Что касается младшей Нади, она была девушкой нежной, доброй, полной противоположностью сестре, не очень верила в грядущее царство свободы и здорово досаждала старшей неудобными вопросами. Полгода назад, перед агитационной поездкой в Нижне-Тагильский заводской округ, за вечерним чаем вспыхнул неуемный спор между сестрами, испугавший Дмитрия Петровича. «Вера, вдруг начала Надя, меня рабочие спрашивают: почему учение товарища Ленина верно, а товарища Богданова нет?» «И что же ты отвечаешь?» Глаза у Веры насмешливо сузились. «Я говорю: Богданов по-своему Бога ищет, и в этом нет ничего плохого. А Владимир Ильич утверждает, что есть только молекулы и атомы, и никакого Бога никогда и не было». «Ленин прав», вмешался отец. «А я верю, что будет второе пришествие Христа, горячо сказала Надя. И мы встретимся с мамой! Бог сущность мироздания, так Гегель учит. И значит бытие, лишенное сущности, есть видимость! Я так и объясняю!» Вера переглянулась с отцом: «Ну? А что я тебе говорила? Она дура, вот и все!» «Наденька, мы все обязаны подчиняться партийной дисциплине, в противном случае выйдет кто в лес, кто по дрова, и светлого будущего мы не построим». «Необразованные и дураки вообще никогда и ничего не построят! с сердцем сказала Надя. Чем больше я думаю о том, как работает партия, тем больше убеждаюсь: вождям знания надобны, чтобы управлять. А массам только азы, не могущие свернуть слабый рабочий ум с назначенной дороги. Вы получите миллионы рабов, но не борцов». Вышел скандал
Надя вернулась домой с улицы ходила на разведку. Отец и Вера сидели за столом, мрачные, молчаливые, видно было, как напряжены оба, как прислушиваются к звукам, доносящимся с улицы. То были звуки приближающейся гибели
Радость обывателей очевидна, повешенных не видно, с усмешкой сообщила Надя.
Естественно, отозвалась Вера. Все впереди. А радость Эти люди заражены тлением старого общества. Читай Ленина: гроб с мертвым телом бывших заражает нас.
Ничего тревожного? спросил отец.
Не знаю Например, участник нашего кружка Люханов валяется на базаре пьян. Говорит: царя и царицу и детей убили из револьверов. Добивали штыками. Кровь брызгала на потолок. Потом увезли в лес и зарыли в каком-то логу
Не слушай пьяных, прищурилась Вера.
Ты не веришь?
Не верю? Чушь Поганое семейство отправили в безопасное место, во всех газетах написано. А Николая Он Кровавый. Поделом.
Газеты большевиков, по-твоему, пишут правду, а сами большевики лгут. Удобная позиция Я верю Люханову. Он шофер ЧК!
Но, Надя вяло проговорил Дмитрий Петрович. Я полагаю, что предмета для спора просто-напросто нет! Газеты законспирировали правду, вот и все. Да! Расстреляли всех! А если бы они попали в руки белых?
Белые на севере и на юге, папа. Здесь меньшевики. Царь им не нужен, это же так очевидно
Да протянула Вера, скользя неприязненным взглядом по лицу сестры. Я всегда говорила: ты не революционерка! И никогда ею не станешь. Слишком много думаешь
Не знаю Вера подошла к отцу. Папа, я помогала вам, я искренне разъясняла рабочим на заводах, я всегда считала, что угнетение народа да, есть! Но разве убийство главы государства спасет вашу революцию? Ты же умный человек
А ты дура, разъярилась Вера. «Глава государства» Как язык поворачивается!
Взрослыми стали задумчиво-печально сказал Дмитрий Петрович. А мама не дожила.
С улицы послышался шум автомобильного мотора, Вера выглянула в окно, отодвинув уголок занавески, и повернула к отцу белое лицо:
Сибирцы
Громыхнула дверь, они уже входили: старший, без погон, и двое казаков. Замыкал солдат чернявый, с распутно бегающими глазками.
Гражданин Руднев? Офицер повернул к Дмитрию Петровичу курносое, миловидное лицо. Руднев молчал, и тогда курносый произнес, не повышая голоса: Если вы гражданин Руднев у меня приказ о вашем аресте, вот, извольте ознакомиться протянул сложенный вчетверо лист, развернув предварительно.
