потом на лоб поползли его глаза и сделались круглыми
как пятаки! Затем он быстро опустил в воду руки, и по по-зе было видно, что он зажал их где-то между ног. На мой
немой вопрос дед шёпотом проговорил: «Пымал!».
Что поймал-то, Иваныч?
Рыбу пымал! В трусы заскочила!
Так вынимай потихоньку!
Боюсь, убегёт!
А ты низ зажми и через резинку доставай!
И вот дед осторожно вынул одну руку из воды, другой под водой он продолжал зажимать низ, а вынутой рукой полез сверху под резинку своих необъятных трусов. Я
с интересом наблюдал за его манипуляциями. Довольно
35
долго он шарился в трусах, тихо матерился и вдруг, вода
между дедовым пузом и резинкой вскипела, оттуда вертикально вверх вылетел небольшой сазанчик и проскользнул как молния вдоль груди и носа Дмитрия Ивановича.
Мне даже показалось что, пролетая мимо носа деда, он
пару раз хвостом успел по нему щёлкнуть, прежде чем
упал в воду! Дмитрий Иванович сгоряча бросился за ним, погрузившись в муть с головой, но не тут-то было! Когда
он поднялся после неудачных догонялок на ноги, видуха
его была даже потешней, чем в начале эпизода. Его выра-зительные усы уныло висели на полшестого, он виновато
посмотрел на меня, умирающего от хохота, и изрёк:
Как же больно этот паразит своим хвостом врезал
мне по помидорам, когда брал старт наверх!!
Я заугорал ещё сильнее!
***
Следующие страницы, пожалуй, посвящу тому, что
запомнилось мне из деревенских приключений, когда я
проводил там последующие каникулы: после 5, 6, 7 и 9-го
классов.
Вряд ли я правильно вспомню всё в хронологиче-ской цепочке событий, да это и не так важно.
На каникулы летом 1960-го, если мне не изменяет
память, в Вологодчину мы поехали втроём: мать, я и ше-стилетняя Татьяна.
В тот приезд работы, которая доставалась на мою
долю, было уже поболе. Я стал привлекаться к покосным
работам. Сначала мне доверялось загребать скошенное
сено, стоять на стогу, принимая сено и формируя стог; иногда доверяли косу, но не очень-то пока у меня получалось. Зато на всех остальных делах, которые, считалось, мне по силам спрос был по полной программе, да я и сам
понимал, что кормёжку надо отрабатывать и эту нескон-36
чаемую деревенскую работу надо делать, потому что летний день зиму кормит.
Тем не менее, находилось время и для прочего времяпрепровождения.
Помню, именно в том году я со сверстниками, купа-ясь однажды на плёсе под деревней, полез в спор, что до-нырну до дна этого плёса, которое считалось чуть ли не
самым глубоким в Куноже. Деревенские побаивались его
глубины, плёс этот был пляжным местом под деревней, и
время от времени в нём тонули пьяные мужики и прочий
народ. Вроде бы это был почти нормальный естествен-ный отбор, тем не менее, ребятишки, запуганные родителями, далеко заплывать и нырять в этом омуте боялись.
Мне тоже было боязно, наслушавшись всякого про эту
глубину, но, как говорится «слово не воробей», я ляпнул, что достану дно на середине омута и отрезал себе пути к
отступлению. Под пристальными взорами собравшихся
на берегу пацанов и девчат я поплыл на середину плёса.
Надо сказать, к тому времени я уже уверенно плавал
и нырял. У себя дома в Шахтах мы с приятелями на ста-вах играли в квача (в других местах эта игра называется
салки) в воде, и в этой игре я поднаторел в нырках на
дальность и длительность нахождения под водой. Тем не
менее, страх перед этим омутом таился где-то внутри, и
прогнать его совсем не получалось. Я долго не решался на
погружение, но, когда с берега пошло откровенное улюлюканье и подначки, я набрал побольше воздуха и ногами вниз пошёл ко дну.
Омут оказался не таким глубоким как его расписы-вали, видимо, потому я достиг дна раньше ожидаемого и
ткнулся ногами в дно довольно резко.
