Я поняла, что моя роль состоит в том, чтобы делать то, чего избегают остальные, от разговора с неприятными родственниками, беготни наверх по звонку колокольчика, кормления беззубого, но очень голодного пациента, который ест невыносимо медленно, часа по полтора, до нюхания табака, чтобы повеселить всех забавными чихами, и вежливого обхождения с Матроной. Вежливость с Матроной была самым важным пунктом. Матрона сама напоминала пациентку: с ней надо болтать, ее надо выслушивать, но вскоре я поняла, что единственный способ дружить с ней это пытаться понять ее суть. И вскоре общение с ней стало моими уроками литературы, а Матрона отрицательным героем с темным прошлым.
Во-первых и в-главных, Матрона уставала, она плохо спала. Веки у нее были опухшие, и если присмотреться, то можно было заметить, что она очень, очень старая. Возраст выдавали пергаментная кожа, пигментные пятна, мутноватость глаз, неловкость движений. Старость слышалась в ее дыхании, в потрескивании сухих ломких волос. Она вот-вот станет глубокой старухой, но явно совершенно не готова к этому. Сбережений у Матроны не было, а на пенсию или страховое пособие она права не имела то ли за неуплату налогов, то ли еще за какое-то жульничество.
Матрона завидовала пациентам, их подносам с завтраком, их джему, уже намазанному на хлеб, возмущалась безмятежностью их жизни, в которой нет ни малейших забот. Завидовала она не одиночеству, не тому, что их бросили тут, а тому, что пациенты уверены, что за ними присмотрят, что им будут натягивать чулки до конца их дней. Тогда как она каждый божий день проводит в страхе, что окончит жизнь в приюте Св. Мунго для бездомных. Как ее лучшая подруга, у которой не было никакой собственности, кроме имени, но это имя Матрона никак не могла вспомнить.
Матрона поведала мне обо всем этом как-то раз, когда мы сидели на лавочке у входа. Я спросила, что она намерена делать.
Она сказала, что мечтает найти пожизненного компаньона, милого зажиточного джентльмена, именно так всегда поступали и поступают женщины в ее положении. Это взаимовыгодное соглашение, отчасти напоминающее дружелюбное рабство, но в итоге получаешь маленький коттедж.
А это обязательно должен быть джентльмен? спросила я, подумав, что мужчину заполучить труднее, чем даму.
Да, именно джентльмен. Дамы завещают свои коттеджи кошачьим приютам или церкви, объяснила Матрона. Тогда как мужчине нравится вкладывать тебе в руку монетку, он от этого чувствует свою важность, даже после смерти.
Мы сидели на лавочке, а Матрона бубнила и бубнила про то, почему джентльмен лучше дамы, что джентльмен, мол, похож на лабрадора.
Просто даешь ему вкусненькое, чешешь за ухом, гладишь, развлекаешь и играешь с ним. Женщины не хотят быть лабрадорами.
Только в том году Матрона упустила двух кандидатов, прямо между пальцев проскользнули, а вообще за то время, что она работает в «Райском уголке», попалось несколько экземпляров, но дело закончилось ничем. К одному джентльмену она даже переехала его звали мистер Артур Минелли, из Барроу-апон-Соар. К концу жизни он сократил фамилию до Минелл, без «и» на конце, чтобы звучало по-английски, но Матрона об этом не знала, как не знала, что именно данный факт окажется роковым. Налетевшие племянницы мистера Артура Минелли заявили: «Вы просто его сиделка, даже имени его настоящего не знаете».
И ей ничего не досталось. Ни гроша, ни даже маленькой сковородки для омлета, которую она купила на собственные деньги. А она присматривала за ним, и жила в крошечной каморке в его доме, и застегивала ему пуговицы, и разминала его волосатые стариковские плечи больше трех лет кряду. И он был счастлив каждый божий день, пока однажды ночью она не обнаружила его стоящим в углу, абсолютно безумного, после чего отвела его в кровать, и успокоила, и пела ему ирландские песни, пока не настал новый день, и старик умер.
От чего он умер? спросила я.
