Пора было включать фары и выстраивать в голове маршрут до квартиры.
Дворники орошали стекло монотонными судорогами, рассеивая и без того вялое внимание. Вокруг машины уныло хлюпали причины и последствия событий дня. Узел между глазными яблоками ещё гудел, но уже без шипов скорее по старой привычке.
Засыпающий город вздрагивал от скрежета ползущих по нему троллейбусов.
Улицы заливал золотисто-чёрный октябрьский вечер. Отражаясь в окнах зданий и зрачках луж, он острым шелестом летел из-под колёс верного друга и оседал на мокрый асфальт.
Вполуха слушая мысли, Святослав устало следил за бодрыми светофорами.
Что в Вере Улановой раскрасило его солнечное сплетение в цвет её взлохмаченных волос?
Что в ней было или
До запаха курицы теннисный мяч бился в виски, а на кухне перестал. До ощущения ладонью тёплого дна тарелки канат между глазами был плотным, а после ослабился. До знакомства с невидимой тетивой комок злости ворочался в горле, а после растворился.
До вида её ключиц в голове бились металлические молоточки
а при взгляде на эти ключицы ему было тихо.
Она не создавала, а забирала. Не давала, а отнимала.
Забирала беспокойство и отнимала напряжение.
Стоило поискать не то, что в ней было, а то, чего в ней не было. То, без чего его высокая сенсорика не билась в висках, а сворачивалась послушным зверем.
В ней не было чего-то, что его сильно бесило.
Бесило до дрожи.
Не было пронзительного голоса? Да, но нет.
Не только.
Не было навязчивых нарушений личного пространства? Да.
Но нет. Не то.
Шины зашелестели, соприкоснувшись со знакомой гравийкой возле подъезда.
И только открывая дверь идеально подходящим к ней ключом, он вдруг замер, ясно осознав, чего же не было в Улановой.
Того, что хлопало над ним крыльями ежесекундно.
То, чего не было в Вере, превосходило по омерзительности столовские жареные пирожки и общественные туалеты. То, чего не было в Вере, уже выело ему всю душу, в избытке присутствуя в тех, кто ежедневно сновал вокруг.
В Вере Улановой не было долбаной уродской безупречности.
ГЛАВА 2.
Это было чертовски бессмысленно.
Отвратительно.
Гладко на страницах, но колюче в голове.
Вера с трудом открыла глаза пошире и уставилась на новый абзац.
Пора проверять фразеологизм про спички на фактическую эффективность.
Было почти десять вечера, и мозг утекал через уши, прихватывая с собой строчки из Хартии Вольностей. Пожалуй, не стоило уже в октябре браться за разбор курсовой работы.
Если бы это не было так чертовски интересно.
Перевести Хартию Вольностей на родной язык, вложив в перевод собственное видение. Облачить идеи Хартии в слова, живущие между её нейронами.
Крайне заманчивая идея. Невероятно интересная работа.
«Выявить и отразить в переводе стилистические нюансы исторических правоведческих текстов; обыграть морфологические нюансы на базе прагматического подхода, что ведёт невидимые линии между представителями разных языковых сред».
Примерно так она бы записала задачи работы, сядь она за стол до проклятого звонка.
Теперь быть умной было стыдно.
Чёртов грёбаный Шавель.
Стоило вспомнить разговор и между глазными яблоками ожили полоски, которые напоминали липучки: одна полоска шершавая, а вторая колючая. Потираясь друг о друга, полоски отдавали в виски таким скрежетом, что гул в голове походил на поросячий визг.
После телефонного скандала Шавель упорно не писал. Ни строчки.
Завтра придётся прогнуться под привычный мир и позвонить своей капризной принцессе.
Нужно ему сказать.
Собраться с духом и сказать.
«Дима, я чертовски устала от наших отношений».
А может, назвать это шёлковой удавкой? предложила Интуиция, что испытывала особую страсть к оксюморону. Нет, лучше заботливой пыткой.
Дима лишал её воздуха уверенности в чувствах и мыслях всякий раз, когда открывал рот.
Когда он держал рот закрытым, он, пожалуй, порой был даже милым.
