Попугай тоже был шкодлив, но на «Варау» решили, что для стариков в богадельне такой подарочек в самый раз, пусть они там с Вредителем ссорятся и мирятся, лишь бы не скучали. Тем более, что старики уже как-то намекали неплохо бы завести такое развлечение, а уж они найдут, чему птичку научить.
Шли торжественно впереди Георг Брюс, красиво причесанный на прямой пробор и подвивший кончики русых волос, в лиловом бархатном кафтанчике и штанах, в дорогих сапогах из рыжей эспанской тисненой кожи, за ним вперевалочку боцман в кожаной куртке без воротника и в новых синих парусиновых штанах, заправленных в сапоги из тюленьей кожи, последним Ганс в синей курточке юнги, с алым шейным платком, в коротких штанах и туфлях на босу ногу, ибо роскошь юнгам не полагается. Ганс держал на плече клетку, замотанную в парусину, и Вредитель время от времени оттуда орал скрипучим голосом. Польза от этого была такая, что прохожие шарахались и уступали морякам дорогу.
Дядюшка Сарво нес на плече скатку, в которой моряки часто таскают имущество. Он собирался оставить скатку в кабачке вдовы Менгден, с которой у него тридцать лет назад были какие-то причудливые отношения. А Георг взял с собой сундучок с подарками для всей семьи. Семья летом жила за городом, и он на пару часов оставил сундучок у той же вдовы. Она же, зная повадки дядюшки Сарво, быстро собрала корзину с провиантом хорошо запеченной бужениной, мягкими булками, луковыми пирогами и прочей снедью, недоступной во время плаванья. Туда же старый боцман сунул две бутылки вина из своей скатки. Предполагалось, что всем этим он будет угощаться вместе со старыми товарищами.
Теперь курс на богадельню, сказал дядюшка Сарво. Там нас уже заждались. Матти, поди, каждый день ходит к «Длинной Марте» узнавать новости.
Матросская богадельня была гордостью Гердена. Туда магистрат определял старых и не наживших семьи моряков. Обычно это были герденские жители, но случалось, что брали из Гольда, из Абенау, из Глейерфурта, если эти города оплачивали место. Опять же, арматоры пристраивали в богадельню своих людей, невзирая на происхождение. И те же арматоры строго следили за тем, чтобы стариков хорошо кормили, вовремя меняли простыни, при необходимости звали к ним врачей. Всякий, кто нанимался, скажем, на судно к Схуттену, или к его троюродному брату Велле, или к их конкуренту Абелю Цумзее, мог быть уверен помирать на старости лет от голода под забором не придется. Но не бывает ведра варенья без птичкиного подарка из поднебесья: в богадельне настрого было запрещено распитие хмельных напитков. За пьянство могли выгнать и выгоняли. Слоняйся тогда по дорогам, ночуй в стогах, выкапывай на полях мерзлую репу и брюкву.
Еще выгоняли за воровство, если удавалось найти доказательства. И за злостное нарушение порядка. Богадельня просыпалась в шесть утра, в половине седьмого подавали завтрак, в полдень обед, в четыре простоквашу с хлебом, и в девять ужин, а в постель следовало лечь в десять. Если опоздать раза два к столу конечно, ничего не будет. Если опозданий накопится с десяток смотритель, Карл Липрехт, отругает. Ругань не поможет ступай, разгильдяй, искать ветра в поле! Но такой беды еще ни разу не случилось.
Богадельня занимала целый дом в том же квартале, что и «Длинная Марта». Это был квартал старинных каменных амбаров, и те из моряков, что покрепче, нанимались иногда дневными сторожами. Они знали всех, кто трудился при амбарах, и их все знали. Магистрат делал вид, будто не замечает этого крошечного противозаконного приработка.
Дом, где поселить моряков, купили у разорившегося купца Адельстрахта вместе с запасами постельного белья, кроватями и тюфяками. Только починили черепичную крышу и установили великолепный флюгер с вырезанным из жести трехмачтовым парусником пусть все видят, что дом не простой.
Перед богадельней была маленькая мощеная площадь с фонтаном и большой каменной лоханью поить лошадей. На краю лохани сидели двое мальчишек и пели песню, которой явно научились у старых моряков. Дядюшка Сарво и Георг узнали ребят они кормились от богадельни: бегали с поручениями, помогали на кухне.
