Думай лучше о том, как ослабить шавельскую удавку.
Спустя несколько минут Вера уже была закутана в уютный одеяльный кокон, но чувства под рёбрами всё продолжали свой митинг.
Хедлайнером сегодня была злость на себя.
Прокрутившись почти час, она наконец провалилась в нелепый сон.
Святослав Елисеенко в красно-чёрной клетчатой рубашке и с плотным мыльным пузырём вокруг головы гонял по центру города квохчущую тушёную курицу.
* * *
Новый день принёс с собой новые потоки свежего воздуха внутри солнечного сплетения.
С раннего утра Уланова активно перемещалась по циферблату часов, успев обратить внимание на тысячу и одно дело. Алгоритм работы с Хартией Вольностей на удивление чётко оформился среди тех же нейронов, что ещё недавно страдали от застёжек-липучек.
Нужно было лишь кое-что выяснить по правоведческой части.
Вот и повод.
Покрытые порезами пальцы под её любимой тарелкой возникали перед глазами всякий раз, когда в поле зрения попадалось что-то прохладное или колюще-режущее.
Широкие же плечи, обтянутые чёрной курткой, вспоминались при виде шкафов и холодильников. Душу терзало странное желание обзавестись чёлкой, чтобы так же изящно отбрасывать её назад. Слишком слишком! много места стал занимать Елисеенко в ряду её нестройных стремительных мыслей.
Не сказать, чтобы этому не способствовали куриные сплетни, наполнявшие их гадюшник.
Отчего же гадюшник, хотя. Ей нравилась её общага.
Если бы только не студенты, населяющие её.
Срочно требовался исправный фильтр: отбросить ненужные приятные размышления о стороже курицы и оставить в голове отвратительно нужные о хвалебном Диме.
Сбежать из мыслей, как сбежала тогда из кухни.
Сила поверхностного натяжения нейронов конкурировала с каплей воды на гладкой поверхности. Нервы натужно звенели от каждого звука.
Вера исправно улыбалась шуткам одногруппников губами старательной Верности Другим. Послушно ходила по излюбленным маршрутам к универу и из него. Медленно ворошила кедами груды оранжево-бурых листьев на тротуарах и подолгу глядела сквозь шелестящие на ветру золотые кроны, сощуривая один глаз и впуская в другой тихое октябрьское солнце. Останавливалась напротив окон исторических зданий, рассматривая расплывчатые контуры своего отражения в мутном стекле. Грела руки о пластиковые стаканчики с чаем, разбавляя холодный воздух аудиторий завитками пара. Старательно заполняла клетки конспектов чужими мыслями, что были признаны наиболее подходящими для картины мира студенчества. Смиренно мёрзла в актовом зале, дожидаясь своей очереди в потоке репетиций к грядущей ночи всех святых.
Однако Верность Себе прорывалась.
И порой в самые неподходящие моменты.
Именно Верность Себе только что высунулась из-за спины Верности Другим и справедливо поставила границу нагло нахамила настырной дуре милой преподавательнице по фонетике.
Возмездие грянуло мигом: до конца пары ещё целый час! ей запретили пользоваться чем-то, кроме конспекта и ручки, и девушка злобно затолкала в рюкзак распечатки с законами, «Превращение» Кафки, наушники и телефон. Через двадцать минут, впрочем, записывать классификацию фонематических тонов стало даже увлекательно.
Через сорок минут вести конспект начала даже Верность Себе.
Звонок прозвенел неожиданно, казалось, лишь для неё одной: одногруппники вскочили с первыми его трелями и, на миг сгрудившись в дверях, понеслись в столовую пить кофе за здравие форточек между парами.
Быстро стащив с лица невидимую паутину, Уланова рассеянно поднялась. Присоединиться к группе значило добровольно отдать на растерзание все сенсорные каналы.
Сегодня слишком лень мимикрировать под их единомышленницу.
Вывалившись из кабинета, она выудила из рюкзака самсунговую раскладушку и замерла.
Сердце полетело к пяткам; солнечное сплетение прохладно ёкнуло.
На экране мерцало новое сообщение с незнакомого номера. Всего четыре ничего не значащих понятных только ей слова:
«Курица, надеюсь, в безопасности?»