Он проворно опускал её на землю, соберись она улететь повыше. То, что она в себе считала плюсами, он называл глупостями. Её убеждения он именовал наглостью, а порывы и мечтания ловко заворачивал в обёртку вины. Ему было упорно мало её присутствия.
Мало её слов «сдержанных» и «не тех». Мало восторгов. Мало внимания.
Мало комплиментов и проявлений чрезвычайно важной для него собачьей верности.
Нужно ему сказать.
«Дима, мне слишком мешает вата имени тебя вокруг плеч и горла. Мне мешают твои цепи и удила. Я хочу сама решать, что для меня лучше. Я не хочу тонуть в непонятной вине. Я хочу жить без оглядки на твою злобу. Я не хочу быть виноватой в том, что я это я».
Прямо так и сказать?
«Я хочу, Дима. Я не хочу, Дима».
Да ну нахрен.
Глубоко вдохнув, Вера оставила бесполезные попытки вчитаться в Хартию.
Отбросив на край стола учебники, конспекты и небрежные зарисовки идей, она доползла до кровати и нырнула под одеяло, предусмотрительно захватив телефон и наушники.
На каком факультете учится сторож курицы?
Быстро пролистав плейлист, пальцы остановились на группе, ничуть не надоевшей за бесконечные репетиции. К тому же именно Linkin Park сегодня стал фоном для натягивания тетивы. Кто бы думал, что одной из мишеней окажутся руки под чёрной курткой, которые выглядели так, словно утром разгрузили фуру с битым стеклом.
Где можно так изрезать ладони?
Только кого-то вроде него сегодня и не хватало. Было бы разумнее с начала до конца общаться с ним так, чтобы он и не подумал задержаться на этой кухне.
Угрюмо язвить получалось вполне но не угостить его обедом почему-то не получилось.
Коснувшись переносицы, Уланова провела пальцами по щеке и ловко убрала волосы с шеи. Со стороны это наверняка выглядело так, будто она снимает с головы паутину.
В каком-то роде это и правда была она.
Ничего не касается кожи. Ничего, кроме прохладного хлопка подушки. Только не прикосновения к шее или голове, только не насилие над мозгом.
Только не на переобитаемом острове.
В комнату ворвалась Лина невысокая пухлая блондинка с россыпью веснушек и пышущим румянцем. Она энергично перебирала листы, густо усеянные мелкими буквами.
И года не прошло, громогласно возвестила она с порога. Один принтер на весь этаж. Хозяева семьдесят четвёртой готовы нас поубивать уже, наверное.
Плюхнувшись на свою кровать, Лина остановила на Вере полный вовлечённости взгляд.
Ты уже спать? светским тоном поинтересовалась она. А Хартия не выстрелила?
Ангелина Левчук была одной из немногих в этой общаге, кому иногда хотелось отвечать.
Мозги плавятся, отозвалась Вера, вытащив правый наушник. Всю неделю хэллоуинские репетиции. Сегодня сбежала с генеральной, чтобы отдохнуть, а получила тревожное знакомство со сторожем курицы истрепавший нервы телефонный скандал.
Дима? мягко спросила соседка, схватив с тумбочки пилку для ногтей.
Да. Никак не соберусь с духом сказать ему всё.
Что всё? предсказуемо поинтересовалась Ангелина.
Ты же не понесёшь это сплетней по городам и весям?
Что хочу отдохнуть от него. Он как-то махнула Вера ладонью, задев тонкий шнур наушников, затянулся узлом, короче. Замкнулся вокруг меня.
Were building it up To break it back down3, сообщил Честер в левое ухо4.
Левчук выглядела так, словно усиленно перебрала в голове сотню метафор, но так и не сумела полно представить мужика, который затянулся узлом.
Вера прикрыла глаза, вслушиваясь в голос Беннингтона.
«We cant wait to burn it to the ground 5 »
Дверь ляпнула по косяку, явив третью соседку худощавую Настю Шацкую, которую на четвёртом этаже, не слишком понижая голос, называли «безотказным тройником».
Вместе с ней в комнату привычно шагнула табачная вонь.
До этого, оказывается, здесь ещё было довольно сносно.
