Глухие удары отражаются от стен, покрытых белой керамической плиткой. Я пытаюсь пошевелиться, но не могу. На запястьях широкие кожаные ремни.
Перед глазами вспыхивает образ: седеющий мужчина в военной форме. Внутри поднимается паника. Он собирается причинить мне боль. Он уже причинял мне боль раньше.
Не могу объяснить, но я это точно знаю Не могу сбежать Не могу
Виола!
В аптечке глянь, там был нашатырь.
Дождь. Стук разбивающихся о бетон капель.
Звук хлыста. Все внутри сжимается.
Я падаю, падаю, падаю
Виола!
А потом становится тепло. Я в безопасности. Дома. Чьи-то руки гладят мое лицо, губы касаются нежно. Тонкие, длинные пальцы обхватывают запястья. Я касаюсь подушки щекой, проваливаясь в воздушные облака. Кто-то шепчет мое имя
Дыши, просто дыши, чей-то низкий голос пытается вывести меня из забытья. Сейчас станет легче.
Уводи ее, быстро! Арт, помоги мне!
Сознание трескается, расходится по швам, превращаясь во вспышки холодного света и боль. Как же больно! Комок раскаленной стали взрывается у меня в висках, и сотни металлических игл вонзаются в голову.
Хватит! Хватит! Хватит! умоляю я. Пусть это прекратится!
Я бегу по коридору, не оборачиваясь. На потолке отчаянно мигают лампочки, мерным треском создавая белый шум, и мне хочется разодрать кожу, чтобы только избавиться от этого звука. Толкаю со всех сил тяжелую металлическую дверь, она со скрипом открывается, и мир заливает солнечный свет
Виола, посмотри на меня!
Я с трудом разлепляю глаза. Надо мной нависает Шон, удерживая за плечи.
Ты меня слышишь?
Его сильные руки трясут мое тело, словно шелковый платок на ветру, и я пытаюсь произнести сухими потрескавшимися губами: «Хватит». Потому что хочу только одного чтобы меня не трогали! Чтобы никто не прикасался ко мне!
Свет от висящей на потолке люстры совсем тусклый, но даже он ослепляет, и я крепко зажмуриваюсь, спасаясь от жжения в глазах. С губ слетает тихий, почти не слышный стон, и Шон, опускаясь рядом со мной на колени, аккуратно кладет руку мне на голову, прижимая к своей груди. Его сердце бьется так громко, что я чувствую стук щекой.
Как ты, говорить можешь?
Я киваю, хотя не в состоянии произнести ни слова. Пытаюсь встать, но ноги будто набиты ватой и, потеряв равновесие, ускользаю из его рук. Шон успевает меня подхватить и усаживает в кресло.
Ты точно в порядке? обеспокоенно интересуется он. Потому что по виду не скажешь.
Обрывки воспоминаний вновь врезаются в голову мучительным каскадом образов, и тело сотрясает дрожь. Я вытираю рукавом пот со лба, заодно убирая с лица взмокшие пряди, и осматриваюсь, стараясь успокоиться. Арт, вытянувшись в струну, опирается рукой на тумбу, словно ожидая моей реакции или нового приступа. Глаза Ника широко распахнуты. Как и пару минут назад, он сидит на кровати и прижимает к боку полотенце.
Головокружение проходит быстро, и я уверяю парней, что со мной все в порядке. Но в порядке ли?
***
Плюхнувшись на кровать, я крепко обнимаю подушку. Арт с Ником вернулись в свой номер и уже наверняка спят. На двери в ванную щелкает замок, и Шон выходит оттуда в облаке пара, вытирая посеревшим полотенцем волосы. В комнате царит полумрак, если не считать тусклого света ночника на прикроватном столике, но я все равно отчетливо вижу его крупную фигуру. Он присаживается на свой матрас и аккуратно складывает полотенце у самого края.
Как ты? Голова не болит?
Я дотрагиваюсь до висков, слегка массируя, и провожу пальцами по волосам, пытаясь придать им некое подобие прически. Хотя в нынешней ситуации внешний вид должен интересовать меня меньше всего, я чувствую желание выглядеть если не привлекательно, то хотя бы прилично. Ведь если сегодня днем Шон был просто незнакомцем, теперь он стал парнем, которому я хочу понравиться.