Люди умирают, просто умирают, ответила Матрона. Вот почему обязательно нужно оформлять документы. Я собиралась сказать ему, что нуждаюсь. Все планировала. Я ведь провела с ним три Рождества ну, не то чтобы у меня был выбор, но этих племянниц мы в глаза не видали, только открытка и коробка печенья раз в год от обеих сразу.
Рождество ничем не отличалось от прочих дней, разве что они готовили цыпленка с консервированным соусом. Они с Артуром всегда развлекались одинаково, читали смешные книжки, смотрели по вечерам телевизор и придумывали прозвища людям, которые появлялись в их жизни: мясник «Клюв» из-за его носа, доктор «Брокколи» из-за кудрявых волос, две племянницы «Герт» и «Дэйзи» забавно, хотя Матрона никогда не понимала почему.
Понятия не имела, кто такие эти Герт и Дэйзи, но не решалась спросить, призналась она.
Моя мама может узнать. Для меня забрезжил выход, я вскочила с лавки: Я ей позвоню.
Мы поднялись в комнату к леди Бриггс, и я усадила леди Бриггс на кресло-туалет, раз уж мы все равно здесь, и насвистывала «Быть пилигримом», потому что леди Бриггс всегда говорила, что насвистывание гимнов ей помогает.
Пока мы ждали, я позвонила маме, и она объяснила, что Герт и Дэйзи это две кумушки-сплетницы из радиопередачи «В рабочий полдень», которую транслировали во время войны, бла, бла. А потом можете в такое поверить? Матрона начала рассказывать леди Бриггс всю историю про мистера Минелли с самого начала, и я смылась, чтобы не выслушивать еще раз то же самое с небольшими вариациями.
Матрона продолжала ставить меня на дежурства, но как бы мне ни нравилось работать в «Райском уголке», я должна была думать о будущем, о том, как догнать одноклассников и не закончить учебу как «неуспевающая». Я изо всех сил стремилась к регулярному посещению занятий, особенно потому что приближался конец семестра и все зачеты должны быть сданы.
Вскоре после моей встречи с мисс Питт позвонила сестра Хилари с просьбой выйти на работу на следующее утро. Я сказала, простите, но нет, я не могу, потому что это учебный день. Сразу после позвонила Матрона сообщить, что поставила меня в график на следующий день смена с перерывом, и не могла бы я подтвердить, что приду.
Я сказала, что не могу, за моим посещением следит завуч, и мне категорически необходимо быть в школе. Матрона умоляла. Ей выпала возможность попасть на экскурсию на фабрику «Витабикс» в обществе выздоравливающего пациента, мистера Гринберга (владельца ателье на Гренби-стрит), который, как она полагает, готов предложить ей стать его компаньонкой.
Помощница медсестры слегла с какой-то сыпью, жаловалась она, а у меня, может, больше не будет такой возможности, я так рассчитывала на тебя.
Я устояла и повесила трубку, прежде чем Матрона сумела меня сломить. Телефон зазвонил вновь, но я набросила сверху куртку брата и не обращала внимания на приглушенное позвякивание.
Я держалась уверенно и была горда собой, когда на следующий день ехала в школу. Я поступала правильно. Мы проезжали мимо «Райского уголка», когда автобус внезапно остановился. Его остановила Матрона. Она вскарабкалась на подножку и заговорила с водителем. Тот попросил меня выйти.
У этих стариканов в доме что-то случилось, сказал он.
Я бежала по дорожке впереди Матроны, представляя, как обнаружу сейчас мисс Бриксем застрявшей в решетчатом мостике или что-нибудь в таком роде, но ничего страшного не произошло, только мистер Гринберг сидел в «остине», в шляпе и с коробкой ланча «без сыра» дожидался отъезда на экскурсию.
Я разозлилась и двинулась обратно по дорожке. Поравнялась с Матроной.
Сумасшедшая корова, фыркнула я, но она потянула меня за рукав, потащила обратно и прижала к стене, ухватив за воротник. На удивление сильной она оказалась.
