Ну, вот и ты, сказал он. Вчера я сделал пятьдесят семь ударов кряду. Здесь сильнее меня только Сэн-Потен. Ты видел патрона? Нет ничего забавнее, чем смотреть на старого глупого Норбера, играющего в бильбоке. Он открыл рот, как будто чтобы проглотить шар.
Один из редакторов повернул к нему голову:
Ну, скажите, Форестье, я знаю продавца, превосходного деревянного бильбоке с островов. Оно принадлежало, как говорят, испанской королеве. Его продают за шестьдесят франков. Это недорого.
Форестье спросил:
Где он живет?
И, поскольку он промазал в игре тридцать седьмой удар, он открыл шкаф, где Дюруа заметил двадцать превосходных бильбоке, расположенных по номерам, как в коллекции. Потом поставив свой инструмент на обычное место, Форестье проговорил:
Где живет эта драгоценность?
У торговца билетами Водевиля. Я принесу его тебе завтра, если ты хочешь.
Да, понятно. Если он по-настоящему хорош, я возьму его. Никогда не бывает слишком много бильбоке.
Потом он повернулся к Дюруа:
Пойдем со мной, я тебя представлю патрону, иначе ты здесь будешь плесневеть до семи вечера.
Они пересекли зал ожидания, где те же лица оставались в том же порядке. С того момента как показался Форестье, молодая женщина и старая актриса живо поднялись и последовали за ним. Он подвел их одну за другой к амбразуре окна, и они очень тихо беседовали. Дюруа заметил, что его товарищ хорошо знаком и с одной, и со второй.
Потом, толкнув две мягкие двери, они прошли к директору.
Совещание, длившееся около часа, было партией в экарте с кем-то из мосье в плоских шляпах, которых Дюруа заметил накануне.
Мосье Вальтер сидел и играл в карты, сосредоточившись, со вниманием, со сложным движением, а его противник обрушивался, поднимался, обращаясь с легкими цветными картонками гибко, с мастерством и грацией опытного игрока. Сидя в директорском кресле, Норбер де Варан писал статью; Жак Риваль, растянувшись во весь рост на диване, закрыв глаза, курил сигару.
Там чувствовались затхлость, запах кожаной мебели, старого табака и печатного станка; чувствовался особенный запах редакции, знакомый всем журналистам.
За столом черного дерева, инкрустированным медью, невероятная груда лежалой бумаги: письма, открытки, газеты, журналы всех видов.
Форестье пожал руки игроков, стоя позади играющих, и, не говоря ни слова, смотрел на партию; потом, как только мосье Вальтер выиграл, он сказал:
Вот мой друг Дюруа.
Директор быстро бросил на молодого человека взгляд, скользнув поверх линз очков, потом спросил:
Вы принесли мою статью? Это было бы очень хорошо сегодня, в то же время, что и дискуссия Мореля.
Дюруа вынул из кармана листы вчетверо сложенной бумаги.
Вот, мосье.
Патрон казался восхищенным и, улыбаясь, сказал:
Очень, очень хорошо. Вы держите слово. Должен ли я просмотреть это, Форестье?
Но Форестье поспешил ответить:
Это того не стоит, мосье Вальтер; колонку я сделал с ним, чтобы научить его ремеслу. Она очень хороша. И директор, который получил теперь карты у большого худого мужчины, депутата от левого центра, добавил с безразличием:
Тогда отлично.
Форестье не дал начать ему новую партию, опускаясь к его уху:
Вы знаете, что вы мне обещали нанять Дюруа, чтобы заменить Марамбо. Хотите, чтобы я держал его на тех же условиях?
Да, отлично.
И, взяв за руку своего друга, журналист увлек его, пока мосье Вальтер возобновил игру.
Норбер де Варан не поднял головы, казалось, что он не видел или не узнал Дюруа. Жак Риваль, напротив, демонстративно-энергично пожал ему руку, желая уверить своего товарища, что на него можно рассчитывать в деле.
Они пересекли залу ожидания, и, поскольку все подняли на них глаза, Форестье сказал более юной из женщин достаточно громко, чтобы быть услышанным другими:
Директор вас сейчас примет. В этот момент он на совещании вместе с двумя членами комиссии по бюджету.
