С ней было просто.
Но просто не как с чугунной сковородой и не как с доисторическим компьютером.
А как-то по-иному.
Нужно ещё подумать, как, распорядился Внутренний Судья, стукнув молотком.
Просто. Просто и легко. Легко и спокойно.
«Мне лестно быть тем, кому ты призналась в слезах над пряничным петушком».
«Мне лестно быть той, о сохранности чьей курицы ты вспомнил на парах».
«Правда воруют?»
«Правда. У меня однажды палку копчёной колбасы стянули».
Забыв о пикапских требованиях к паузам, Свят быстро бегал пальцами по кнопкам.
«Ничего себе. А можно держать холодильники в комнате?»
Уже и вопросами на поддержание не брезгуем? ехидно пропел Внутренний Прокурор. Разве не холодильник теснил твои плечи в комнате Марины?
Уланова тоже плевала на пикапские паузы, и он не успевал вытирать руки от блинчиков.
«Да. Планируем взять его в аренду. Думаем, как поднять из холла на третий этаж».
«Я могу помочь», чуть не написал Свят, но вовремя затормозил. Оторвав глаза от экрана, он задумчиво уставился на бежевую занавеску, что трепетала у открытой форточки.
Нет. Слишком навязчиво.
«Может, нужна юридическая помощь с арендой? Или погрузочно-разгрузочная?»
«Никакая не нужна, спасибо, Святослав. Есть кого попросить из местных».
Да ладно.
Под кожей ладоней шевельнулось ворчливое разочарование, политое раздражением.
Разочарование? Раздражением?
Уж наверняка Улановой найдётся кого попросить занести наверх холодильник.
Это не твоё дело.
«PostScriptum: А вот юридическая правда, в иной области нужна», постучалось в экран её послесловие.
Увидев латинский термин, Свят невольно улыбнулся. Количество её сообщений превысило количество сообщений его, но желания злорадствовать почему-то не было.
Как приятно, оказывается, когда собеседница применяет латынь.
Итак. Ей есть о чём спросить. А значит, будет ещё разговор.
Пусть и в формате смс-ок.
«Ты расскажешь мне, в чём дело?» слишком мгновенно настрочил он.
Ответ прилетел тут же: «Да. Потом».
Сказала, как отрезала.
По горлу поползло новое раздражение: последнее слово осталось не за ним.
Но что-то подсказывало, что Уланова не подпишет перечень правил его самолюбия.
Раздражение было самым привычным из чувств и давно вело себя в груди как дома.
Без аппетита доев блинчики, Свят швырнул тарелку с вилкой в мойку. Угодив в раковину, посуда звонко зазвенела, и осколки раздражения прибились вплотную к вискам.
Мазохист.
Однако однако интерес перед новым разговором с ней в кои-то веки был куда сильнее раздражения. Ведь холодильник может перенести любой Гриша Пончиков.
А спросить что-то по юриспруденции она решила у него.
* * *
Мятную волну удовольствия от сообщений сторожа курицы предсказуемо смыло звонками Димы. Он звонил уже третий раз, и трубку пора было брать.
Ибо себе дороже.
А впереди простиралось непаханое поле теории по фонетике и социологии. Фонетику и социологию она бы ещё разместила между уставшими полушариями, а вот для шавельских тезисов ночлег искать не хотелось.
Доброго вечера, ну как ты, зая?
В груди шевельнулось нечто вроде уставшего тепла.
Нормально, Дим, стараясь звучать ласково, ответила она. А ты?
Ты всё-таки перезвонила утром. А я думал, я совсем не важен уже тебе. Полностью.
Несмелое тепло вмиг сменилось раздражением.
Не успели остыть приветствия, как он снова манипулирует.
Если Дима не спал, Дима пытался получить от мира и людей безусловную любовь.
А если спал, то видел мир своей мечты во сне.
Он кошмарно неуклюже строил фразы: потому что читал только освежители воздуха.
И это тоже раздражало всё сильнее.
Терпеливо сжав губы, Вера молчала, а в трубке мерно гудел ветер.
Чем сегодня занималась моя девочка? не дождавшись ответа, спросил Шавель. О чём думала?
Думала над ответами на сообщения двухметрового юриста.