В чем дело? Руднев спросил, чтобы продлить паузу, скрыть вдруг нахлынувшее волнение: в приказе все было сказано. Но офицер стал грубить:
Военный контроль осведомлен о ваших сношениях с партией большевиков. Мы преследуем членов этой партии.
За что? насмешливо осведомилась Вера. Сволочи, контра недорезанная.
Гражданка Руднева Вера Дмитриевна? Офицер был по-прежнему дружелюбен. Вот, пожалуйста, есть приказ и о вашем аресте.
Я спросила за что?
Ах, это Извольте: вы партия германских шпионов, ваши методы не могут не возмущать.
Будто ваши методы образец морали. Борьба не знает сострадания.
Это вам и предстоит понять. Прошу следовать за мной, вещей не надобно.
Почему? Руднев все понял.
Потому что это недолго Офицер надел фуражку и направился к дверям.
Надя сдернула с шеи прозрачный голубой шарф давний подарок покойной матери и предмет постоянных вожделений сестры: «Вот, возьми», обвила шарф вокруг Вериной шеи, прижалась, неприязни как не бывало: уводили на гибель родного человека, сестру, понять бы это раньше
Вот видишь миролюбиво, почти нежно сказала Вера. Я ведь была права Прощай, шагнула вслед за отцом.
Казаки удалились равнодушно, придерживая шашки на перевязях, Надя бессильно опустилась на стул и заплакала. Солдат, на протяжении печальной сцены дремавший у комода, сдернул фуражку, надел ее на ствол винтовки, пригладил буйные, словно вороново крыло, волосы и улыбнулся:
Ну. Чё? Тя как-то? Булка-милка?
Надя
Вот чё, Надюха таинственно огляделся. Ты, я чай, партейная?
Что тебе? Вкрадчивый голос, ужимки раздражали, решила покончить прямым вопросом.
Ну-у протянул, свернув губы в трубочку. Большая, вон как груди-то топорщатся, могла и догадаться.
О чем? О чем догадаться, кретин?
Дак ить ты за сицилизм? Я то ж буду. Вера наша в лютчее будуще, сделал смешное ударение на втором «у», диктуить нам объединиться, то ись слиться.
Что ты несешь? Как это «слиться»? заинтересовалась Надя.
Партейно. Любовно. Вон на диване. И ты вольная курица. А твоих щас прислонят. К стенке. А так ты свободна. Плата за мой страх, значит
Он был трясущийся, скользкий какой-то и хлипкий. Надя разбежалась и изо всех сил толкнула двумя руками:
Ах ты, немочь бледная, меньшевистская!
Бог ты мой, как ужасно он падал, как перевернулся, ударился и заверещал и слова какие-то хотел выплюнуть, да не выплевывалось. От боли.
Дура сказал жалобно. Я те руками трогал? За причинное место хватал? Я ить спросил! А ты? Да у мене и в мыслях не было тоже мне, кляча. Завлекла одна такая. Да у меня на тебя никакой мышцы, поняла? Иди, иди, тебя через версту спымают и вослед родным в воду-то и спустят. Сволочь От наслаждения отказалась. Сроду таких дур не видал.
Я из винтовки затвор выну, вытащила вполне профессионально, улыбнувшись насмешливо: Сицилист Пока ваша меньшевистская дрянь языками молола мы, большевики, учились владеть оружием. Для грядущих битв. Дурак Из квартиры уходила не оглянувшись, будто знала: еще не навсегда.
В мгновение ока революционная столица красного Урала превратилась в то, чем ей всегда надлежало быть: уездный городишко Пермской губернии. Грязный, вонючий, да к тому же еще теперь преисполненный кровавой фанаберии, страха и тяжелого смрадного пьянства. Храбрились и боялись, исходя смертным потом, все, кто успел помочь «товарищам» доносом, продовольствием, медикаментами или даже просто добрым словом. Чернь сильна, пока властвует. В печали она всего лишь падаль
В доме бывшем Ипатьева поселился чешский генерал, Дебольцова и Бабина туда не пустили. Что ж Не чувство мести вело Алексея, нет. Он был уверен: тела надобно найти. Похоронить достойно. И показать всему миру, на что способны люди Интернационала, возвестившие всем никогда не заходящее солнце. Там, на Западе, в Америке, Англии, там безмозглые, наивные недоумки. Если большевиков не остановить подрастет поросль где угодно еще: в Японии, Германии и Италии, во Франции: в конце концов, в Париже было много опытов по «установлению власти народа», этой безмерной кровавой фантазии всех времен
Хотите побудить этих предателей начать расследование? догадался Бабин. Напрасно, мы только время потеряем
Но Дебольцов настаивал
Улица, по которой шли, была длинная, прямая, чем-то напоминала одну из петербургских давнюю, наверное еще до Елизаветы. Ротмистр уловил в глазах полковника вдруг вспыхнувшую тоску, сочувственно улыбнулся:
Что ж, Алексей Александрович, я понимаю Этот кровавый город хорошие люди строили, напоминает, согласен. Только отвыкать надобно. Вон колокольня поднимемся?