Хриплым шепотом она просипела, что мистер Гринберг практически уже сделал ей предложение и ей нужна эта экскурсия, чтобы окончательно заломать его. Она напомнила, что ей грозит нищета, без пенсии и медицинской страховки, если не удастся найти места компаньонки и заполучить по завещанию коттедж.
Это был полный бред, и все это время она держала меня почти за горло, как школьный хулиган. Она сказала, что с уходом Жены Хозяина «Райский уголок» ждет крах, а даже если ей удастся найти новое место что маловероятно, учитывая ее возраст, ее все равно не возьмут, потому что репутация будет запятнана провалом этого бизнеса под ее руководством.
Я думала, ты все поняла, сказала она.
Я знала, что у Матроны была тяжелая жизнь. Она частенько рассказывала о трудных прошлых временах там, где она росла, когда не разрешали есть чипсы на улице, да и вообще чипсов не было, но если бы и были, она все равно не могла их купить, и родители у всех топились, или топили котят, или уходили в ночь, или пороли детей.
Я согласилась отработать ее смену.
Не потому что вы этого заслуживаете, выпалила я, а потому что я хочу купить расклешенный макинтош.
Умница, одобрила Матрона. Расклешенный мак скрывает множество грехов.
Но сначала вы должны отвезти меня в школу, чтобы я отметилась в журнале.
Мы забрались в «остин», я села сзади, а мистер Гринберг за руль. Самая идиотская затея из тех, в которых я участвовала. Матрона непрестанно хихикала, ела леденцы из коробочки и тыкала пальцем в коров и лошадей.
Ты прямо как наша собственная маленькая внучка, сказала она.
Они ждали на улице, пока я влетела в школу, отметилась как опоздавшая и выскользнула обратно в ворота. Ужасная глупость, и я всерьез бесилась.
В «Райском уголке» Матрона поблагодарила меня и сказала, что она очень обязана, а потом, уже отъезжая, прокричала в окошко: «Присматривай за Грейнджер».
Я открыла ежедневник в кухне, чтобы взглянуть, что Матрона имела в виду насчет мисс Грейнджер.
Скрытая кровь+++ черный стул. Возбужд, реф. Питание. Ближ. родств. проинформированы по тел.
Я спросила сестру Хилари, что это значит.
Она кончается, шмыгнула носом Хилари.
Сейчас все кажется совершенно очевидным, но в тот момент я не совсем поняла, о чем это она. Но переспросить не решилась. Весь день я то и дело наведывалась в женскую палату взглянуть на мисс Грейнджер.
Предлагала ей глоток воды, промокала лоб салфеткой, рассказывала обо всем хорошем, что могла припомнить. Мама говорила, что старики любят, когда им читают или разговаривают с ними, особенно когда умирают или почти умирают, что это успокаивает и почти так же хорошо, как колыбельная.
Поэтому я разговаривала с мисс Грейнджер просто на всякий случай. Рассказала ей про Джеки Коллинз, бывшую ученицу мисс Тайлер, которая написала бестселлер, некоторые из сестер его читали, и им понравилось. Я нашла эту книжку и прочла ей отрывок:
Ладно, прости, что заговорил об этом. Я просто не понимаю, зачем тебе эта чертова карьера. Почему бы тебе не
Почему бы мне не что? холодно перебила она. Все бросить и выйти за тебя замуж? А что мы, по-твоему, будем делать с твоей женой и детьми и прочими семейными хитросплетениями?
Он молчал.
Послушай, малыш, ее голос потеплел, я же ничего от тебя не требую, так почему нам просто не забыть обо всем этом? Ты не принадлежишь мне, я не принадлежу тебе, и так оно и должно быть. Она подкрасила губы. Я проголодалась. Пообедаем?
Дальше стало немножко игриво, и я принялась болтать о том о сем. Рассказала, что Матрона уехала на экскурсию на фабрику «Витабикс» и что я не люблю «Витабикс», после того как съела этих хлопьев с подкисшим молоком. И почему-то я призналась ей, что мое любимое слово Лондон.
Лондон, сказала я. Лондон.
И тут она открыла глаза, и меня осенило, что, наверное, Лондон единственное слово, которое она поняла за весь день.
Лондон, повторила я. Такое красивое слово, и волнующее.
