Саданкаш кивнул в ответ. Напряжение дня давало знать о себе: его клонило в сон. Как бы отец не обиделся! Но Куджула и сам устал, да и с Ноконзоком хотелось перекинуться парой слов наедине.
Он отпустил принца спать, а с Ноконзоком они подняли чаши с вином за дружбу.
Вижу, ты оправился от ран! подбодрил Куджула.
Оправился, не стал отрицать Ноконзок. Два года на суфе валялся! пошутил он. Пора на коня и в бой!
Куджула слушал и рассматривал кубок. От него не ускользнула бравада друга, а это означает, что не все так ладно, как он говорит. Но расспрашивать мужчину о его здоровье унижать его. Когда не сможет воевать скажет! Пользы от него и так немало. Воинов готовит к рати, оружие кует на него, как ни на кого другого, Куджула мог положиться.
Как Уша твоя? Все так же хороша? царь знал о большой любви военачальника. Да, случается такое, хоть и не часто.
При упоминании имени жены, в груди Ноконзока потеплело. Сейчас наверняка сидит, ждет посыльного, чтобы не мешкая по велению мужа прибыть к нему ни слова упрека за всю жизнь, ни одной жалобы!
Красота мимолетна, особенно женская, ты сам знаешь, уклончиво ответил Ноконзок, но она все такая же юркая, хозяйством управляет сама, меня поддерживает.
А сын? Младший? Слышал, он в свите Саданкау пребывает.
Брови Ноконзока сошлись у переносицы. Все-то знает! Зачем спрашивает?
В веселье проводит время, подтвердил он то, на что царь намекнул.
Куджула поставил полупустой кубок. Похлопал друга по спине.
Не переживай, будет им дело серьезное, мужское! Забудут о веселье! Пойдут вместе в головном отряде на Вардана. Я так решил! Ноконзок молча согласился. Пусть собирается. Пойдут навстречу войску, к Оксу. Там идет большой отряд десять дирафшей21 всадников. Начальником у них Мирзад. Помнишь хромого вояку, который глаз потерял, когда мы на земли Даваня выскочили?
Помню, как не помнить! Ноконзок приободрился. Его мышцы, как у коня, предвкушающего скачку, напряглись до дрожи. Застоялся он в стойле! Начал забывать запахи вольного ветра!
Он нашим сынам спуску не даст!
Боюсь, с их гонором ему не справиться, разделить бы их Ноконзок опустил глаза. Царский сын даже его не слушает. Агизилес за ним ходит, как собачка. Но как сказать об этом Куджуле?..
Вот как гонор! царь и сам догадался, о ком речь. Хорошо. Саданкау с нами пойдет. Агизилес с Саданкашем. Куджула опустошил кубок, хлопнул себя по коленям. А сейчас спать! Долгий день у меня был!
Ноконзок вытянул сомлевшую ногу, ломота стянула голень. Куджула заметил, как военачальник сжал губы.
Нога беспокоит? не удержался, спросил.
Вопрос не понравился Ноконзоку. В нем проскользнуло сочувствие. Это оскорбило.
Ничего меня не беспокоит! У какого воина нет ран?! ответил он с вызовом.
Куджула понял свою ошибку.
Тогда чего расселся? Иди уже! он выпроводил гостя нарочито грубо, прикрывая тем свой промах.
Сонная тишина сковала город. Без дневной суеты, без окриков водоносов, без беготни детей он казался пустым, но спал тревожно, вздыхая криком ночной птицы, ворочаясь тенями за глухими стенами домов.
Ноконзок шел не спеша, ведя коня в поводу. Он размышлял о разговоре с царем, и по пути взглядом военачальника оглядывал Город Ветров, отмечая силуэт стражника на защитной стене, отблески огней факелов на поверхности воды в хаузе. Воздух, напоенный влагой, приятно охлаждал лицо, раскрасневшееся от вина, тепла и обидных слов друга. Друг ли он? Царь! Друзьями они были, когда на равных мчались по степным просторам или переходили заснеженные перевалы, идя след в след по узкой тропе, по которой только козлы скачут уверенно. Они были молоды! И вместе шли к намеченной цели возродить былую славу юэчжей, заявить всем о силе и смелости отважных воинов кочевья, создать новое государство, в котором дети их будут жить как законные хозяева. Киоцзюкю был их лидером, он отличался не только высокими воинскими качествами, но особой сметливостью, умением предвидеть ход событий, анализировать обстановку и принимать верное решение. Ноконзок присоединился к Киоцзюкю, когда его отец ябгу Шуанми принял его покровительство, и два племени стали союзниками. С тех пор минуло два десятка лет, а они по-прежнему бок о бок воюют за свой народ, теперь объединенный границами нового царства Кушанского.
