Молчать! Какой ты благородный человек! Ты о благородстве-то и понятия не имеешь! Крапивное семя ты!.. воскликнул Петр Михайлович, вскочив со стула.
Но-но-но Пожалуйста Не имеете права попятился Порфирий Васильевич.
Ты имел право оскорблять меня в своем доме в день свадьбы, оскорблять при всех, стало быть, и я имею право невестке на отместку Крапивное семя ты! А что такое благородный человек, так ты, должно быть, и не видал.
Катерина Петровна! Прошу вас одеваться и следовать за вашим мужем. А за вещами вашими мы через час пришлем, отчеканил Порфирий Васильевич.
Не пойду я к вам, ни за что не пойду отвечала Катя.
Желаете, должно быть, чтобы я через полицию вас в свой дом водворил? спросил он.
Ничего я не желаю и прошу вас оставить меня в покое.
Да закон-то вам о правах мужа известен?
Порфирий Васильевич встал в позу и подбоченился, что совсем не шло к его тщедушной плюгавенькой фигурке и делало ее совсем смешной.
Петр Михайлович подошел к нему, похлопал его по плечу и сказал:
Ты не борзись, молодец, а лучше сократись вот что Борзостью своею ничего не возьмешь, потому давно уж всех из терпения вывел. А ты ежели хочешь, чтобы что-нибудь у тебя наладилось, ты со мной поговори, да поговори без дерзостей, а учтиво, как с добрым тестем следует. А стращанием ты тут ничего не поделаешь. Ну, через полицию так через полицию! Только посмотрим, чья еще возьмет.
Порфирий Васильевич посмотрел на тестя, покусал губы и сказал:
Хорошо, извольте Я готов поговорить с вами.
Петр Михайлович взял его под руку и повел к себе в кабинет.
XI
Садись, сказал Петр Михайлович зятю, когда привел его в кабинет, и указал на стул.
Порфирий Васильевич сел. Сел и Петр Михайлович.
Когда ты, наконец, угомонишься? Когда перестанешь шипеть? Ведь у тебя все есть, все тебе дадено, ненасытный ты человек! сказал Петр Михайлович.
Да какое же с моей стороны шипение? Шипения никакого, отвечал несколько спокойнее Порфирий Васильевич. А только ежели вы говорите, что все мне дадено, то вовсе не все.
Это что табуретки-то к пьянину у тебя нет? Грошовник ты эдакий! Табуретку забыли тебе послать вот и все.
А зачем же забывать? Нужно честно. Ежели я честно, то и вы Да и не одна табуретка, а и стулья
Честно! Смеешь ты еще о чести разговаривать! Когда честь-то раздавали, тебя дома не было.
Но-но-но Пожалуйста
Нечего «пожалуйста». Кто честным себя считает, тот ростовщичеством заниматься не сбирается. А ты под проценты товарищам деньги сбираешься отдавать.
Уж доложили! хлопнул себя Порфирий Васильевич ладонью по коленке. Вот у баб язык-то с дыркой! Но ведь и деньги ссужать можно честно. Конечно же, я, как благородный человек
Молчи! Не смей мне говорить о своем благородстве!
Чего же вы кричите на меня! Тогда я уйду.
Порфирий Васильевич поднялся со стула.
Теперь настала моя очередь на тебя кричать, отвечал Петр Михайлович. Достаточно уж ты надо мной всяких издевательств делал. Надо мной, над моей семьей, над дочерью, над моими родственниками.
Конечно же, мне, как благородному человеку, дико перед невежеством
Опять? Молчи, тебе говорят! Каким таким ты благородством кичишься? Отец твой был придворный истопник и ничего больше. Может быть, из таких же крестьян, как и я, но я в купцы записался, а твой отец в истопники поступил.
Однако я все-таки чин заслужил и через это мое благородство
Довольно. Не смей больше об этом упоминать! опять крикнул на него Петр Михайлович, помолчал и прибавил: Ну, вот я зачем тебя к себе призвал Хочешь свою жену от меня обратно получить?
Да как же не хотеть-то? Не пойдет честью, так я через полицию вытребую.
Не вытребуешь, ежели не захочет идти. Не старая пора. А напротив, тебя же заставят выдать ей свободный вид на жительство. Но я, я могу уговорить ее, чтобы она к тебе шла. Хочешь?
Порфирий Васильевич подумал, пожал плечами и отвечал:
Да как же не хотеть-то, папенька! Конечно же, хочу.