Потом он живо прошел, с видом важным и спешным, как будто он собирался составить депешу чрезвычайной серьезности.
Как только они возвратились в редакционный зал, Форестье немедленно вернулся к своему в бильбоке. Пока он играл, отрезая фразы, чтобы подсчитывать удары, он сказал Дюруа:
Вот. Ты будешь приходить сюда к трем часам, и я скажу тебе, какие дела и визиты нужно сделать днем, вечером или утром. Во-первых, я тебе дам сначала рекомендательное письмо для шефа бюро префектуры полиции, во-вторых, он свяжет тебя с одним из своих служащих. И ты устроишься с ним по всяким важным новостям, и, в-третьих, официальные и полуофициальные новости префектуры, конечно; по всем деталям ты будешь обращаться к Сэн-Потену, который об этом осведомлен; а в-четвертых, ты увидишься с ним сейчас или завтра. В пятых, тебе нужно сразу приучить себя вытягивать новости из людей, которых я буду отправлять тебе для знакомства. И, в-шестых, проникать повсюду сквозь закрытые двери. Ты будешь получать двести франков в месяц фиксированно, плюс два су строчка за интересные отклики на твое мнение в-седьмых, а также больше двух су за строчку за статьи, которые будут заказывать тебе на разные сюжеты в-восьмых.
Потом он уже не обращал внимания ни на что, кроме своей игры, и продолжал медленно считать: девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать. Он пропустил четырнадцать и выругался:
Именем Бога, тринадцать! Все время мне не везет! Эта скотина! Я умру тринадцатого, конечно.
Один из служащих, закончив свою работу, взял в шкафу бильбоке; это был маленький человек, имевший вид ребенка, а ему было хороших тридцать пять; и некоторые другие журналисты входили, они шли один за другим, чтобы найти принадлежавшую им игрушку. Вскоре их оказалось шестеро, бок о бок, спиной к спине, которые подбрасывали в воздух одинаковым регулярным движением красные, желтые, черные шары, в зависимости от качества дерева. Борьба разгоралась, и два редактора, еще работавшие, поднялись, чтобы судить о бросках.
Форестье выиграл одиннадцать очков. Тогда маленький человек детского вида позвонил гарсону и заказал: «Девять кружек».
И они вернулись к игре, ожидая освежающего.
Дюруа выпил стакан пива с новыми коллегами, потом он спросил своего друга:
Что мне сделать?
Тот ответил:
Для тебя сегодня ничего нет. Ты можешь уйти, если ты хочешь.
А наша статья вечером которая выйдет вечером?
Да, но ты в этом не занят. Я буду держать корректуру. Сделай продолжение на завтра и приходи сюда к трем часам, как сегодня.
И Дюруа, пожав руки и не зная имен их обладателей, спустился по прекрасной лестнице с радостным сердцем и в веселом расположении духа.
Глава 4
Жорж Дюруа спал плохо, так взволновало его желание увидеть отпечатанной его статью. Как только настал день, он поднялся и стал бродить по улице, за час до того, как, двигаясь от киоска к киоску, приносят «Французскую жизнь» разносчики газет.
Тогда он достиг вокзала Сен-Лазар, хорошо зная, что «Французская жизнь» приходит туда до появления в его квартале. Поскольку было еще рано, он стал бродить по тротуару.
Он видел, как пришел торговец, который открыл свой магазинчик стекла, потом он заметил человека, несущего над своей головой стопку больших сложенных листов бумаги. Он бросился: это были «Фигаро», «Жиль-Бляс», «Галуа», «Событие» и две или три другие утренние газеты, но «Французской жизни» среди них не было.
Страх охватил его: «Если Воспоминания африканского охотника перенесли на завтра или если в последний момент случайно вещь не понравилась папаше Вальтеру?»
Он спустился к киоску и заметил, что продают газету, без того чтобы было видно, что в ней. Он поспешил, развернул ее, после того как бросил за нее три су, и пробежал заглавия на первой странице. Ничего. Его сердце забилось; он открыл лист и испытал во время чтения сильные эмоции: внизу колонки, большими буквами значилось: «Жорж Дюруа». Она была здесь! какая радость!