Ноконзок остановился. Конь, как и весь город, тоже пребывающий в сонных грезах, ткнулся мордой ему в плечо и фыркнул, очнувшись.
«Чем я недоволен? вдруг подумал Ноконзок. Да, прошло столько лет, но мы с Киоцзюкю вместе. Воюем вместе, о детях заботимся вместе, о народе. Да-а, засиделся я на суфе! Вот и лезут обиды, терзают голову тревоги».
Он дернул за повод. Конь сделал шаг вперед, скосил глаза на хозяина.
Что уставился? Шагай давай! Почти пришли, будет тебе сейчас отдых в стойле. А то, можно подумать, ты так устал! Ноконзок улыбнулся в усы, будто кто мог увидеть его в темном городе и подумать что-то не то.
Конь, чеканя шаг, пошел вперед. Так они и дошли до своего дома.
Слуга забрал коня. Прихрамывая, Ноконзок, поднялся на айван. Факел освещал его середину. В скупом свете росписи на стенах словно ожили. Будто ночью, когда никто из людей не видит, боги ведут свою тайную жизнь не прячась, не застывая в красивых или грозных позах. Казалось, руки Ардохшо, только что воздетые к небу, вот-вот опустятся и, получившие благословение, припадут к ее ногам люди, упав на колени, животные, подогнув передние ноги.
Ноконзок застыл, ошеломленный видением.
Во имя Бога, Милостивого, Милосердного, Любящего. Да будет велик, благостен и победоносен дух госпожи Ардохшо, зашептал он.
В сердце бывалого воина разлилась благодать, окрепла уверенность в своей силе. Со стены на него смотрела богиня, в руках которой было процветание семьи и могущество царей.
Переборов боль, Ноконзок встал на одно колено и склонил голову к груди. Слова молитвы прозвучали в ночной тишине:
Даруй мне такое обретение, о благая могущественная Ардохшо, чтобы я стал победителем в схватке с врагом моего господина, с врагами нашего царства
Ноконзок не заметил, как в дверном проеме показалась Уша. Сонная, кутаясь в теплую накидку из мягкой шерсти, она не смела окликнуть мужа, застав его коленопреклоненным перед расписной стеной дома. Но Ноконзок сам прервал молитву, задумавшись. Не время тревожить благочестивую госпожу ночью. Молитвы к ней обращают при свете дня, когда все черные помыслы врагов Света гаснут в лучах огненного светила. Завтра он пойдет в храм Ардохшо и воздаст ей великие почести!
Уша! заметив жену, он смутился. Не спишь?
Уша дождалась, когда муж встанет, хоть и с трудом, но сдержала себя в порыве помочь ему. Так неловок он был, таким уставшим показался ей. Она подошла только после того, как он выпрямился.
Уснула было, да проснулась. Что царь? Всем ли доволен?
Ноконзок приобнял ее за талию.
Не до довольства ему сейчас. И с дороги устал, и думы тревожные.
Сердце Уши упало. Она спросила почти обреченно, зная ответ наперед:
Воевать будете?
Ноконзок сделал вид, что не расслышал вопроса.
Они прошли в широкий коридор, из которого можно было попасть во все части дома: прямо в парадный зал, налево к комнатам очищения, направо в столовую и спальни, а дальше по узкому проходу к домашнему святилищу, на алтаре которого рядом с фигурками особо почитаемой семьей богини плодородия стояли фигурки бога огня Фарро и бога ветра Вадо.
Ноконзок любил проводить время в святилище, сидя на широкой суфе, погружаясь в думы об устройстве мира, о судьбах людей, о замыслах богов. Огонек, все время тлеющий в светильнике перед алтарем, очищал мысли и сердце от тягот. Но сейчас ему больше всего хотелось человеческого тепла: прижаться к Уше, уткнуться в ее плечо, втянуть в себя успокаивающий запах ее волос и уснуть блаженно и спокойно! Супруги прошли в спальню. Уша сама стянула с ног мужа сапоги, помогла снять одежду, омыла его ноги, тщательно вытерла досуха и, дождавшись, когда слуга приберет все, сняла платье и, укутав Ноконзока шерстяным одеялом поверх цветастого тканого покрывала, сама нырнула под него и обняла мужа.