Вроде нормально, отвечаю я и сажусь по-турецки, поправляя потрепанное покрывало. Это было похоже на вспышку. Как будто фрагмент из прошлого, нарезанный из кусочков разных кинопленок, склеенных вместе, но не совсем четкий.
Наверное, это хорошо, да? он нерешительно поднимает глаза. Значит, воспоминания возвращаются?
Я пожимаю плечами:
Мне кажется, мы никогда по-настоящему ничего не забываем. Моя жизнь все еще там, дотрагиваюсь я пальцем до виска, но погребена под ментальными развалинами. Кто-то специально разрушил все внутри, я в этом уверена. Вопрос только кто? И зачем?
Шон откидывается назад, опираясь на руки, и внимательно меня разглядывает. В желтом свете лампы я замечаю несколько широких шрамов на его груди. Ник тоже говорил, что его ранили не впервые. Что это настоящие боевые отметки или следы военных экспериментов, о которых парни ничего не помнят?
Знаешь, с одной стороны, я мечтаю, чтобы тебе больше не было мучительно больно вспоминать, но с другой хочу, чтобы ты меня помнила. Я, наверное, эгоист? На мгновение он смущается, но тут же его лицо принимает прежнее выражение.
Ты не эгоист, отвечаю я. Обещаю, что постараюсь вспомнить.
«А если не вспомнить, то узнать заново», добавляю мысленно.
Шон укладывается на кровать и, сложив руки за голову, глядит на растрескавшийся потолок.
Артур не звонил? Как там Ник? спрашивает он.
Нет. Я подтягиваю сумку к ногам, высыпая ее содержимое на кровать и принимаюсь внимательно рассматривать. Кстати, я хотела поговорить с тобой про Ника
А что с Ником?
Тебе не кажется странным, что он один из вас? спрашиваю я, повернувшись к Шону. Разве солдат может выглядеть так? Пирсинг, татуировки, его прическа. Ты же понимаешь, о чем я? Ни в одном военном подразделении не станут такого терпеть.
Да, я тоже об этом подумал, взъерошив свои коротко стриженные волосы, отвечает Шон. Но у Лаванта такой же жетон, как и у нас. И он тоже ничего не помнит.
Или притворяется, что не помнит, бурчу я, перебирая содержимое сумочки и рассматривая каждый предмет, потому что хочу узнать, кто она я. Вряд ли состав косметички может много сказать о хозяине, но нужно хоть чем-то занять руки. Мне кажется, не стоит ему доверять.
Что ты предлагаешь? Выгнать его?
Не знаю, но надо быть осторожными.
Он один из нас, Ви, а солдаты своих не предают, бровь Шона дергается вверх, словно осуждая.
Я демонстративно закатываю глаза. Господи, до чего же Рид правильный! И наивный!
Шон, не все такие, как ты.
Я открываю кошелек и вытряхиваю оттуда содержимое. Внутри одного из отделов лежит небольшая фотография, и я подношу ее к глазам.
На ней я еще совсем девчонка, худая, несуразная, с забавным хвостом на макушке. Ссутулившись, стою возле старого каменного фонтана, часть бортов которого разрушена временем, а основание затянуто коркой малахитово-зеленой плесени. Рядом со мной четверо мальчишек не старше двенадцати. Пасмурное небо, затянутое низкими грозовыми тучами, создает гнетущее впечатление, но, несмотря на погоду, все весело улыбаются в камеру. Ребята одеты в одинаковую защитную форму и коротко подстрижены. Я узнаю как минимум трех из них! Прищурившись, рассматриваю лица, пытаясь отыскать черты сходства со взрослыми версиями.
Шон, как и сейчас, выше остальных. Смотрит прямо в камеру, улыбаясь своей фирменной широкой улыбкой. Ник, в отличие от себя нынешнего, выглядит почти нормально. Одна его рука лежит на плече Арта, а кисти замотаны белыми бинтами. Кавано же, помимо светлых волос, выдают светящиеся круглые глаза с расходящимися от них лучиками и фирменные ямочки на щеках, придающие ему вид шкодливого младенца. Но взгляд останавливается на четвертом мальчике. У него темно-русые волосы и широкие густые брови. Он стоит ко мне ближе всех, и я с удивлением обнаруживаю, что мы держимся за руки, переплетя пальцы.