О курсовой в основном. И о выступлении на Хэллоуин. Ну и о тебе, конечно, наизусть зная, какой ответ нужен, отозвалась Вера, бегая карандашом по чуть мятому листу.
Контур ладоней в мелких порезах оседал на бумаге необычайно живо.
Их хотелось касаться.
Удовлетворённо кивнув, она взлетела любимым карандашом выше и наметила острые костяшки, широкие ногти и тугие жилы тыльных сторон.
Я тоже о тебе думал, страдальчески сообщила трубка. Мне хочется больше видеться. Ты приедешь на выходных?
Нет, ну не два же метра. Девяносто пять где-то, наверное.
На смену раздражению мгновенно пришло липучко-застёжковое чувство вины.
Но поддаваться этой вине всё больше надоедало.
Хэллоуин, Дима, я же говорила, сухо отчеканила она. Да и я ведь недавно была.
Ну как недавно, прочистил он горло, в кои-то веки не осуждая её участие в мероприятии. Две недели назад. Вер Ты не хочешь приезжать потому, что я редко звоню и много говорю?
Редко?!
Скорее мало слышишь, вырвалось у неё.
Дёрнувшись, карандаш нарисовал лишний порез на большом пальце сторожа курицы.
Это потому, что я редко звоню и мало слышу? послушно уточнил Шавель.
Нет, Дима, это потому, что ты отрабатываешь на мне манипуляции, швыряя трубки и наблюдая, буду ли я перезванивать. Это потому, что ты оцениваешь меня с позиции дрессировщика. Это потому, что ты критикуешь каждый мой шаг и указываешь, где дышать, а где задержать дыхание. А потом снимаешь ошейник и участливо интересуешься, не успела ли я подохнуть.
Нет, звонишь ты достаточно, с нажимом произнесла она.
В последнее время ты стала гораздо дальше, с расстановкой проговорил он.
Я два года назад уехала учиться в другой город, съязвила Вера голосом Верности Себе.
Верность Другим вытирала слёзы умиления, прижимая к груди фразы Шавеля.
Может, я часто делаю как не надо, выплеснул Дима. Но я сумею научиться.
А вот сумею ли я дождаться получения этого диплома?
Дима, мы все порой ведём себя не так, как надо, устало признала Вера; висок тихо пульсировал. Я вижу и свои ошибки тоже.
Верность Себе самоотверженно защищала рисунок ладоней в порезах от Верности Другим, готовой разорвать это вопиющее творчество.
Мы просто устали, что ли, Дим. Давай не будем клещами тянуть друг из друга нужное поведение. Дай мне подышать подумать. Побыть одной. Мы уже четыре года вместе.
Я уже забыла, какая я сама по себе.
В каком смысле побыть одной? тут же окрысился голос.
Я хочу немного меньше присутствия в жизни настолько близких липких людей, что они уже стали частью меня, твёрдо ответила Вера, решительно отшвырнув жалость. Я хочу вспомнить, какая я. Какая я вообще, а не рядом с тобой.
И сделать шаг без твоих угроз.
Я понял! отрывисто крикнул он и издал звук, похожий на кряканье утки. Тебе надо свободы ценой наших отношений!
Знаешь, любой. Уже любой ценой.
Странно, что я могу быть собой только ценой наших отношений, тихо проговорила девушка, остановив взгляд на тёмном окне.
Быть собой это общаться со всеми подряд и таскаться по улицам? прошипел Дима.
Вера скрипнула зубами, из последних сил сдерживая влажный комок злости в горле.
Вот сейчас она прольётся прямиком в микрофон, выльется у Шавеля из динамика, затопит его, его комнату, его город и мир его мечты.
Он не поймёт, тормози.
Быть собой это прислушиваться к своим потребностям. Это делать хоть что-то без оглядки на твою реакцию и без страха перед ней, медленно проговорила Вера.
Слова для этой фразы пришлось выбирать так тщательно, словно она составляла доклад для ректората.
Отлично, развлекайся, не оценил Шавель подбор слов.
В трубке что-то мерзко прошуршало, и экран погас.
Ты не мало слышишь, Дима. Ты не слышишь вообще ничего.
Как же невероятно сложно общаться с тем, кто принимает тебя ровно до тех пор, пока ты следуешь написанному им сценарию.