Долго считали ступеньки, отдыхали, наконец добрались. Город внизу лежал в дымке, зеленые окраины смотрелись близко, воздух был напоен свежестью и влагой.
Как славно, как мирно с хрустом потянулся Бабин. Помните, у Лермонтова? «Воздух чист, прозрачен и свеж, как поцелуй ребенка».
Я решил: если откажут будем искать сами. Надеюсь, вы согласны?
Полковник, вы идеалист! Розыск убиенных это не посольские разговоры подслушивать Вещественные доказательства преступления это, знаете ли, мало кому дано.
Тела не есть «вещественные доказательства», ротмистр. Для меня, во всяком случае. Найдем, Бог даст
А с другой стороны? рассуждал Бабин. Ну хорошо большевики, да и весь революционный аспект: меньшевики, эсеры, анархисты Вы подумайте: им Бог не дал ничего, кроме зависти и жадности, да еще претензий безмерных, и они режут соседей и друзей, родственников, детей не щадят. Они нажрались идеей и как кокаина нанюхались, и маршируют в никуда и всех за собой утаскивают. И нет лекарства, нет противоядия! Почему? А потому, что русский человек из сказки вышел и любой дряни верит, раскрывши рот. Эх, полковник Вот мы с вами обнимемся когда не то как здешние жители говорят на этом, так сказать, берегу и побредем на тот А возврата уже не будет. Никогда.
Петр Иванович мрачно посмотрел Дебольцов. Ваша начитанность она угнетает. Понимаете? Ничего доброго, один похоронный звон. Экий вы, право Ни во что не верите.
Верю, что народ, сидящий во тьме, увидит свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссияет свет. Только это заслужить надо, Алексей Александрович
Часовому у штаба Дебольцов показал «шелковку», полученную от Деникина в горькую память о царе. Вышел караульный начальник, взглянул с интересом: «Зачем же к нам?» «Объясню полковнику». «Генералу, поправил службист. И смотрите не ошибитесь, мой вам совет, полковник»
Шли через залы, набитые солдатней, в приемной молодые люди собрались вокруг белого рояля: тоненький, с вдохновенным лицом, шпарил новомодное танго.
Звуки борделя, не удержался Дебольцов. А что, господа, это ведь традиция: в любом городе вино и бабы, а как взяли дураки будем, если не попользуемся
Конспи-иративный врастяжку произнес пианист, не прекращая перебирать клавиши. Ра-азве-едчик А что, господин разведчик, поглядели на красные тылы? Убедились? Что все к е матери катится Может, вам это теперь ближе? и вдохновенно заиграл «Интернационал».
Прошу, господа прищурился: «Офицеры адъютантик невысок, щеголеват, аксельбанты».
Вы кто по чину? Бабин пригладил усы. Адъютант молча показал нашивку на рукаве.
Это я не понимаю, поддержал Дебольцов. Это у чехов. А вы претендуете быть русской армией?
Генерал суров нехорошо улыбнулся. Со мной можно. А с ним Он вас расстреляет.
Вошли. Картины на стенах, скульптуры на подставках, огромный персидский ковер. Богатый человек жил
За столом в белой исподней рубашке, безликий, только нос торчит. Рядом еще один адъютант аккуратно чистит яблоко. Почистил, протянул почтительно:
Пожалуйте, господин генерал.
Ну? Что? впился, словно высверлить хотел. Глазки маленькие, ушли под лоб. Какого вам рожна? начал грызть яблоко.
Дебольцов протянул «шелковку», Бабин свое удостоверение.