Дно плёса оказалось заваленным топляками от мо-левого сплава леса, левая моя нога проскользнула между
брёвнами, правой я давнул на одно из них, брёвна ше-вельнулись и зажали мою левую. Первое впечатление, подогретое страхом, было такое, что кто-то внизу схватил
меня за ногу лохматой и корявою рукою! Я чуть было не
37
заорал благим матом! Но ума хватило не орать. Я ощупал
то, что подо мной находилось и быстро всё понял. Воздух
был на исходе, секунды страха тоже видимо съели часть
кислорода, надо было как-то вырываться из плена. Первая попытка успехом не увенчалась, толчковая правая со-скользнула с бревна, и выдрать зажатую левую не удалось. Воздуха в лёгких почти не осталось, и я сообразил, что шансов вырваться у меня всего один: если вторая попытка не удачна, я хлебну и
Постаравшись устроить свободную правую ногу на
бревне понадёжнее, я присел пониже и что осталось сил
рванулся вверх, Ободрав шкуру на выступающих боковых
косточках, что выше стопы, до самой кости я всё-таки вы-рвался из тисков и, отчаянно загребая, стал всплывать.
Вдох вынужден был сделать у самой поверхности, в лёг-кие рванулся воздух пополам с водой, боль от такого
глотка в груди была неимоверная, но главное-то жизнь
продолжается!
Другой эпизод, относящийся к этому лету связан с
пьянкой.
В Вологодских деревнях, по крайней мере, в местах, где жили тогда наши родичи, праздновались все Совет-ские и все церковные праздники. Кроме них каждая деревня имела сугубо свои, только этой деревне присущие
праздники. Я толком не помню мотивации этих гуляний, но они были, и праздновал их народ с размахом, по-русски. На праздники деревни приглашались гости из со-седних деревень, и народу иногда собиралось раз в несколько больше, чем население именинной деревушки.
Вот на такой праздник, в соседнюю Зубариху нас и позвали. Позвали вообще-то парней и девушек Викторова возраста, но я, как гость и брат Виктора, был прихвачен при-стяжным.
До Зубарихи было километров пять, и мы влёгкую
одолели это плёвое расстояние пёхом.
38
Праздник начался с самодельного деревенского пи-ва. Потом были танцы, песни и показательные бои парней с кольями в руках. В пылу показухи кто-то кому-то
попал не по правилам, показуха тут же переросла в бой
реальный, но увечий, слава Богу, не состоялось. Горячие
головы поостыли, и парни пошли пить мировую. Не помню кто, но меня угостили этим самым пивом. Пилось оно
как добрый квасок, я с жажды припал и приплыл! Всё
предыдущее происходило вечерком, очнулся же я уже
поздней ночью. Только встал на ноги, как мне стало до
ужаса дурно, я вывернулся почти на изнанку, но зато чуть
позже полегчало и я огляделся.
Оказалось, что нахожусь внутри недостроенного
сруба, на голой земле, среди здесь же ночующих овечек и
коз. Выйдя наружу, я понял, что глухая ночь, все спят и
где наши, возможно сам Господь не ведает. Далее я понял, что мне становится ужасно холодно и пора что-то
предпринимать.
Где искать своих, и в Зубарихе ли они, я не знал, поэтому после некоторых раздумий решил идти домой, в
Свертнево, тем более что ночная прохлада стала донимать всерьёз. Заблудиться я не опасался, дорога была од-на, закавык вот только было несколько: один, в лесу, тёмная ночь! Слава Богу, в кармане у меня лежал фонарик по кличке «Жучок». Это была такая электромехани-ческая штучка, которая давала слабенький пучок света, пока ты усиленно работал рычагом её динамо-машинки.
И я пошёл, подсвечивая себе Жучком, по пустынной
лесной дороге.
Прошёл я примерно половину пути, как вдруг впереди, в слабом луче фонаря вырисовалась фигура, конту-рами напоминающая волка! Я в ужасе застыл как вкопанный!
Волк сидел и смотрел на меня горящими глазами, шерсть его переливалась мерцающими бликами в слабом
свете моего хилого фонаря, который я нещадно жал и
жал в своей ладошке, боясь, что, как только он погаснет, 39
волк тут же на меня и бросится. Однако рычаг фонаря с
каждой секундой нажимался всё тяжелее и тяжелее, и
хоть я и пытался перебрасывать его из руки в руку, силы
мои скоро иссякли, да и рычаг почти заклинило. Наступил час «Х»!