Если же ты отходишь от выданной тебе роли, готовься защищаться.
Тебя дрессируют. Манипулируют стыдом, виной и «социальной ответственностью». Забрасывают тезисами о том, как ведут себя «хорошие» удобные люди. Навязывают тебе ценность своего одобрения. И когда ты почти веришь, что их одобрение и правда для тебя важно, его тут же отбирают с малейшим твоим «проступком».
Получи принятие, будь хорошей девочкой, голос! Гавкнула не то пошла прочь, сука.
Будь хорошей девочкой, да, Уланова. Но только для себя.
Всем порой нужно ласковое одобрение. Но искать его лучше только под своими рёбрами.
А ведь в чём-то он прав, с тоской произнесла Интуиция, прижав ладони к щекам.
Я действительно выберу свободу, если придётся выбирать.
В памяти всплыла лекция по экономической теории, которую им читали пару недель назад.
«Именно спрос рождает предложение. Не иначе».
Именно беспочвенные подозрения рождают почву, Дима.
На свете не было, наверное, ни одного человека, который понимал бы её слова так, как они звучат. Без додумываний. Без искажений смысла своими кривыми линзами. Не было таких.
Тех, кто видит и слышит во мне меня.
И только отвернувшись к стене и привычно закутавшись в плотный одеяльный кокон, она внезапно ясно поняла: их не было, да.
А теперь, кажется, один такой есть.
* * *
О какой юридической помощи она хочет попросить?
Выключив уныло трещащий компьютер, Свят поднялся из-за стола, любовно погладил его гладкую поверхность, шагнул к покрытой пледом тахте, стащил джинсы и забрался под мятную пушистость. Плед приятно касался шеи и плеч.
Прочитав домашку на несколько дней вперёд, он не понял в ней ни слова.
Мозг был прочно занят другим.
Прокурор, Адвокат и Судья уже пару часов кряду бились над каким-то вопросом.
Что именно ты хочешь понять?
Подкинув и поймав подушку, он размашисто хлопнул по ней и пристроил пухлый валик под локтем. Именно для этого в его постели были нужны плед и подушка из них строился уютный кокон, в который не проникал шумный мир.
Спокойствие всё не приходило.
Похоже, без ответа будет не уснуть а ты ещё не понимаешь сам вопрос.
Легонько надавив на глазные яблоки, он степенно расшвыривал в стороны сумбурные периферические мысли. Вопрос сидел уже на кадыке и настойчиво прорывался к мозгу.
Ты хотел понять что-то о ней? О ней ведь? Думай.
Ответ и вопрос немыслимо! финишировали практически одновременно.
Ну конечно!
«Это же твоя собственная тень», сказала чёрная кошка котёнку Гаву, смеясь над его желанием вести искренние беседы. «Она и разговаривать не умеет».
«Не умеет», вежливо согласился золотистый котёнок. «Но она всё понимает».
С Улановой было просто, легко и спокойно. Как с кем?
Вот что он хотел понять!
И только сейчас его озарило: ему с ней было легко, как котёнку Гаву с белым щенком.
С ней было легко как с тем, кто понимает твои слова так, как они звучат.
С тем, кто тебя видит и слышит.
ГЛАВА 3.
Его крутит в водовороте из звуков, запахов и цветов.
Сумев высунуть на поверхность неимоверно раздутую голову, он жадно глотает воздух, и эти глотки обжигают внутренности. Руки и ноги безвольно дёргаются, а грудная клетка уменьшается до размеров грецкого ореха. Пальцы то превращаются в песчинки, то разрастаются, заполняя весь мир, что он способен ощущать.
Способен ощущать.
Нет, он больше ничего не способен ощущать. Он взрывается изнутри. По мозгу течёт липкая жижа. Чувства истончаются и лопаются, как съеденные молью нитки.
Над головой блестит что-то вроде светло-золотой мачты из гладкого дерева.
Он тратит последние силы на то, чтобы дотянуться до её спасительного блеска.
Едва он касается мачты, пальцы соскальзывают, и он вновь срывается в водоворот.
Вздрогнув, Свят вынырнул из сна, рывком зачерпнув воздух над собой. Ладони блестели от пота, а шея мелко подрагивала. Приподнявшись на тахте, он потёр лицо и глубоко вдохнул. Сердце испуганно колотилось.