Это сообщение мог написать лишь один человек.
Откуда он знает номер?
Да какая разница! с жаром воскликнула Верность Себе, мгновенно отшвырнув унылый конспект по фонетике.
Приподняв уголки губ, Вера на миг задумалась и стремительно напечатала ответ:
«Благодарю. В полной».
Сообщение пришло около часа назад: когда над ней нависла шумная горгулья самая милая преподаватель кафедры. Он уже наверняка отчаялся получить ответ.
Если бы ответ был не нужен, вопросительный знак бы там не стоял, справедливо рассудила Интуиция.
Окончательно отвергнув идею о столовой, Вера помчалась к гардеробу, едва чувствуя кедами бетонный пол.
Теперь точно лучше провести форточку в обществе любимых песен.
Настроение подскочило и по шкале Фаренгейта зависло выше макушки Цельсия.
Примерно на уровне макушки сторожа курицы.
В унисон с этой мыслью раздался звук очередного сообщения.
После! Откроешь после того, как намотаешь шарф!
Решительно повернувшись к зеркалу, Вера рассеянно разложила по плечам пушистые кольца, поспешно разместила в ушах наушники и наконец нажала на кнопку «открыть».
Опять всего четыре слова.
«Ты её хорошо спрятала?»
Шёпотом проговорив текст сообщения, губы сами собой растянулись в улыбке.
Зачем ты будешь отвечать? уперев руки в бока, попыталась отрезвить её Верность Другим, строго кивнув на выцветшую по краям фотографию Шавеля.
Потом подумаем, зачем, пропела Верность Себе, потирая изящные ладошки.
В уши полился поток светлой грусти о майском дожде7. Как же сильно отличался он от унылого октябрьского дождя, что заставлял лишь искать убежище под крышами и мечтать о тепле! Майский дождь был искуплением; предвестником свободы и света.
Выбежав на улицу, Вера поёжилась от пронзительного ветра, что настойчиво поедал шею.
Она ещё никогда так криво не наматывала шарф.
* * *
Сорок минут.
Нервно постукивая по столу ручкой, Свят старался не смотреть в сторону Нокии на краю парты. Преподаватель по экономической теории настолько активно вещал о спросе и предложении, что вызывал навязчивый спрос сделать ему грубое, но прямолинейное предложение отправиться в эротический круиз.
А попросту пойти нахрен.
Трескучий голос препода, перешёптывания одногруппников, звуки чавканья, шелест конспектов и пощёлкивания пальцев гнали вниз по шее горячую волну раздражения.
Марина повернулась в его сторону и послала ему воздушный поцелуй чётко очерченными вишнёвыми губами. Даже сидя через несколько парт, она умудрялась ежеминутно помнить о необходимости беречь свой парный статус.
Но забывала о необходимости слышать и видеть партнёра.
Парень приподнял уголки губ и рассеянно подмигнул ей.
Измайлович уже год безуспешно пыталась отжать правую половину его парты.
Но больше всего ему нравилось сидеть одному. Или с Олегом худощавым высоким шатеном с глубоким зелёным взглядом, нестандартными ценностями и тонной психологических знаний в арсенале.
Больше всего на свете Олег любил записывать мысли: но не чужие и не под диктовку.
И где сегодня этот рассудительный графоман? А Варламов где? Безупречный экономист почему-то небритый. Может, зарисовать схему? Блондинка в первом ряду переборщила с высотой подков на лестнице полетит боингом. Почему правый динамик в Ауди ворчит?
Чем бы ещё занять мысли в ожидании ответа?
По горлу текла отвратительная злость на себя, но надежда всё бросала взгляды на телефон.
Ответа нет уже почти час.
Баран, лениво протянул Внутренний Прокурор. Какого чёрта ты отправил эту ересь про поганую курицу? Да не собирается она отвечать.
Больно надо! глухо рявкнул Внутренний Адвокат, счищая с рубашки следы хозяйской заинтересованности.
Чёртова лучница.
Нахмурившись, Свят бездумно заполнил строчку конспекта чередой мелких нот и решительно взял телефон, чтобы написать одному из «Викторов Петровичей».