Ну, так и пиши сейчас записку, что все следуемое тебе за женой приданое ты от меня полностью получил и никакой претензии ко мне больше не имеешь, сказал Петр Михайлович.
Зачем же это, папаша?
А затем, чтобы ни мне, ни твоей жене не слышать уже больше твоих претензий, что то одно тебе недодано, то другое.
Ежели вы пришлете табуретку, стулья и заплатите за ужин в день свадьбы
Знать ничего не хочу! Надоело. Пиши так А то и жену назад не получишь. А жену не получишь, так начнем хлопотать о возвращении всего приданого до нитки.
Всего не имеете права За протори и убытки должен же я получить
За протори и убытки кинем собаке кость. А все-таки ты останешься без жены, без обстановки, без капитала.
Я не знаю, с чего она сбежала Я ей, кроме ласки
Порфирий Васильевич сдавался. Он говорил уже совсем мягко.
Хочешь написать такую расписку? А то смотри Документ на четыре тысячи у дочери, все дорогие ее вещи и белье здесь приставал к нему Петр Михайлович.
Ничего не значит. Я еще кухарку засужу. Какое она имела право без моего ведома выпустить из квартиры вещи!..
Не бормочи глупости. А изволь отвечать: хочешь выдать расписку?
Да хорошо, хорошо. Только дурак же я был, что поверил Катерине Петровне документ на четыре тысячи, сквозь зубы проговорил Порфирий Васильевич.
Ты опять шипишь? Ты уж должен теперь сократиться и просить прощения у нее за все оскорбления, которые ты ей наносил, сказал тесть.
Мне же и прощения еще просить?.. Ловко!
Ну, уже это твое дело. Так согласен или нет? А то ведь безо всего останешься. Подумай, ты человек корыстный.
Да хорошо, хорошо Давайте перо и бумагу.
Порфирий Васильевич подсел к столу и стал писать. Петр Михайлович позвал в кабинет дочь и жену. Хотел было ворваться в кабинет и Сеня, но отец выгнал его вон.
Вот Порфирий Васильевич раскаивается во всем, чем он нас оскорблял, и просит прощенья. Я уж простил его. Теперь простите и вы
Да я что же Я никогда супротив него ничего особенного не имела добродушно заговорила Анна Тимофеевна. Конечно, характер у него горячий, и мне обидно было всякие напраслины терпеть, но теперь, ежели он просит прощения и обещает, что ничего этого больше не будет
Порфирий Васильевич выскочил из-за стола и заговорил:
Простите уж, маменька Сгоряча все это Сами знаете, женишься, так голова не своя. И то думается, и это Прости и ты, Катюша обратился он к жене.
Нет, нет!.. Никогда я вам не прощу. Вы мне душу истерзали, заговорила Катя. Какая может быть с вами жизнь! Это не жизнь, а каторга.
А вот увидишь, как буду с тобой ласков. То есть так ласков, что на удивление Меня раздражало то, что папенька недодал опять начал он.
А вот уж теперь он пишет записку, что всем он доволен и никакой претензии ко мне больше не имеет, подхватил отец. Ну, полно, Катя, помирись с ним, и живите ладком
Да нельзя этого, папаша. По его характеру нельзя. Ведь я нагляделась.
Ну, он переменится. Вспыльчивость Из-за вспыльчивости это. А то что хорошего, что от мужа убежала? Только что вышла замуж и убежала. Что про нас говорить-то будут, ежели не вернуться!
Да и про меня-с откликнулся Порфирий Васильевич. Тоже сослуживцы есть Были на свадьбе видели Ведь на чужой роток не накинешь платок. Прости, Катерина Петровна.
Порфирий Васильевич поклонился, взял у жены руку и поцеловал ее.
Катя плакала.
Ну-ну-ну Довольно плакать. Прости его говорил Петр Михайлович. Прости хоть на пробу. Не переменится он, так ведь всегда уйти успеешь. Ему острастка нужна, а острастки до сих пор не было. Ему голову подставили, он и думает, что генерал. А теперь увидал, когда мы когти-то показали, что уж командовать не приходится.
Отец взял Катю, подвел ее к мужу и заставил того поцеловать ее.
Мир? спросил он Катю.