Он принялся бездумно ходить с газетой в одной руке, с шляпой в другой, с желанием остановить прохожего, чтобы сказать ему: «Купите ее! купите ее! здесь моя статья!» Ему хотелось закричать изо всех своих сил, как кричат некоторые люди вечером на бульваре: «Читайте «Французскую жизнь»! читайте статью Жоржа Дюруа «Воспоминания африканского охотника»! И вдруг ему захотелось самому прочитать эту статью, прочитать прямо на публике, в кафе, у всех на виду. Он поискал место, где уже часто бывал. Ему пришлось долго туда идти. Наконец, он сел перед баром с вином (здесь уже находились несколько посетителей) и спросил рома, как будто, не думая о времени, спрашивал абсента. Потом он позвал: «Гарсон, дайте мне «Французскую жизнь».
Подбежал человек в белом фартуке:
У нас нет «Французской жизни». Мы не получаем ничего, кроме «Вызова», «Века», «Фонаря» и «Маленького парижанина».
Возмущенно и разъяренно Дюруа заявил:
Вот футляр. Тогда пойди и купи ее для меня.
Гарсон побежал и принес.
Дюруа начал читать свою статью. Несколько раз совсем громко он говорил: «Очень хорошо! Очень хорошо!» чтобы обратить внимание соседей и вызвать у них желание знать, что же на этом листе. Потом, уходя, он бросил газету на стол.
Хозяин заведения заметил и сказал: «Мосье, мосье, вы забыли вашу газету!»
Дюруа ответил: «Я оставляю ее вам. Я уже прочел. Впрочем, сегодня в ней есть очень интересные вещи.
И он не указал на статью, но видел, как один из посетителей взял со стола «Французскую жизнь».
Дюруа подумал: «Что же я буду делать теперь?» И он решил пойти на свою прежнюю службу, забрать жалованье за месяц и подать в отставку. Он трепетал от удовольствия при мысли, какими глазами посмотрят на него начальник и бывшие коллеги. Мысль о недоумении шефа вдруг восхитила его.
Он пошел медленно, чтобы не прийти ранее девяти тридцати, касса открывалась только в десять.
Его учреждение было большой темной комнатой, где почти с утра до вечера зимой светил газовый фонарь. Оно выходило в тесный двор, на другие учреждения фасадом. В нем находилось восемь служащих, плюс еще один руководитель, прятавшийся в уголке за ширмой.
Дюруа пошел сначала, чтобы взять сто восемнадцать франков двадцать пять сантимов, запечатанных в желтом конверте и размещенных в ящике платежного сотрудника, а потом с победоносным видом проник в огромный зал для работы, где он проводил все дни.
Как только он вошел, помощник начальника, мосье Потель, обратился к нему:
А это вы, Дюруа? Шеф о вас спрашивал несколько раз. Знаете, он не признает больных на два дня без справки от врача.
Дюруа, стоя посреди бюро, приготовившись к эффектному слову, сказал сильным голосом:
К примеру, мне на все это наплевать!
Среди служащих возникло изумление, и появилась голова мосье Потеля, сбитого с толку, закрытого ширмой, которая, как ящик, скрывала его.
Он забаррикадировался там, боясь движения воздуха, так как он ревматик. Он проделал всего две дырочки в бумаге, чтобы присматривать за персоналом.
Слышался полет мух. Помощник начальника, наконец, спросил в нерешительности:
Что Вы сказали?
Я сказал, что мне наплевать. Я пришел только за моим жалованьем. Я теперь редактор «Французской жизни» с жалованьем в пятьсот франков в месяц. Плюс еще плата за строку. Я даже дебютировал этим утром.
Однако он пообещал себе продлить удовольствие, но не мог сопротивляться желанию бросить все одним махом.
В остальном эффект был полный. Никто не шевельнулся.
Тогда Дюруа заявил:
Я предупрежу мосье Пертюи и потом вернусь, чтобы попрощаться с вами.
Он вышел, чтобы найти начальника, который воскликнул, увидев его:
А! Вот вы. Вы знаете, что я не желаю
Служащий оборвал его на слове:
Не дело так орать
Мосье Петюи, огромный и красный, как петушиный гребень, задыхался от изумления.