Гости обошли фонтан и тут только заметили неладное. На каменных скамьях справа и слева от входа никто не сидел с мужским рукодельем не резал деревянные игрушки, не плел сетки для рыбацких сачков. Окна богадельни были закрыты ставнями это днем-то. А на двери висел большой замок.
Эй, детки, что эта капридифолия значит? спросил ребят дядюшка Сарво.
А то и значит, что накрылась богадельня осиновым ушатом, совсем по-морскому выразились детки. Завелась в ней какая-то заразная хворь, и всех вывезли за город. Чтобы мы ее не подцепили.
Что за хворь? строго спросил старый боцман. Как выглядит?
Да никак не выглядит. Просто приходим мы утром, а дверь заперта. Нам сторож Черепахиного амбара сказал, там теперь ночным сторожем Вильгельм Отто, который из береговой стражи, объяснили ребята. Он после заката заступает на вахту, но приходит раньше сидит на тюках, болтает с грузчиками. Он видел, как наших старичков увозили. Теперь вот ждем может, хворь кончилась и тех, кто жив, обратно привезут?
Всех, выходит, увезли, уточнил дядюшка Сарво. И кастеляншу? И стряпуху? И старого зануду Липрехта?
Всех, всех
Черепахин амбар был сразу за Верблюжьим амбаром, напротив Змеиного амбара названия им дали по большим каменным животным над воротами. Хозяин десять раз сменится, улице другое имя дадут, но никому и в голову не придет отковыривать каменную черепаху весом в триста фунтов.
К Змеиному амбару сбоку был пристроен кабачок «Люсинда» там и сели, решив, что до заката вполне можно пообедать. В «Люсинде» кормили простой люд, но после сухарей и солонины ломоть свежеиспеченного хлеба с куском домашнего сыра уже деликатес. Корзину с гостинцами решили пока не трогать мало ли что выяснится; может, старички где-то неподалеку, так что можно будет добежать.
Простой люд, приходивший в «Люсинду» поесть каши со шкварками, ничего толком о богадельне не знал, разве что был благодарен магистрату, так решительно пресекшему заразу.
Вильгельма Отто прождали долго, и за это время дядюшка Сарво перебрал все известные ему заразные хвори, включая черную оспу, рябую оспу, бубонную чуму, горловую чуму и всю ту дрянь, которую можно подцепить у гулящих девок. Насчет девок Георг усомнился хотя их в портовом городе больше двух сотен, но городскому врачу вменено в обязанность раз в месяц их осматривать. Другое дело что девками занимаются его ученики и могут по неопытности проворонить важные приметы. Но Герден тем и славится, что портовые девки относительно чистые. Они и сами о себе заботятся, подозрительного гостя могут спустить с лестницы. Иначе виновницы неприятностей будут пороты на городской площади и выкинуты из Гердена навеки.
Нет, это не девки виноваты, согласился дядюшка Сарво. Но посуди сам, сынок, хворь прицепилась к одному-единственному дому во всем городе. Что-то тут неладно.
Вильгельм Отто, придя, подтвердил: да, неладно. Старых моряков увезли в закрытых повозках среди ночи. Сопровождала их особая стража отряд помощников городского палача, которых имелось более двадцати человек. И не потому магистрат платил жалование такой ораве, что преступлений совершалось множество, а просто в их обязанности входил и вывоз всякого мусора, включая самый вонючий. Это было дурным знаком значит, все-таки зараза
И что молча позволили себя увезти? спросил Георг.
Сдается мне, уж до того были больны, что и голоса поднять не могли, ответил Вильгельм Отто. А вот кое-что проделали. Я как раз вышел на угол поглядеть, как повозки отходят, так из последней вылетел перстень и звяк!
Какой перстень?! прямо зарычал дядюшка Сармо.
Серебряный. Я его руками брать-то побоялся, а на палку поддел и в щели схоронил. Мало ли, какая зараза? Вот выяснится, что
Веди, показывай! хором закричали Георг и дядюшка Сарво.