Хорошо, я поеду к нему, сказала Катя, но ежели он только чуть-чуть я опять к вам и уж тогда навсегда
Катя и Порфирий Васильевич остались обедать у отца с матерью. За обедом Порфирий Васильевич старался быть с женой ласковым, но она все отвертывалась от него. После обеда он повез ее домой, плачущую. Мать и отец вышли провожать их на лестницу Мать крестила дочь вслед Отец кричал дочери:
Документ-то держи покуда у себя! Не отдавай ему. Почтительнее будет. Я нарочно вслух говорю, чтобы муж знал, что это мой приказ.
Вслед за молодыми супругами прислуга Петра Михайловича повезла обратно сундук с бельем и два узла с вещами и платьем.
XII
Был час восьмой вечера, когда Порфирий Васильевич привез свою жену обратно домой. Всю дорогу они ехали молча. Отворившая им двери кухарка Матрена при виде приехавшей с барином барыни была в полном недоумении. Сняв с барина шубу, она бросилась снимать с Катерины Петровны пальто и, слезливо моргая глазами, шепнула ей:
Привел-таки обратно вас, милая барыня?.. Ох уж эти мужья! Изверги Ничего с ними не поделаешь. У меня такой же есть. Только затем и ходит ко мне, чтобы деньги отнимать.
Катерина Петровна ничего на это ей не ответила и прошла к себе в спальную. Здесь она сняла с себя платье, надела капот и села на диван, пригорюнясь.
Порфирий Васильевич, тоже переодевшись у себя в кабинетике в халат, вошел к ней в спальную и старался улыбнуться. Она отвернулась от него.
Он подсел к ней и проговорил:
Ну-с, будем в мире жить.
Да, советую вам. Иначе ни за что не удержите меня около себя. Это ничего не значит, что я вернулась, но как что я сбегу навсегда, и уж второй раз сбегу туда, где долго не найдете меня, отвечала Катерина Петровна, не глядя на него.
Романов начитались, что ли? ядовито спросил он.
Ну, уж это мое дело, а не ваше.
Зачем же слово «вы»? Будем говорить друг другу «ты», как мужу с женой полагается.
Ответа не последовало. Катерина Петровна продолжала глядеть в сторону.
Нельзя ли обернуться к мужу? спросил он, опять стараясь держаться ласкового тона.
Зачем? спросила она, сухо взглянув на него.
Муж и жена, так надо поговорить по хозяйству. Ты четыре-то тысячи все-таки от отца по документу не получила? Ах ты какая!
Опять деньги! Ах ты господи! Не получила, но получу и буду держать их у себя.
Ну, то-то. А прощать зачем же? Деньги нам на хозяйство пригодятся.
Вот я и буду процентами с них на свои нужды пользоваться. Но довольно о деньгах. Я больше о них разговаривать не желаю.
Вошла кухарка и доложила, что сундук с бельем и узлы привезли.
Вели внести все это в гостиную, отдала ей приказ Катерина Петровна.
Два дворника Петра Михайловича втащили в гостиную два узла и сундук. Кухарка помогала им.
Разобрать, барыня, прикажете? спрашивала она.
Узел с подушками развяжи, икону повесь на стену, подушки и одеяло положи на кровать, а остальное разбирать не надо, отвечала Катерина Петровна.
Отчего же не надо? заговорил Порфирий Васильевич. Давай разберем вместе и положим все в комод и буфет.
Нет, нет. Не желаю я этого. Надо подождать.
Порфирий Васильевич промолчал и стал курить папироску, сильно затягиваясь и в раздумье поскабливая у себя в затылке. Кухарка постлала постель и стала уходить из спальной.
Поставь, Матрена, самовар. Мы чаю еще не пили, отдал он ей приказ и, когда она удалилась, спросил жену: Отчего же ты, Катенька, не хочешь разложить по местам свои вещи?
Оттого, что надо прежде посмотреть, могу ли я еще жить с вами. Может быть, завтра же мне уходить придется.
Но, но Зачем так? Давай ладком
Какой же тут ладок, ежели вы уж сегодня же опять о деньгах начали!.. А я этого слышать не могу. И повторяю Слово мое твердо. Как только вы начнете дурно говорить о папеньке с маменькой или станете толковать о деньгах я уйду туда, куда говорила. А вещи мои покуда пусть будут наготове.
Ну, понимаю, понимаю. Ах, женщины! вздохнул Порфирий Васильевич, притворно улыбнулся и спросил: Это к нему, что ли?
Катерина Петровна смело взглянула ему в лицо, кивнула и отвечала:
Да. К нему.