Завтра до свету в храм пойду. Потом к царю, засыпая, сказал Ноконзок. Ты не волнуйся. Мы не скоро уйдем. Войска еще на подходе. Да не все решено. Спи спокойно. И за Агизилеса не переживай. С Саданкашем пойдет.
Уша прерывисто вздохнула. Говорили о детях! А богиня поможет, защитит! Они вымолят ее благосклонность, принесут хорошую жертву.
Глава 3. Светлое утро
Дождь угомонился ночью. Барабанная капель за стенами домов постепенно смолкла, уступив место тишине, разрываемой лишь резким криком ночной птицы. Жрец храма Ардохшо ворочался всю ночь и уснул под утро, когда слуга принес и пристроил жаровню с горячими углями ему в ноги. Тепло сделало свое дело: разогрелась кровь в ступнях, а веки тотчас отяжелели и сомкнулись тогда, когда уже пора было открывать их. Слуга не смог разбудить хозяина, как обычно, простыми словами, произнесенными тихим голосом у самого уха: «Вставай, господин, Михро уже на подходе!». Жрец очнулся от прикосновения к плечу холодной руки и, спросонья не разобрав, кто перед ним, испугался и сполз на циновку перед ложем.
Госпожа моя, непорочная, сильная, чем я провинился перед тобой? За что обрекаешь меня на вечный холод подземелья? пролепетал он.
Слуга испугался слов хозяина и стоял, не зная, что делать. То ли сказать, что это он, а не богиня, тормошит его, то ли молча дождаться, когда жрец окончательно проснется и сам увидит, что светает, а его старательный слуга в такую рань готов служить ему во имя Великой Богини.
Пока он думал, жрец окончательно проснулся. В полутемной комнате на фоне стены, едва освещенной скупым утренним светом из припотолочного проема, выделялся темный силуэт. Жрец узнал мальчишку, прислуживающего ему.
Ты это, олух?
Слуга кивнул, подошел ближе, подхватил господина под мышки, поднял и усадил на ложе.
Упал я, что ли? спросил жрец, просовывая голову в отверстие шерстяного покрывала.
Упал, подтвердил мальчик, расправляя теплую ткань по сухим плечам.
А ты где был? Почему не поймал?
Не успел. Ты, господин, очень быстро упал.
Эх, и за что только я кормлю тебя? жрец ухватил корявыми пальцами мясистое ухо мальчишки.
Ой-ой-ой, запричитал он, пытаясь вырваться.
Не ойкай! Поделом тебе! Сапоги давай, да побыстрей! Я уже в храме должен быть.
Слуга натянул на ноги жреца сапоги, расчесал костяным гребнем редкие седые волосы, завязал худой пучок сзади у самой шеи, водрузил на голову серебряный обруч. Образок с изображением Ардохшо, искусно сделанный из красноватой глины лучшим керамистом Города Ветров, жрец не снимал. Он всегда покоился на его груди.
Слуга Ардохшо встал, выпрямился, взял посох. Его покои от храма отделяла стена. Но, чтобы попасть в святая святых, ему нужно было выйти наружу и пройти двенадцать шагов до входа. Когда жрец переступил порог своего жилища, в лицо дохнул студеный воздух. Втянув его в себя, он оглянулся на город и с удовольствием отметил поднимающиеся в небо дымные хвосты от разжигаемых очагов хозяйки уже хлопочут, готовят еду домочадцам. И ему кто-нибудь принесет горячей похлебки. А потом и мясца поест из даров. Богиня делится с ним подношениями! Почмокав в предвкушении жирной еды, старик посеменил в храм.
День стремительно приближался, в воздухе проявлялось все больше света. За крепостной стеной, у которой стоял храм, не видно было горизонта, но жрец знал, что Михро уже на подходе. Скоро взмах его алого плаща прогонит тьму, а птицы возвестят о начале нового дня.
Через широкий проем входа из храма лился неровный свет. Словно часть плаща Михро, он стелился красным по земле, а пламя наружных факелов, трепещущее на ветру, вливалось в него всполохами и создавало иллюзию движения света.