Словно испугавшись этой перспективы, трубка поспешно завибрировала в руках.
Три слова.
«Благодарю. В полной».
Три слова? Всего три слова?!
Одно из которых «в», твою мать.
Непривычно, самовлюблённый крендель? пропел Прокурор, триумфально потирая руки. Плевать она хотела на твои текстовые конвульсии.
Не слушай его. Ты и так сделал ей колоссальное одолжение, первым начав этот диалог, ободряюще сообщил Адвокат, похлопав по хозяйской спине.
Этот юнец в яркой кепке был готов оправдывать Хозяина даже в шаге от виселицы.
У неё не было его номера, протянул Внутренний Судья, окинув подчинённых снисходительным взглядом. Ну а меньше слов употребляет тот, кому
более безразлично.
Безразличен? Ты?! выплюнул задетый за живое Адвокат.
Округлив глаза, Свят уставился в экран, приглушив голоса во Внутреннем Зале Суда.
А встречный вопрос? А бабские семьдесят процентов диалога?
Измайлович готова губы в порошок стереть, но свои семьдесят процентов отвоюет.
Можно только кивать, плавая по волнам собственных мыслей.
Вспомнив пикапское правило получаса, он нехотя отложил телефон.
Хуже, чем ждать, только дожидаться.
Зачастую, гнусавил преподаватель, утирая пот с мясистого лба, при формулировке законов спроса и предложения мы вынуждены руководствоваться не проверенными схемами, а действовать гибко подстраиваясь под фактическую ситуацию, принимая во внимание конкретного потребителя.
Действовать гибко. Внимание на конкретного потребителя.
Внутри дёрнулась и зазвенела какая-то прозрачная струна.
Нет, не нужно. Не нужно применять правила пикапа к клетчатой лучнице.
А сама-то лучница успешно применила правило, напомнил довольный Прокурор, ритмично дёргая бровью вверх-вниз. Промурыжила тебя час. Подвесила за яй
С досадой выключив голос Прокурора, Свят поспешно выжал из клавиш встречный вопрос «Ты её хорошо спрятала?» и отправил сообщение в полёт.
Что за хрень ты написал?
Вопрос завуалированно попахивал чем-то тупым и пошлым.
Сдвинув брови, Святослав внезапно ощутил странный укол стыда, вспомнив негромкий голос Улановой и её любимую тарелку.
Начал с курицы, закончил за упокой.
Она и на первую чушь ответила исключительно из вежливости, сияя, поздравил Хозяина Прокурор. А ты тут же припечатал второй.
Лишь подпитал её решение не замечать скудоумные письма с этого номера.
Звук прилетевшего сообщения всверлился в висок, как пластиковый дюбель.
«О, я её очень хорошо спрятала. Я её съела».
Смотри-ка, она не сочла вопрос тупым и пошлым.
Можно было гордиться: теперь её ответ содержал куда больше слов, чем его вопрос.
Но вместо высокомерной гордости в груди росло детское любопытство.
Откуда же это? Такое знакомое.
К примеру, вы изучаете спрос на комнатных попугайчиков! ударив ладонью по столу, увлечённо заорал препод. Или нет, давайте возьмём столь популярных нынче котят!
Ну конечно.
Губы растянулись в искренней улыбке.
«Я очень хорошо спрятал котлету. Я её съел», сказал котёнок Гав своему приятелю белому щенку с чёрным ухом. Котёнок Гав. Светло-коричневый. Золотистый.
Goldy.
Прилипшая к лицу улыбка упорно сохранялась.
Извернувшись на стуле, Марина снова уткнулась в него ярко накрашенными глазами и мазнула по воздуху безупречными пальцами в кокетливом жесте.
А вот и чёрная кошка подоспела.
Автоматически махнув ей в ответ, Елисеенко встретил звонок с пары за набиранием новой фразы. Её она наверняка тоже поймёт правильно.
«А ты помнишь, как они с двух сторон ели сосиску?»
Если бы мысли имели цвет, то лекционный зал одного из филиалов университета и сквер возле главного его корпуса оказались бы связаны золотистой и мятной лентами.