Странно, что из всех фотографий, что могут храниться в бумажнике, я выбрала эту. Бессмыслица какая-то! Со стоном падаю на подушку, закрывая лицо ладонями.
Ты в порядке?
Шон осторожно прикасается к моей руке, будто хочет успокоить, но на самом деле скорее опасается моей реакции. «Клянусь, если он еще хоть раз спросит все ли в порядке, я его ударю», мысленно раздражаюсь я, но, убирая руки от лица, мило улыбаюсь и киваю. Тут же, в ответ на мое лицемерие, в голове раздается голос: «Мы с тобой абсолютно одинаковые. Вот почему я вижу тебя насквозь. Никто из нас не показывает свою истинную сущность. Так что мы оба притворяемся». Я отмахиваюсь от его слов, как от назойливой мухи.
Шон наклоняется вперед, опасаясь нового приступа, и не сводит с меня глаз.
Взгляни, протягиваю ему фотографию и ожидаю реакцию, покусывая губы. Пару минут он молча рассматривает карточку, не произнося ни слова. И пока он анализирует ситуацию, я прихожу к выводу: все, что делает этот парень, имеет цель и необходимость. Каждый его шаг планируется заранее, каждое слово тщательно продумывается и взвешивается. Словно цель его жизни ни минуты не потратить на лишние действия или пустые рассуждения.
А я не такая. Мне кажется, что не такая. Но не зря, ведь, говорят, что противоположности притягиваются?
Зато мы теперь знаем, что Николас действительно один из нас, возвращая мне фото, Шон откидывается обратно на подушку. По крайней мере, в том возрасте он выглядел нормально.
Я фыркаю.
Прекрасно! Но когда я окажусь права, не говори, что я тебя не предупреждала!
Шон вздыхает, а я поворачиваюсь на бок, подкладывая руку под голову, и пользуюсь возможностью получше его рассмотреть.
Ты что-нибудь помнишь из своего детства? Родителей, друзей, может, свою собаку?
Нет. Он протягивает руку к ночнику, выключает его, и комната погружается в темноту. Такое чувство, будто я только родился. Сразу взрослым. Звучит глупо, но это так.
А вот Ник помнит, намеренно делая ударение на имени, говорю я.
Снова ты за свое, усталость явно слышится в его голосе.
Ну почему так? Миллион вопросов, как пчелиный рой, атакует мой разум, Рид же, как остров невозмутимости, молча продолжает пялиться в потолок.
Подумай сам, ведь это странно, что у меня в кошельке лежит ваше фото. Ни отца, ни матери, а давнишняя фотография. Что-то важное случилось тогда в детстве. И Ник единственный это помнит.
Я не знаю, Ви.
Кажется, терпению приходит конец.
Спроси его сама, раз уверена, что он помнит.
Пф-ф, несмотря на то, что сейчас я не доверяю своей памяти, словам Ника я не доверяю еще больше!
Давай спать, произносит Шон, зевая. Через пару часов рассвет, а утром надо решить, что делать дальше. Поговорим после.
Он прав. Я так устала, что вряд ли я смогу заставить мой разум разобраться в случившемся. Возможно, в предложении Шона обратиться к Нику есть разумное зерно. Вдруг тот и правда что-нибудь расскажет. «Конечно, если подфартит нарваться на его хорошее настроение, думаю я, натягивая повыше одеяло. А если уж совсем повезет, то, может, он даже врать не будет. Ладно. Выясню завтра», решаю я, ставя окончательную точку на своих размышлениях. Откидываюсь на подушку, наполнитель в которой свалялся колом, и пытаюсь заснуть. Ворочаюсь с боку на бок, считая ребрами впивающиеся пружины, но сон так и не идет. После обнаруженной очевидной связи между мной и ребятами я еще больше задумываюсь о четвертом парне. Где он сейчас? Все ли с ним в порядке? А вдруг он тоже был в поезде, и мы просто разминулись?
Я закрываю глаза, мечтая, что утром проснусь в своей постели (где бы она ни была), а все произошедшее окажется дурацким сном. Перед глазами еще несколько мгновений мелькают мутные образы, а потом разум отключается.
Вокруг совершенная темнота, пахнет затхлостью и моющими средствами. Я оглядываюсь по сторонам, но вижу лишь контуры предметов, так как в помещении отсутствуют окна. Вокруг горами возвышаются баки и металлические стойки со сложенными на них вещами. Сделав пару шагов, я спотыкаюсь о швабру и тихо ругаюсь под нос. Пустое ведро падает и с гулким стуком откатывается к стене.