Практически сразу, как Вера и Настя поселились в одной комнате, между ними установилась трогательная связь, прочнее которой свет ещё не видывал.
Молчаливая и стойкая взаимная неприязнь.
Елисеенко один уехал, с порога объявила она, взмахнув рыжей шевелюрой. С такой рожей причём По ходу, он первый и последний раз приезжал к Марине сюда.
Она выразительно обвела рукой обои по периметру.
Лина побарабанила пилкой по ладони и задумчиво сдвинула брови.
Елисеенко, нараспев протянула она. Это не тот юрист, который в Мистер Универ участвовал в прошлом году? Высокий такой, тёмный? Станислав, кажется?
Святослав, плотоядно подхватила рыжая, сверкнув блёклыми серыми глазами.
В горле что-то кольнуло.
«And I was there at the turn 6 »
Мысленно извинившись перед Честером, Вера тихо выдвинула наушник и из левого уха.
Да, я что-то слышала о нём, флегматично сообщила Лина. Обрывками.
Приз зрительских симпатий взял тогда, затараторила Настя, шумно расчёсывая рыжую гриву. Я в том году и не знала даже, что он с Мариной с первого курса! Если б ей общагу не дали, она бы и не подумала общаться с одноклассницами! Зазналась за два года на своём юрфаке! Но это так чисто между нами. Мужик подруги это неприкосновенно, конечно, но блин, он нереально хорош! А с другой стороны: с ним наверняка сложно.
В каком смысле? лениво уточнила Лина, без особого интереса вслушиваясь в суетливую тарабарщину Щацкой.
Рыжая визгливо рассмеялась, расшвыривая по полкам конспекты с кровати.
Ну такой, запихнув в тумбочку пухлую косметичку, покружила она пальцем слева от головы. С забабонами.
Думать умеет?
Часто злится, любит тишину, донеслось из угла шкафа, куда рассказчица отправилась за пижамой. Не терпит лишних прикосновений, особенно к лицу. Ну, это с её слов. А как там на самом деле, кто знает.
Даже просто переодеваясь ко сну, рыжая умудрялась искусно принимать позы, которые скорее подходили для демонстрации посетителям стрип-клубов, чем соседкам по комнате.
С какого хрена она тебе такое личное о нём треплет?
Не касаться головы. Не касаться лица. Больно, когда вилка падает на кафель.
Страшно, если кто-то кладёт руки на стенки мыльного пузыря.
Вякни Дима кому-то об этом в ней, она бы ему колени в обратную сторону выгнула.
Память мгновенно подсунула изображение изрезанных ладоней. Их контуры почему-то хотелось перенести на лист мягким карандашом. Его ладони выглядели необычайно горькими. Да, они выглядели горькими. И прохладными. Выглядели.
Хотя когда он назвал своё имя, и она коснулась руки в порезах, его ладонь была тёплой.
Но выглядела выглядела прохладной.
Начерта ты вообще думаешь об этом?
Кому есть дело до забабонов, когда всё прочее при нём, уронила практичная Лина. Тачка, внешность, стиль, воспитание, образование. И бабло там вроде есть, и жильё.
Он знает, что такое перенос. Он не посмеялся над луком и мишенями.
Бабло-то и жильё папочкино, едко парировала Шацкая.
У кого в двадцать не папочкино, рассеянно пробормотала блондинка, сосредоточенно полируя ноготь среднего пальца.
Марина говорит, он батино бабло ни во что не ставит, мечтательно проговорила Настя, вытягиваясь под одеялом. Считает, что если идёт куда-то с бабой и её подругами, то нужно платить за всех подруг.
Пусть считает, рассудительно заметила Левчук, не отвлекаясь от маникюра.
Девицы вразнобой загоготали, и уровень шумовой захламленности маленькой комнаты стремительно взлетел.
Как я устала. Как я устала от всего вокруг.
Едва слышно выдохнув, Уланова сняла наушники, метнула телефон на тумбочку и рывком повернулась к стене. Шеи касался только хлопок пододеяльника.
А об остальном я подумаю завтра.
* * *
Да, я ему перезвонила. Но этот звонок не принёс ничего, кроме желания шибануться лбом о стену, пропыхтела она в трубку, держа телефон плечом и сортируя вавилонскую башню из учебных пособий. Я устала от него.