Гладкость золотой мачты.
Он до сих пор ощущал пальцами её прохладную поверхность.
До сих пор помнил, что случится, когда пальцы соскользнут.
Водоворот всё ещё крутил тело, и парень прикрыл веки, потирая дрожащую шею.
Сон о водовороте приходил чаще, чем хотелось.
Но сегодня всё было иначе.
Ему было к чему протянуть руки, рассекающие воздух над водой.
Светло-золотая мачта Светло-золотая.
Отшвырнув плед, Свят вскочил на ноги и с наслаждением потянулся.
Отчаянно хотелось жить.
* * *
СВЯТОСЛАВ РОМАНОВИЧ! разнёсся по коридору громогласный вопль.
Свят резко обернулся, пытаясь удержать в ладонях пухлую папку с кипой распечаток, а во рту юркую ручку.
Он оказался возле Шумского так быстро, словно подъехал к нему на роликах.
Сегодня не хотелось таскаться по коридорам как унылый сгусток энергии.
Сегодня хотелось прыгать в самую гущу кипучей деятельности.
Если бы ещё не застёгнутая по великому и могучему этикету под самое горло рубашка, мир бы вконец перестал казаться опостылевшим.
Добрый день, Андрей Николаевич, достав изо рта ручку, поздоровался парень.
Пожав освобождённую от бумаг ладонь студента, Андрей Шумский поинтересовался:
Как успехи, Свят Романыч? Слышал, вы уже определились с темой? Рановато третьекурсникам в октябре думать о курсовой! Особенно тем, у кого столько альтернатив в виде очаровательных сокурсниц под носом!
Пень ты трухлявый, а всё туда же.
Рано, безусловно, Андрей Николаевич, беззаботно согласился Свят, наклеив на лицо светское почтение. Но не для тех, у кого в научных руководителях ходит самый беспристрастный судья.
Беспристрастный подхалим явно будет польщён.
Шумский расхохотался, запрокинув одутловатое лицо и широко раскрыв пухлогубый рот.
Отвратительно. Зачем только ты это ляпнул?
О, верно, Свят Романыч, за словом в карман не полезете, одобрил он выпад студента. Отличный навык для правоведа. Сын своего отца! Браво!
Спасибо, урод, оскорбления хуже мне слышать не доводилось.
И? Что за тема?
Щёлкнув ручкой, Свят разместил её в нагрудном кармане пиджака и сухо проговорил:
«Право и религия в современном мире».
Мясистое лицо Шумского приняло слегка озадаченное выражение.
Право и религия?..
Елисеенко твёрдо кивнул.
Сейчас он ринется в бесконечные расспросы и попытки сослаться на мнение
А отец одобряет ваш выбор? Точнее, Роман Алексеевич, выпалил препод в отменно шумском подобострастном духе, не считает ли тему несколько специфичной?
Под кадыком зашевелилось утомлённое презрительное раздражение.
Я бы непременно заручился одобрением Романа Алексеевича, Андрей Николаевич, напиши он мне хоть одну главу, не скрывая иронию в голосе, отрезал Свят.
Лезть в карман снова не пришлось, и основательно подпалённые раздражением слова сами летели в огромные уши бесцеремонного мясника.
А поскольку совершать академические потуги придётся только моим нейронам, то и тему я выбрал в соответствии с их, постучав по вискам, добавил он, предпочтениями.
Николаевич заулыбался, немного отступив как в прямом, так и в переносном смысле.
Вы, Свят, как носитель своей фамилии если вы понимаете, о чём я можете, конечно, какую бы тему ни выбрали рассчитывать на всестороннюю мою поддержку.
Избавь носителя от лишних напоминаний о ноше.
Непременно, Андрей Николаевич, проговорил Свят тоном, каким обычно прощаются.
Не распознав цвет тона, преподаватель переложил портфель из одной руки в другую, крякнул и вновь заступил за стенки мыльного пузыря.
А быть может, «Антидемократические политические режимы»? «Концепции государственного управления»? Есть много готового материала. На четвёртом курсе сможете продолжить ту же тему.
Святослав сжал зубы, и ноздри тут же рефлекторно раздулись.
Вот ведь упёртый скот. Что тебе твой Алексеевич пообещал за нужную тему?