Не убейся, ради всего святого!
Услышав смешок, я поворачиваю голову и вижу мужской силуэт. Да, судя по низкому смеху, это определенно должен быть парень. Он сидит на полу, прижавшись спиной к двери и согнув ноги в коленях.
Я пихаю подошву его ботинка носком своего.
Это по твоей вине мы заперты тут. Возможно, на всю ночь, наиграно спокойно говорю я и тут же добавляю: Надеюсь, хоть мальчикам, в отличие от нас, сейчас весело.
О, им определенно весело, ухмыляется он. В компании девчонок из института искусств тем более. Они наверняка уже в кинотеатре.
Где должны были быть и мы, продолжаю я. Если бы не твоя вечно ищущая приключений задница.
Прекрасная задница, должен отметить.
Спорно.
Медленно подхожу ближе, и парень опускает ноги, вытягивая их перед собой. Я сажусь сверху. Он проводит руками по моей спине, задирая свободную футболку вверх и касаясь кончиками пальцев ребер.
Через неделю в университете устраивают бал, говорю я, скрепляя руки в замок позади его шеи. Но мы конечно же не идем.
Романтика не для нас, отвечает он.
Ты прав. Сдался этот дурацкий бал? К тому же, заигрываю я, ты совершенно не умеешь танцевать.
Парень смеется.
Это ты еще не слышала, как я пою.
Неужели хуже?
Он наклоняется к моему уху и скорее шепчет несколько строк по-французски, чем напевает. У него нет ни слуха, ни голоса, а я не могу понять смысл, но слова кажутся самым прекрасным из всего, что я слышала.
Боже, я люблю тебя, но ты и правда ужасен, смеюсь я.
Его губы пробегают по моей шее, осыпая ее легкими поцелуями как раз под ухом, и кажется, что комната вращается подобно карусели в парке развлечений.
Скажи еще раз. Я люблю слушать, как ты это произносишь.
Что именно? Что ты ужасен?
Ты знаешь, что довольно улыбается он.
Я. Люблю. Тебя, шепчу, с придыханием проговаривая каждое слово.
Я тоже тебя люблю. С ума схожу. Мягкие губы касаются моих, осторожно прикусывая кожу, а руки притягивают ближе. И он выдыхает, прислонив палец к губам, словно выдавая свой самый большой секрет: Французский язык может спасти все. Даже самое жуткое пение
А потом целует намеренно медленно, дразня и растягивая каждое мгновение. Я нахожу подол его рубашки и начинаю стягивать ее через голову.
Я бы с гораздо большим удовольствием посмотрела сегодня вечером обещанный фильм, решаю поиграть я. Но ладно, и ты сгодишься.
Он смеется, склоняется ко мне и прижимает губы к уху.
Лгунья, шепот обдает кожу волной горячего воздуха.
Парень стягивает с меня футболку, бросая в сторону, и скользит пальцами под бретельки бюстгальтера. Мы одновременно тяжело вздыхаем.
«Безумие». Это первое слово, которое приходит на ум, когда кончики пальцев касаются голой кожи, кружа, лаская и рисуя на ней узоры. Именно так я бы рассказала о нас, если бы писала книгу. Рваными фразами. Меткими словами, в которых заключено все.
Жар и холод. Тяжелые вдохи и трепет ресниц.
Мне нравится, как мы цепляемся друг за друга. Нравится бросать вызов и принимать его. Чувствовать, как эта сумасшедшая химия кипит, возбуждает, заводит, словно нити протягивая между нами, не разрубить, не разрезать.
«Жадность». Это слово стало бы вторым, о котором я думаю, когда влажный язык пробегает по моим губам и, сжимая пальцами жесткие мужские волосы, я тянусь навстречу.
Дыхание раскаленной волной опаляет кожу. Опустив левую ладонь на мою грудь, парень стонет, его правая рука проскальзывает под юбку. С губ срывается стон. Я выгибаюсь ему навстречу и прикрываю глаза. Хотя какой в этом смысл? Темнота полная.
Тише, выдыхает он. Твой отец убьет меня в самом прямом смысле этого слова, если кто-то донесет, чем мы здесь занимаемся.