Щель была между серым камнем амбарного фундамента и пурпурно-синим камнем брусчатки, которую магистрат закупил чуть ли не в Свенске. Послали Ганса за палочкой, с трудом выковыряли перстень, и дядюшка Сарво, разглядев его, сказал прямо:
Сынок, дело неладно. Знаешь, что это?
Нет, не знаю, честно признался Георг.
Это когда «Северную деву» выкинуло на Эрхольм, парни, что там две недели просидели, получая в день полкружки пресной воды и две галеты, как-то ненароком спасли сундук с золотой посудой. Арматором «Северной девы» был отец Абеля Цумзее, Гильберт Цумзее, тот еще пройдоха. Но он парней отблагодарил и всем, кто уцелел, подарил, кроме денег, еще серебряные перстни. Нарочно, чтобы помнили, на них велел носовую куклу «Северной девы» изобразить ну так вот она. Матти как раз был на Эрхольме. У него и у Анса Ансена были такие перстни нет, вру, еще Петер Шпее Петер-толстяк, помнишь, он еще спьяну забрел на «Морского ангела» вместо «Доротеи» и потащился не в Вердинген, где его ждала невеста, а на юг, в Порту-Периш дядюшка Сарво задумался, вспоминая. Впрочем, он и в Порту-Периш на ком-то чуть не женился Вот он тоже носил такой перстень, а получил его от брата. Брата сожрала гнилая горячка на обратной дороге из Норскеншира должна же быть хоть какая-то память
Старый боцман загрустил было, но опомнился.
Давно это было, сынок. Еще твой батюшка был в небесах безгрешной душенькой и приглядывался, в какое бабье чрево вселиться
Георг с любопытством разглядывал толстый серебряный перстень, надетый на палочку. Узнать в причудливой загогулине женскую фигуру было мудрено. Он не сразу вспомнил, что «северными девами» в Абенау называют хвостатых сирен, а рисуют их так, что задранный раздвоенный хвост торчит у «девы» за спиной, образуя над плечами нечто вроде крылышек. Но дядюшка Сарво был прав такой перстень уж ни с чем не спутаешь.
Если так, то дядюшка Матти с этим сокровищем добровольно бы не расстался, сказал Георг. Он ведь даже не носил перстень, а где-то прятал.
Поди поноси, когда пальцы распухли и стали хуже клешней, возразил старый боцман. У него эта болезнь завелась от сырости. Анс свой перстень тоже не носил, тоже прятал. Но он мне сказал как-то, что хочет лечь с этим перстнем в могилу. И надо же уезжая, кто-то из них потерял такую памятную вещицу
При этих словах дядюшка Сарво как-то туманно посмотрел на Георга.
Да, мне тоже кажется, что перстень из повозки выбросили нарочно, ответил на взгляд Георг. Что-то этим наши старички хотели сказать.
Давай думать, сынок. Но сперва заплати-ка пару грошей Вильгельму Отто. А перстень мы заберем.
Как это заберете?! возмутился сторож.
Очень просто, дядюшка Сарво снял находку с палочки и с трудом надвинул на толстый палец. Заразы в нем никакой нет. Это и мальку глупыша ясно. Потому его и выбросили, чтобы простак, вроде тебя, подобрал да по всему Гердену раззвонил. Рано или поздно про перстень бы услышали те, кто помнит его историю. Говоришь, в Северные ворота их увезли? И среди ночи ворота для повозок отворили?
Да. А двух грошей мало, заявил сторож.
Дай ему, сынок, третий грош, и пусть угомонится.
Потом дядюшка Сарво взял курс на кабачок «Мешок ветра», велев Гансу идти следом с клеткой.
Привыкай, детка, так он сказал. Сегодня я еще не дам тебе напиться, но однажды ты по-настоящему надерешься до свинского образа под моим бдительным руководством. Ты должен знать, что это такое. А господин Брюс должен знать, каков ты во хмелю. Потому что через два года капитан Гросс уступит место капитану Брюсу.
Георг улыбнулся он не только дни, а даже часы считал до этой заветной минуты.
Но я к тому времени буду уже в герденской богадельне. Ты будешь приходить ко мне, сынок?
Не говори глупостей, дядюшка Сарво, одернул его Георг. Всякий раз, заходя в Герден, буду приходить к тебе и звать тебя в «Мешок ветра». И диковины буду тебе привозить. Помнишь, как мы выменяли свенскую лодку из тюленьих шкур на бочонок пальмового вина?