Перед самым концом дежурства дела приняли плохой оборот. Я поняла это, уже стоя в дверях. Она дышала, но будто только вдыхала, а выдоха не было. Я постояла немного, она вдохнула а потом ничего, только булькающий звук а потом еще вдох и опять.
Несколько минут я наблюдала издали, надеясь, что кто-нибудь неожиданно появится и возьмет дело в свои руки. Я вовсе не хотела приближаться к ней, но сказала себе, что должна что-нибудь предпринять, в палате находились еще две женщины, которые уже готовились ко сну. Одна из них, мисс Бойд, посмотрела на меня, явно собираясь заговорить. Я повернулась и стремительно, насколько позволяла выщербленная плитка, ринулась за помощью и наткнулась на сестру Хилари.
Опа, удивилась та.
Мисс Грейнджер! выпалила я. Думаю, с ней не все в порядке.
Хилари поспешила в палату номер 2. Я следом, глядя на ее ноги буквой «х». Мне даже стало ее жалко, уж такая непривлекательная походка, вдобавок подошвы туфель с внешней стороны совсем истерлись. Возможно, это как-то связано. А может, у нее есть и другие дефекты, вроде щербатых зубов.
Хилари склонилась над кроватью мисс Грейнджер.
Дыхание Чейна-Стокса, пробормотала она, или, проще говоря, предсмертный хрип.
Это значит, что она умирает? прошептала я.
Да, скончается через несколько минут, она медленно тонет в жидкостях собственного тела так уходит большинство из нас.
И Хилари пошагала своими х-образными ногами к телефону, звонить внучатой племяннице мисс Грейнджер, которая жила неподалеку, но до сих пор ни разу не появлялась.
Я чувствовала, что должна остаться, чтобы эта женщина не умирала в одиночестве. Я, конечно, слабое утешение, но могу просто быть рядом, а это что-то да значит. Я не могла себя заставить подойти ближе, чтобы промокнуть ей лоб или смочить пересохшие губы, поэтому просто бормотала какую-то чушь, которая могла ей понравиться.
Я дважды была в Музее мадам Тюссо в Лондоне. Там есть Лестер Пиггот и Кевин Киган [13].
Я стояла, чувствуя, что вот-вот свалюсь в обморок. Наверное, подсознательно ждала, что вот сейчас она вскинется, схватится за грудь, прохрипит что-то и рухнет обратно, и здесь я могла бы прочесть «Отче наш». Но на деле клокотание в ее груди становилось все тише, а потом все, нижняя челюсть отвалилась, как изогнутый кончик карамельной трости, подбородок упал на грудь, глаза уставились в пустоту, и она мгновенно перестала быть похожей на себя.
Вернулась Хилари; подхватив мисс Грейнджер за подбородок, мягко водворила челюсть обратно и накрыла ей лицо простыней.
Она умерла? прошептала я.
Нет, просто не могу больше на нее смотреть, буркнула сестра Хилари, потом усмехнулась и повернулась ко мне: Шучу, да, она на небесах, Лиззи.
Хилари щелкнула тумблером механического матраса на «выкл», и мерный шум стих, а две соседки воскликнули «Ну что, она умерла?» и «Слава богу!» и т. п.
Я не сдержалась и разок всхлипнула ну ладно, два раза. Мне было ужасно горько. Я вообще питаю слабость к горестям. Даже если смерть милосердна. У меня все еще были дурацкие фантазии про то, как люди волшебным образом выздоравливают и на следующий день за плотным завтраком смеются над случившимся, а медсестры и родственники обсуждают, как все просто чудом обошлось.
Ступай выпей чаю и курни, посоветовала сестра Хилари.
Матрона только что буквально влетела в кухню, еще платок не сняла. Они с мистером Гринбергом чудесно провели время на фабрике, и она превозносила преимущества хлопьев на завтрак перед хлебом с джемом и пела гимны сельским пейзажам. Я не хотела сразу портить ей настроение печальными новостями, но сестра Хилари вошла следом за мной, как раз когда Матрона рассказывала всему персоналу о плавных волнах Нортамптонширских холмов.