И узлы этой ленты были бы куда воздушнее, чем только что ослабевший узел между его висками.
* * *
«Конечно. Они замечательные. А какие ещё мультики ты любил в детстве?»
«Карлсона. Простоквашино. Чёрный плащ. Аладдин. Ёж в тумане. И Пуха. А ты?»
«Первые два твоих и последний. Русалочку. Земляничный дождик. Мама для мамонтёнка. Я очень плакала от последнего».
«Я плакал над Герасимом в школе. Только не смейся».
«Не буду. Я тоже. Когда он мычал и протягивал барыне пряничного петушка».
«Да-да, мычал и петушка. Не думал, что кто-то ещё помнит эту деталь».
«Не думала, что кому-то признаюсь в своих слезах на этом моменте».
Он улыбался уже полчаса пока золотистая и мятная ленты соединяли два повизгивающих от удовольствия телефона но почему-то не ощущал боли в лицевых мышцах, что обычно появлялась при долгих улыбательных упражнениях.
Видимо, болят лишь улыбки, притянутые за уголки и наклеенные на рот.
* * *
Я дома поем.
Так я и говорю, приезжай домой!
Дом там, где можно не выбирать эмоции.
У себя дома, я имел в виду.
Папа зря решил, что ты теперь будешь жить отдельно! Зря, Святуша! Лучше бы сдавали эту квартиру! Чем было плохо жить у нас, в своей комнате?
Откровенно скучая под эти трели, Свят молчал, вполглаза наблюдая за свободной от трафика дорогой. Не верилось, что в это время дня машин в городе так мало. Как и не верилось, что Рома в кои-то веки решил что-то толковое, отселив потомка на Белые Росы.
Раз в год и палка стреляет.
Святуш, ты лучше в столовой обедай. Что ты там готовишь хоть?
Святуша это просто кошмарное насилие над офигенным именем.
Всё подряд. Фарши кручу, пасту с морепродуктами делаю, шарлотки пеку.
Трубка залилась пластилиновым смехом Ирины Витальевны Елисеенко.
Пусть Маринка что-нибудь приготовит, отсмеявшись, распорядилась мать. Хорошая девочка такая! Ты не обижай её. А то будешь иметь дело со мной.
Отрубил царевич одну голову, да выросло на том месте ещё две.
Мне проще самому. Забей. Я недавно, к примеру, курицу ел на обед.
Сколько можно думать об этой курице?
Вот, оживилась мать, оглушительно бряцая браслетами. В столовой?
В столовой, не моргнул он глазом.
Святуш, я тут платье купила, томно протянула мать. Может, глянешь, смотрюсь я в нём или нет? Скажешь, красивая ли женщина твоя мама.
Сын красивой женщины поморщился, рассеянно ожидая от светофора зелёной подачки.
Твою мать, Олег всё же прав. Она уже третий раз за неделю назначает меня мужем.
Это Рома, думаю, лучше подскажет, сухо ответил Свят.
Не называй отца по имени! в голосе матери послышалась капризная тоска. Ладно. Звони чаще. Но не за рулём!
Да нет, за рулём я только сообщения пишу.
Длинная пауза может повредить, уверенно подтвердил Судья.
И предохраняйся! успела крикнуть трубка до того, как он нажал на отбой.
Хмыкнув, Свят зажал в кулаке Нокию и вдавил педаль газа в пол.
Будь это твоим делом, я бы у тебя спросил.
* * *
Плюхнув на сковороду полуфабрикатные блинчики, Свят потёр переносицу и привычным жестом откинул волосы со лба. Телефон хотелось держать поближе, даже мóя руки.
Так удивительно легко писать необременённые двойным дном фразы и так удивительно просто получать такие же прямые ответы.
Легко и просто. Просто и легко.
Как удивительно долго наш мозг может обходиться без того, в чём мы когда-то разочаровались до того безотчётно, что запретили себе считать это важным. И до чего сильное облегчение и острую тоску мы чувствуем, когда наконец это получаем.
Тоску по дням, когда могли это получать, но убеждали себя, что не очень-то и хотим.
Как, оказывается, он скучал по общению с равным без подтекста и риска получить поток двусмысленностей в ответ на слово «сосиска».