Вот оно что положил документы на стол. Ну и что же надобно от нас господину Деникину? Или вот дворцовой полиции? посмотрел хищно. Да мы ваших людей Как вас там? снова заглянул. Ротмистр? Мы ваших людей расстреливаем за преступления, совершенные при царизме. Что вам надо?
Я требую, полковник, немедленного расследования, произнес Дебольцов ровным голосом.
Ко мне следует обращаться «господин генерал», уперся ладонями в стол, видно было: дрожит от ярости.
Не знаю. На вас нет погон. Кроме того, мне известно, что покойный император пожаловал вас только «полковником». А лампасы у вас от коммунистов.
Подержи-ка, милый отдал недоеденное яблоко адъютанту, встал брюки у него действительно были с лампасами. Да вы как как смеете? Это решение законного правительства. Не вам судить!
Бросьте, полковник. Дирекция ваша все коммунисты. Только не уважаемые товарищем Лениным. И потому для меня вы только полковник. Я требую расследования. Убита Семья.
Какая еще семья? С огнем играете, господа хорошие
Семья в России одна: царская.
Напрасно стараетесь. Командующий подошел вплотную и покачал указательным пальцем перед лицом Дебольцова, потом ротмистра. Забирайте ваши бумажки. И благодарите судьбу за то, что не приказываю вздернуть. Вон!
Что ж, полковник процедил Дебольцов, пряча «шелковку». Господь рассудит нас.
Бабин щелкнул каблуками:
Честь имею, ваше превосходительство. Погибла Россия.
Теперь надо было попасть в урочище Четырех Братьев: по слухам, вторая часть трагедии разыгралась именно там. Поезда по Горнозаводской линии ходили только воинские, пешком же Безнадежная была затея.
Остановим извозчика? предложил Дебольцов.
А деньги?
Бог подаст Дебольцов вышел на проезжую часть. Ах, город, город, какой ты весь кривой и поганый, ненатуральное в тебе что-то, и воздух вдруг потяжелел словно в морге Эй, братец! позвал обшарпанный фаэтон. Окажи милость
Чего тебе, шелупонь? подозрительно свесил голову ванька. Был он лет тридцати, глаза смотрели внимательно, недружелюбно.
Отвези к сто восемьдесят четвертому переезду.
По Нижне-Тагильской, что ли? А чего ты-то там потерял, Петькя?..
Меня зовут Алексей Александрович. Он, кивком обозначил Бабина, Петр Иванович. Я флигель-адъютант покойного императора. А Петр Иванович ротмистр дворцовой полиции в Санкт-Петербурге.
Извозчик долго не отводил немигающих глаз. Потом сказал раздумчиво:
Не врете Прощенья просим говорите правду.
А ты психолог?
Слово незнакомое, суть понятна. Да. Я лица различаю. И слова. Поехали.
Плотиной выехали к кафедральному собору, свернули направо, вскоре обозначился Верх-Исетский завод и поселок при нем. Дома были все больше низенькие, на два-три окошка, черные от времени бревна и гнилые крыши не свидетельствовали о достатке. Дальше дорога пошла полями, и вдруг обрушилась такая тишина, что ошеломленный Дебольцов тронул извозчика за плечо и шагнул на дорогу. Красиво было Разливались жаворонки, повиснув плывущими точками над землей, шелестела трава как мирно было все, как спокойно.
А это что? Бабин склонился над глубоким следом судя по всему, автомобильного колеса.
Это след грузовика, не задумываясь ответил Дебольцов. Он знал, тут не могло быть ошибки.
Впереди загудел паровоз. «Железка, обернулся возница. Разъезд, будка то есть, она на той стороне рельсов».
А это что? спросил Дебольцов. Болото?
Это лог, господа хорошие Этот авто трупы вез? След чернел по наезженной дороге сильно, он будто звал
Этот повернул Дебольцов голову. Тебе интересно?
Россия порушена. Без царя она не Россия, а так
Колеса загромыхали по деревянному настилу из веток и бревен или шпал? В грязи не очень было видно.
Давно мостки? спросил Бабин.
В прошлом году мотал-от в Коптяки, на озеро, рыбу брать не было́.
«Не было́ повторял про себя под цокот подков Дебольцов. Не было́» Нелепая мыслишка вдруг закрутилась в голове, страшная и странная, вслух такое не произнести, и все же