Не вздумай привозить пальмовое вино оно мне не понравилось.
В «Мешке ветра» Георг взял себе и боцману по кружке пива, Гансу портера, который даже невинным девицам пить дозволяется. На закуску спросили копченого угря, серого хлеба с тмином, горячих яичных лепешек.
Владелец кабачка, Эммерих Адсон, был когда-то судовым коком, но служил на военном судне и стряпал для господ офицеров. Про него рассказывали, что, когда его линейный корабль выходил из порта, на верхней палубе всякое свободное местечко бывало занято клетками с курами и гусями, а на носу он мог устроить загородку для поросят. Он знал дядюшку Сарво с незапамятных времен. Не то чтобы он уважал боцмана не может человек из семьи южных Адсонов уважать варвара с островов. Скорее он покровительствовал дядюшке Сарво, как аристократ добропорядочному плебею. А вот по отношению к Георгу Брюсу он сам был неумытым варваром капитаны Брюсы уже лет двести командовали Адсонами на море и на суше. Поэтому приглашение Георга присесть к столу Эммерих принял поспешно и даже с той суетливостью, которую полагал признаком хорошего тона.
Что знаете вы, любезный герр, о заразной хвори в матросской богадельне? напрямую спросил Георг.
Ее могли гости притащить. Незадолго до того приходил «Святой Андреас», доставил вино, сушеные фрукты, железо, медные листы. Мы тут всех перебрали не иначе, оттуда кто-то в богадельню приходил. «Святой Андреас» всего два дня стоял у пирса. А вся эта курага, финики, инжир с юга. Оттуда только и жди хвори.
И куда делись курага и финики с инжиром? спросил дядюшка Сармо.
Роллинген все забрал. Это для него и привезли.
Значит, Роллинген сейчас торгует заразой? удивился Георг. И никто во всем Гердене ее не подцепил?
Вот потому и не подцепил, что у Роллингена отказались брать сушеные фрукты. Он весь груз и увез куда-то в сторону Зеберау.
Вот мерзавец! возмутился боцман. Значит, только в богадельню заразу принесли. И что, скоро она проявилась?
Сразу, ответил кабатчик. Днем я видел старого Матти. Он очень бодро шел по рынку. Он еще и бегает почище любого молодого.
С чего это старый хрыч вздумал бегать?! дядюшка Сармо не то чтобы просто удивился, а у него глаза на лоб полезли.
Я так полагаю, не хотел с герром Горациусом встречаться. Я как раз выбирал в овощном ряду капусту и видел Матти, заметив Горациуса, повернулся и поскакал, как молодой козел. Чего-то они, видно, не поделили. Может, Матти пытался выпросить у Горациуса, чтобы кормили лучше.
Не тот он человек, чтобы ходить в магистрат попрошайничать, возразил боцман.
Но герр Горациус сам был в богадельне. Что-то он там проверял. Может, тогда и повздорили, предположил Адсон. Я только то знаю, что днем видел Матти, а ночью всех из богадельни увезли.
Кабатчик не рассказал бы всего этого, но он видел, что Георг Брюс не просто так молчит, а слушает очень внимательно значит, дядюшка Сарво ведет расспросы по его приказанию.
Георг был еще очень молод что такое двадцать лет для моряка? Он и помощником капитана служил всего полгода родня уговорилась с Гроссом, чтобы тот готовил себе достойную смену, и хорошо заплатила: дочка Гросса и ее муж смогли купить домик, на который давно положили глаз, в рассрочку, с ничтожным процентом. Через два года в этом домике поселился бы и Гросс, нянчил внучат, баловался резьбой по дереву. Так что Георг Брюс и в силу молодости, и в силу приятной внешности, и в силу спокойного характера был общим любимчиком и родня о нем заботилась, и капитан Гросс с ним возился, и даже дядюшка Сарво, которому нелегко было угодить, признал в нем будущего капитана. Правда, боцман собирался списаться на берег, вот только сходит в последний раз в Вердинген повидаться с сестрой, а из Вердингена прямым ходом в герденскую богадельню. Но матросы с «Варау» слышали про эту затею еще года четыре назад, и ничего как-то обходилось.