Сколько прошло времени, пока я стоял и уничтожал
перегрузками фонарь, трудно сказать мне показалось, пролетела вся вечность.
Когда фонарь исчерпал себя вконец, и наступило
полное безмолвие, я стал озираться в поисках дерева, на
которое можно было бы взметнуться, но такового вблизи
не было. Не выпуская волка из вида, я стал медленно-медленно пятиться в сторону ближайших деревьев. К
этому времени короткая северная ночь пошла на убыль, проклюнулась сумеречная видимость, очертания деревьев и кустов стали понятнее, и я начал кое-что соображать.
Первое, что до меня дошло волк за всю эту вечность
даже не пошевелился! Даже не вякнул, а просто сидел и
пялился на меня своими горящими глазищами! Я перестал пятиться, постоял какое-то время, пока рассвет не
набрал большую силу и тихонько пошёл вперёд.
Волк не двигался. Я сделал ещё несколько шагов в
его сторону и в свете всё разгорающейся зари вдруг увидел: да вовсе это и не волк! Это ПЕНЬ!
Обычный трухлявый обгорелый ПЕНЬ!! Его обгоре-лые чешуйки и давали те блики в луче фонарика, которые
я принял за переливающуюся волчью шерсть.
Как же я его пинал! Пинал до тех пор, пока не почувствовал, что ногам очень больно, а пенёк уже сравнял-ся с землёй! Тем временем стало совсем светло, я почувствовал громадное удовлетворение от созерцания обломков пня под ногами и, подпрыгивая, погнал свои ноги в
такое родное Свертнево!
С кем я приехал в Свертнево на следующий год, точно не помню, вроде бы с двоюродной сестрой Надеждой и её придурком мужем Колей.
40
Первым ярким эпизодом в той поездке был полёт от
Вологды до Тотьмы на самолёте. Это был мой первый в
жизни полёт, лететь пришлось на биплане АН-2, над Во-логодскими лесами и болотами.
Оговорюсь сразу же по поводу придурка Коли. Тогда
я, конечно же, не смел вслух так говорить, но видит Бог, такого идиота я в своей жизни больше и не встречал!
Бедной сестре моей пришлось прожить с этим мужиком, по-моему, почти кошмарную семейную жизнь. Правда, оценку такую я смог дать её жизни значительно позднее, когда вырос и стал кое-что соображать в вопросах семейной жизни.
Итак, о полёте. Конечно же, выигрыш во времени в
сравнении с пароходом был несомненен: пароходом
сутки, самолётом час! Но для меня по комфортности
поездки тогда всё произошло с точностью до наоборот.
Эти воздушные ямы на границах суша болото через 15
минут из часового полёта начали меня так выворачивать
наизнанку, что выйти из аппарата самостоятельно после
посадки я практически не мог! Говорят, я был даже не
бледный я был зеленее любого крокодила на планете!
Сто раз за этот полёт я вспомнил, что назван родителями Валерием в честь Валерия Павловича Чкалова из
расчёта, что когда-нибудь вдруг стану как он, лётчиком!
И двести раз сказал себе Да ни за что! Да никогда!!
Помню, умолял двоюродную свою сеструху на обратном пути плыть! Плыть хоть на лодке, хоть просто
вплавь, но только не на самолёте!!! И она, глядя на мою
зелёную рожу, это торжественно и железно обещала. Забегая вперёд, скажу обещание не было выполнено.
На пути назад они с мужем запаздывали с выходом
на работу и, не взирая на мои мольбы, затолкали, буквально, меня снова в самолёт. К удивлению моему, из ча-са обратного пути меня полоскало всего 15 минут и того
кошмарного состояния, что я испытал месяцем раньше, уже не было. Забегая ещё дальше, я скажу, что больше
никогда в жизни я не испытывал ничего подобного во
41
время полётов, как тогда на АН-2, на маршруте Вологда
Тотьма. Вестибулярный аппарат человеческий, оказывается, поддаётся дрессировке!