Он широко открыл глаза и опять спросил:
А разве у тебя есть этот он?
Есть. Он сватался за меня, но меня за него не отдали. Он влюблен в меня и готов для меня сделать все на свете.
Порфирий Васильевич кусал губы и допытывался:
Кто же это такой? Можно спросить?
Извольте, скажу. Его не было на свадьбе у нас, но вы его видели, когда женихом ко мне ходили. Это папенькин конторщик который книги его ведет.
Это такой кудрявенький с бородкой? Краснощекий?
Да. Мохнатов. Вот к нему-то я и сбегу от вас. Он живет один в меблированных комнатах. Он примет меня, с распростертыми объятиями примет, говорила Катерина Петровна. Тогда эти четыре тысячи, что я получу с папеньки, ему на заведение какого-нибудь дела. Хоть перчаточный магазин откроем.
Порфирий Васильевич слушал и ушам своим не верил. Когда жена кончила, он мог проговорить только:
Вот как Это для меня новость
Ну, так вот знайте.
Однако!.. вырвалось у него восклицание.
Он прищелкнул языком и прошелся по комнате, тяжело вздохнув.
Да, да, да подтвердила Катерина Петровна, при первой вашей попытке
Да зачем же, зачем же, ежели я дал слово?.. перебил он ее, переменив тон. Нет, Катюша, я не буду больше Уверяю тебя, не буду Меня наши сбили, посаженый отец сбил. Когда я объявил, что женюсь на купеческой дочке, он прямо мне сказал: «Ну, смотри в оба и тереби за каждую безделицу, а то надует» вот я
Врете, врете Что на других-то пенять! У вас своя такая же натура.
Прости, Катя Ну, дай ручку поцеловать.
Да ведь уж целовали, когда мы были у папеньки.
А еще раз разве грех?
Он силой взял руку жены и поцеловал ее.
Самовар готов проговорила кухарка, заглянув в комнату.
Ну, пойдем, Катенька, в столовую. Заваришь ты чай, напьемся мы чайку
Он силился быть как можно более ласков, взял жену под руку, поднял с дивана и хотел вести ее в столовую, но жена высвободила свою руку и сказала:
Я сама дойду. Идите вперед, а я сзади.
Да ведь мир
Ах, боже мой! Ну, как вы хотите, чтобы я сразу забыла все то, что вы делали! Оскорбляли, оскорбляли и хотите, чтобы я сразу была с вами ласкова. Вы прежде заслужите.
Порфирий Васильевич сделал виноватое лицо и пошел с женой рядом. «И откуда у нее такая прыть взялась? думалось ему. Все молчала, молчала и вдруг заговорила. Да что говорит-то!.. Нет, надо будет с ней полегче» решил он.
А Катерина Петровна думала: «Ей-ей, сбегу. Как что сейчас к Мохнатову сбегу».
XIII
Прожили еще дней десять молодые супруги Порфирий Васильевич и Катерина Петровна. Порфирий Васильевич крепился и за эти дни совсем ничего не говорил о деньгах и не попрекал жену, что отец ее якобы обсчитал его. За это время он даже один раз вместе с женой ездил в гости к ее родителям и вел там себя вполне прилично, не чванясь больше своим благородством и не заводя разговора о приданом. Очевидно, он сдерживался. Разговор его, однако, то и дело вертелся на том, как трудно и дорого жить женатому человеку.
Прежде я, бывало, в комнатке, в одной комнатке за десять рублей на Петербургской стороне жил, рассказывал он тестю. Ну, а теперь за квартиру сорок рублей подай. Прежде, бывало, прислуге у квартирной хозяйки полтинник в месяц за чистку сапог и самовара давал, а теперь кухарка семь рублей стоит. Ведь уж это более чем вчетверо. Прежде, когда холостой был, я иной день и тридцать копеек в день на еду не тратил, а нынче, уж как ты там хочешь рубль в день на обед подавай, а то так и больше. Одних булок надо копеек на восемь на десять в день купить. У Катерины Петровны аппетит обширный. А чай? А сахар?
Верю, верю, но ведь ты должен был знать, что женатая жизнь куда дороже холостой, отвечал тесть и прибавил: Ну, да и то сказать, на жену ты взял. На жену у тебя около семисот рублей в год процентов.
Ах, папенька! Нужно тоже ведь и о будущем подумать! У нас могут быть дети! вздохнул Порфирий Васильевич.