Дюруа произнес:
Мне надоела ваша лавочка. Этим утром я стал журналистом, где мне сделали очень хорошее назначение. Имею честь откланяться.
Он вышел. Он был отмщен.
Он пожал руки старым коллегам, которые осмелились немного с ним поговорить, боясь скомпрометировать себя, так как слышали через открытую дверь его разговор с шефом.
Он оказался на улице с жалованьем в кармане. Он расплатился за вкусный завтрак в хорошем ресторане по умеренной цене, который он знал, потом там, где он ел, снова купил и оставил на столике «Французскую жизнь». Он обошел несколько магазинов, где покупал мелочи, только для того чтобы указать свое имя: Жорж Дюруа. Он добавлял: «Я редактор «Французской жизни».
Потом он указывал улицу и номер, оговаривая с заботой: «Вы оставьте у консьержа».
Поскольку у него еще было достаточно времени, он зашел к литографу, делавшему тут же, на глазах прохожих, визитные карточки, и заказал визитных карточек; немедленно он сделал сотню, которые отпечатали его имя в новом качестве.
Потом он вернулся в газету.
Форестье принял его громко, как принимают подчиненного:
А! вот и ты. Очень хорошо. У меня есть несколько дел для тебя, подожди десять минут. Сначала я закончу мою работу.
И он продолжил писать начатое.
С другой стороны большого стола стоял маленький, очень бледный пухлый, очень полный лысый человечек, с белым сияющим черепом, уткнув нос в бумаги (он страдал сильной близорукостью).
Форестье спросил его:
Итак, скажи, Сэн-Потен, во сколько ты будешь брать интервью у наших людей?
В четыре часа.
Возьми с собой молодого Дюруа, здесь присутствующего, раскроешь ему тайны профессии.
Ясно.
Потом, повернувшись к своему другу, Форестье добавил:
Ты принес продолжение про Алжир? Дебют этим утром был очень успешен.
Дюруа смущенно пробормотал:
Нет. Я полагал, что у меня будет время после обеда. Мне нужно было сделать кучу вещей; я не мог
Второй в раздражении пожал плечами:
Если ты не будешь точен, ты прозеваешь твое будущее. Папаша Вальтер рассчитывал на твою рукопись. Я скажу ему, что это будет завтра.
После молчания он добавил:
Нужно ковать железо, пока горячо, черт!
Сэн-Потен поднялся.
Я готов, сказал он.
Тогда Форестье развернулся на стуле и принял почти торжественную позу, чтобы дать инструкции, и, повернувшись к Дюруа, сказал:
Так. В Париже в течение двух дней китайский генерал Ли-Тенг-Фао, вышедший из Континенталя, и раджа Тапосаиб Рамадерао Пали, вышедший из отеля Бристоль. Вы должны начать с ними разговор.
Потом, повернувшись к Сэн-Потену:
Не забудьте принципиальных точек зрения, которые я наметил. Спросите у генерала и у раджи их мнения о кознях Англии на Дальнем Востоке, узнайте их мысли об английской системе колонизации и господстве, их относительные надежды на вмешательство в дела Европы, в частности Франции.
Он замолчал, а потом добавил, громко сказав: «Нашим читателям было бы интересно узнать, что думают в Китае и в Индии по этим вопросам, которые в данный момент волнуют общественное мнение».
Для Дюруа он добавил:
Понаблюдайте, как Сэн-Потен будет брать интервью, он отличный репортер. Задача изучить струны души, чтобы в пять минут опустошить человека.
Потом он с серьезностью начал писать, с очевидным стремлением установить правильную дистанцию, поставив на место своего бывшего товарища и нового коллегу.
Как только они вышли за дверь, Сэн-Потен принялся смеяться и сказал Дюруа:
Вот работничек! Мы сотворим это от нас самих. По правде говоря, он нас принял за своих читателей.
Потом они спустились на бульвар, и репортер спросил:
Что-нибудь выпьете?
Да, с удовольствием. Очень жарко.
Они вошли в кафе, где подавали освежающие напитки. И Сэн-Потен принялся говорить.
Он говорил обо всем на свете и о газете, изобилуя удивительными деталями.
Патрон? Настоящий еврей! Вы знаете, евреи никогда не меняются. Какой народ!