Теперь, углубившись в воспоминания, я точно
вспомнил, что в тот раз в Свертнево я ездил под предво-дительством сестры Надежды, дочери дядьки Арсёна, и
мужа её Николая и пробыли мы там в рамках длительно-сти отпуска Николая.
Прибыли мы в тот год прямо к сенокосу и дядька
Арсён сразу же вручил мне соответствующий подарок. Он
знал, что я еду вместе с Надеждой и специально для меня, под рост, изготовил косу. Кроме того, он заявил, что лично займётся моим обучением косьбе. Без «Б» скажу к
концу покоса я уже почти не отставал от Виктора Арсень-евича, который тем летом женился, и на свадьбе которого
мне довелось погулять.
Если верно вспоминаю, именно в то лето у меня
проявился жгучий интерес к деревенским лошадям. Мне
ну очень захотелось так же легко и лихо скакать на них, как я это видел в тогдашних кинофильмах про Чапаева, Павку Корчагина, Александра Пархоменко, Олеко Дун-дича, Григория Котовского и других. Тогда лихая Красная
конница скакала на экранах кино почти во всех военных, да и невоенных фильмах.
Я и предыдущий год пытался садиться на лошадь
верхом, но пара чувствительных падений только при посадке на лошадь охладила мой интерес. Теперь же, став
повзрослее, я поставил перед собою жёсткую задачу: этим
летом я должен научиться скакать верхом!
И начались мои «хождения по мукам!». В то лето я
падал много и больно! И уже не при посадке, а на скаку.
Но из всех падений в то лето мне запомнились особенно, пожалуй, два.
Как-то раз кто-то из взрослых поручил нам, пацанам, пригнать с дальнего луга 5 или 6 лошадок. Так вышло, что лошадей было пять, а уздечек набралось только
42
четыре. Я к тому времени считал себя уже умелым кава-леристом, в ватаге подрядившихся пацанов был старший, и взял на себя обязательство обойтись без уздечки, огра-ничившись куском верёвки, кою вместо узды вложил своей лошадке в рот. По тем же причинам из пяти коней я
выбрал под себя самую норовистую. И мы поскакали.
Я отчётливо понимал, что мне, главное, не дать своему молодому и горячему коньку освободиться от верёвки, что была у него во рту вместо узды. И это мне удавалось, пока мы скакали по лесным дорогам-тропинкам. Но
только мы ворвались в деревню, а именно это мы с пацанами изображали (мы с гиканьем и свистом врывались в
населённый пункт, занятый белыми), как мой скакун, падла, так умудрился изогнуть свою шею, что моя спасительная верёвка у него изо рта выскочила и он, почувствовав свободу, ринулся куда глаза глядят. А глядели его
глаза на любимую конюшню, что маячила распахнутыми
воротами аккурат посреди деревни, а перед воротами ко-нюшни блестела изрядная лужа, воды в которой было
меньше всего, зато грязи и навозу-то!
Как скакал мой аргамак лихим намётом, так, не
сбавляя хода, и полетел в свою «Альма Матер»!
Я только и успел выставить перед собой руки, чтобы
хоть не лбом втюхаться в верхнюю перекладину ворот! От
удара ладонями о перекладину и лбом об свои ладошки у
меня искры веером посыпались из глаз! Меня словно
ветром с конька сдуло, и я по самые ноздри, лёжа на
спине, оказался в той самой луже из грязи и навоза! Слава Богу, меня при ударе отбросило изрядно назад, и я
спиной не упал на нижний брус коробки ворот вряд ли
мой позвоночник этот удар бы выдержал. Да и лужа, какой бы она ни была вонючей, а спасла меня практически
от того же я остался цел, хоть и по уши в конском дерь-ме!
43
Другое падение в тот год было более смешным для
свидетелей моего полёта, хотя при нём пролилось сколько-то моей любимой крови.
Мы, примерно той же компанией, перегоняли несколько лошадей в соседнюю деревню Игрово, где, к сло-ву, жила моя родная тётушка Матрёна Ефимовна. До Игрово было около 3-х километров, дорога вполне извест-ная. В основном это была узкая лесная дорога и лишь за
речкой на пути лежала красивая, вытянутая полянка, на
которой можно было разогнаться в галоп наперегонки, рассыпавшись в подобие казачьей лавы. При въезде на