Жрец вошел в храм. Из широкого коридора направо и налево вели проходы. Служитель повернул налево и остановился. Посередине просторного помещения стоял широкий побеленный постамент. Казалось, узкий коридор обтекает его, как канал Город Ветров. Из дальнего угла зала к нему побежал молодой жрец. Белая рубаха на нем просвечивала на фоне пламени факелов, установленных на стенах через каждые два шага. Молодой жрец помог главному настоятелю снять теплую накидку, стащил с него сапоги и унес в комнату, служившую приютом для послушников и хранилищем вещей посетителей.
Опираясь на посох, жрец прошел к постаменту. В центре на нем стоял трон Ардохшо. Деревянный, сделанный из целого ствола старой горной арчи, он радовал глаз изяществом формы. Спинку трона украшала ветвь из ганча с листьями и цветами, раскрашенными яркими красками. Ножки трона были вставлены в подогнанные под них бивни слона. За троном и по углам постамента струился ароматный дымок из курильниц. Высокие, вровень с троном, они напоминали ступенчатые колонны, в открытых капителях которых разжигали травы и благовония.
Жрец остановился у угла постамента. Слева от него, на стенной росписи коридора, ведущего в следующий священный зал, на таком же троне Ардохшо восседала вместе с богом Фарро. Белые одежды, окаймленные тремя рядами тонких черных полос, ниспадали с колен богов, ведущих меж собой неспешную беседу. Ардохшо левой рукой поправляла складки платья на колене, Фарро с взглядом, полным огненной страсти, протягивал богине горящий факел. Язычки алого пламени освещали чистое и полное лицо богини, окрашивая ее щеки в цвет зари.
Взгляд старого настоятеля задержался на массивном мече, который Фарро придерживал правой рукой. Всегда наготове! Всегда на защите интересов тех, кто щедр в восхвалениях и жертвоприношениях в честь Ардохшо! И вместе с тем Бог огня красив и изящен: тонкие длинные пальцы, совершенные черты лица. Только боги могут быть сильны, воинственны и нежны одновременно! Люди же в сражениях ожесточаются, становятся грубыми. Вспомнился военачальник. На вид суров, всегда подтянут, и руки у него крепкие, без тени ухоженности. Хотя с женой он ласков. Так говорят.
Жрец прошел в сердце храма в покои богини, где она, воплощенная в великолепную статую, пребывала в размышлениях о мироздании.
Богиня встречала входящих прямым взглядом. Стоя на высоком постаменте, она возвышалась над человеком и смотрела сверху вниз. Складки белого платья, схваченного на бедрах широким шарфом, фалдами ниспадали до ступней в атласных туфлях. В свете факелов открытые плечи богини, длинная шея, лицо с совершенными чертами отсвечивали розовым. Высокую грудь украшало ожерелье из лазуритовых бусин, волнистые волосы разделены прямым пробором и собраны в косу на спине. Золотая корона возвышается над головой, а в вытянутой вперед левой руке богиня держит рог, наполненный гранатами символом богатства и плодородия.
Стены покоев Ардохшо расписаны цветочным орнаментом, а вокруг богини установлены чаши с плодами и кувшины с вином подношения жителей Города Ветров, просящих благословения.
Перед богиней, припав на одно колено, молился Ноконзок. Венок в опущенной руке Ардохшо оказался над склоненной головой военачальника. «Будет ему слава и почет!» заметив это, подумал жрец и хотел выйти, чтобы не мешать, но Ноконзок окликнул его:
Подожди, отец, я закончил.
Он неловко поднялся, еще раз взглянул на богиню и повернулся к жрецу.
Возьми от меня, ты сам знаешь, что с этим делать.
Ноконзок достал из-за пазухи мешочек с серебряными монетами и глиняную фигурку богини. Она почти в точности походила на скульптуру в храме, только была без царственных атрибутов в руках и в высоко накрученном шарфе вместо короны. Правая рука богини покоилась на животе, а выражение лица казалось умиротворенным.
Старик кивнул в ответ. Он знает! Он поставит дар военачальника на алтарь, выпьет хаомы22, нальет ее в каменную чашу перед светильником, сядет на суфу и обратит свой разум к богине с восхвалением ее и просьбой даровать начальнику войска кушанского защиту от врага, чтобы он вернулся живым и здоровым и со славной победой.