Думаешь, толпами попрут, если его пошлёшь? с сухим шипением поинтересовалась мать. Вера, ты не представляешь, какие бывают! Он вообще-то лучший во многом.
Лучший, потому что единственный? не сдержалась Уланова-младшая.
Между висками залегла очередная застёжка-липучка.
Матери никогда не требовался реальный собеседник.
А тебе уже мало единственного? бросила Уланова-старшая, гремя посудой. Надо опыта? Отталкивая его, можно потерять сносного мужика!
А не отталкивая его, можно потерять желание жить.
Я слышала всё это уже сотни раз, мама, угрюмо отрезала Вера. У нас с тобой слишком разное понимание того, кто такие сносные мужики.
Мать так отчаянно защищала бойфренда, что решимость послать его росла куда резвее.
А тебе надо чтобы что, морду бил?! плюнула Светлана Константиновна в лицо логике беседы. Или бухал? Или
умел думать и слушать, был уверен в себе и личностно разносторонен.
Или слышал мои слова так, как они звучат! воскликнула девушка, злобно швырнув на кровать пухлый учебник по страноведению. И видел во мне меня, а не свои слюнявые иллюзии идеальной рабыни!
С жиру бесишься, сурово сообщила трубка. Иллюзии Повыучивали слов. Это на вес золота, когда тебя любят, заботятся о тебе. Нужно, чтобы прежде всего тебя любили! А ты полюбишь потом! За хорошее к тебе отношение. И вот когда ты полюбишь, тогда
появится действительно весомый повод послать Шавеля.
обернёшься и увидишь, что всё сложилось хорошо. И тебе не придётся терпеть то, что я терпела. То ушёл, то пришёл! Я всё тянула на себе, а твой папаша плавал в поиске себя, пока не загремел туда, куда ему была дорога с самой юности! И ты, как он, всё читаешь книжечки свои ненормальные! Давай, отшвыривай хорошие варианты! Потом кинет тебя кто-то из тех, о ком ты всё мечтаешь, будешь сопли на кулак наматывать и побежишь к Диме! Вот бы мне кто сказал всё это, когда я была такой как ты!
То есть никогда.
Отличный он, подвела мать итог беспощадной тирады. Я бы даже согласилась на то, чтобы он был моим сыном.
Вместо дочери.
Я тебя поняла, устало отозвалась Вера. Хватит. Я сама разберусь.
С чего ты снова взялась ей что-то объяснять?
Материнское сознание всегда было наглухо закрыто для её мыслей и чувств.
Хамка, радостно припечатала Светлана Константиновна. Вечно злая как собака.
Клади трубку, милая, прошептала Верность Себе яркая особа, что на полях внутренних сражений защищала подлинные интересы хозяйской души. Ты не хамила. Ты не злая. Не верь ей. Ничего больше не говори. Она сейчас не услышит тебя.
Протянув руку, Верность Себе нежно погладила Хозяйку по щеке, и стало немного теплее.
* * *
Хартия снова не выстрелила, а тетива больше не натягивалась.
Несмелое солнце продержалось в небе всего пару часов и споро ретировалось, разбрызгав несколько прощальных лучей по фасаду унылого здания напротив. В груди горело желание мчаться прочь из серого района в живописный центр города, что в любое время суток и любой сезон был будто освещён сотней золотых лучей.
Остановившись возле умывальников, Вера придирчиво оглядела их, выбирая наименее истерзанный грязными каплями. Мысли вязли в глубине мозга и прятались подальше от широких ладоней в порезах.
Подальше от греха.
Злобно ткнув мыльницу в угол третьего умывальника, девушка уставилась в круглое зеркало, с досадой разглядывая вновь растрепавшиеся волосы.
Что же у него с руками? В следующий раз внимательнее надо посмотреть.
Не будет следующего раза! рявкнула Верность Другим серьёзная особа, что представляла во внутренних прениях интересы материнские и шавельские.
Не будет следующего раза.
Рыжая вчера ясно сказала, что его аристократическая нога в первый и последний раз ступила на их грешную землю.