В стараниях и жизнь даёт.
В объятиях откроет небо,
А солнце греет, даже жжёт.
У мамы Саши кавалер завёлся,
Вернее, там любовь случилась.
Тот с прошлой быстренько развёлся,
И даже свадьба получилась.
Любовь понятно без воды,
Но нас интересует наш герой.
Оставим райские сады,
И окунёмся в денег зной.
Папаня новый отчим,
Лопатой денег не копал.
Но был стабилен, между прочим,
И микробизнес свой создал.
Он был механиком машинок,
С иглой, мотором, челноком.
Спасителем для швей одежды и ботинок,
Героем, мастером и бегунком.
Его большие знания и практика,
Дарили Саше шанс на обучение.
Явилась без дипломов тактика,
Закономерное явление.
Вначале трудная работа:
Таскать, грузить и чистить грязь.
На мастерство всегда есть квота,
Мазут сперва, потом уж бязь.
Год был потрачен на учёбу,
И подмастерья вышел в свет.
Язык присох немного к нёбу,
Волнение! И весь секрет.
Теперь он был один нет,
Он мог у мастера спросить совет.
Но папка рядом был необходим,
Хотя, один мужчиной стал кадет.
Теперь его ждала награда,
Два чемодана, цеха два.
Во времени была преграда,
Не сразу строилась Москва.
По мере знаний, приходила скорость,
Халтурка добавляла кошелёк.
В балансе находилась дурость,
Немного спилен был боёк.
Работа честная, физически затратная,
И ум включать приходится.
Возможно, педантичность невозвратная,
Но в минусах и плюс находится:
Стабильность, кэш потоком,
Да концентрация от трезвости.
Скопление прошедшим сроком,
На крупные покупки жилой бренности.
И время появилось на свободу,
Просмотр фильмов, чтение книг.
Походы в свет, к народу,
В достатке каждый мелкий бзик.
С подругой решено жениться,
И завести малышку малыша.
Идти вперёд, и не лениться,
В движении жизнь так хороша!
Конечно же пришёл кредит авто,
За ним поспела ипотека.
Кошель похож на решето,
Но, есть запал, на данность века.
Всё, как у людей, и по накатанной,
Дни повторяются, недели, меньше год.
По траектории, наверно заданной,
Жизнь появляется потом уходит, словно кот.
Родился сын! Вот это праздник!
Хотя, наш Саша малость пошалил.
Он отмечал рождение, проказник,
Жена рожала, он в кабак ходил.
Как думал, так немного к чуду,
Но искуситель любит запах первый
Он шепчет, призывая к зуду,
И тянет нитками желания за нервы.
Хоть, благо, встретил их с роддома,
С родными разделил любовь.
И оказал уют им дома,
Ухаживая, и лаская, вновь и вновь.
Но глаз один уже смотрел налево,
Ведь разум окунулся в рай.
Сын рядом, да с прекрасной девой,
Что не хватает? Попробуй-ка узнай.
А на плечах мечты, семья, работа,
Да обещания, что сам себе давал.
В моменты, где похмелье, рвота,
И жизненный в себе провал.
Понять? Нет, невозможно,
Как после дна дорога к верху.
Естественно, что очень глупо, сложно,
Но, после блага, крах! Не путь к успеху.
Он выстоял лишь первый год,
Пока ухаживал за милыми.
Потом в глазах виднелся антипод,
Дни зрелись подлыми, томимыми.
Жалеть себя вошло в привычку,
Как будто рухнул белый свет.
Из тупика он не нашёл отмычку,
Махнул рукой: «Вам всем привет!»
Жена одна, с ребёнком на руках,
Без должных средств на лишний шик,
От беглеца на хлеб в кармане прах,
В эмоциях предельный пик.
Вот это героизм в провальный день,
Не то, что у того, кто хвост поджал.
Причина? Трусость, слабость, да и лень,
Ещё одна он не рожал!
Одна страна, и город тот же,
Но далеко сердцами друг от друга.
Как близнецы и целое похожи,
В мужчину превращается подруга.
Она в него, а он в неё, как капли,
Лицо, повадки, жесты и привычки.
Не наступить на эти грабли,
Нет, невозможно! Тут кавычки.
Из двух людей, явилась миру сущность,
Не важно плюс, иль минус, только взрыв.
В эмоциях большая тучность
Развод дождём с ведра порыв.
Нет, были, как всегда, поползновения,
Сходились, расходились сотню раз.
Пытались обрести благословения,
Не разум хочет только глаз.
Хоть ненавидит свет за трусость,
Но наш герой идёт вперёд.
Кому-то одиночество и глупость,
Другим, совсем наоборот.
Работы нет, семья в отказе,
Бутылка без жены надзора.
Возможно, всё логически в рассказе,
Но что-то изменила эта ссора.
Не стал мочить в вине свой рот,
Наш Александр стал другим.
Квашня взрастает в натиске забот,
В себе самом, как будто бы тугим.
Никто не запрещает, и не хочется,
Никто не пожалеет, нет причин хворать.
На месте пёс с ошейником лишь топчется,
Он все имеет. Что от жизни брать?
Не все истории рассказ ведут,
От корки, до могильной пыли.
Лишь очерки вершин берут,
Где образы поэм застыли.
В наглядность, в рифму,
Для красочной динамики.
Из Квазимодо сделать нимфу
Наоборот, твердь в панику.
Поэтому, не все законы вшиты,
Не все затронуты моменты.
А лишь, которые людьми избиты,
От негатива в комплименты.
Но спрятан смысл бытия,
В чулане проз есть просветление.
И не герой, да и не я,
Не видим потолок прозрения!
Оно, как утро после сна,
Где догадался в чём подсказка.
А форма сна, как у окна,
Обзор реальности, как сказка.
И этих снов, как окон в здании,
Не в регионах, а в Москве.
В одном таком, как население Дании,
Да и домов, их сотни две.
Прозрение процесс до смерти,
И от рождения, всё время.
Хотите верьте, иль не верьте,
Но это есть лишь ваше бремя!
По пунктам, если скоро,
Что не вошло в рассказ о Саше.
Так для фундамента, и без упора,
Не тускло, и не краше:
До расставания с женой,
На пальцах, было брака два.
Отец, но в параллельности иной,
Один сынишка, мать одна.
Два отчима, и четверо седых,
Про стариков идёт рассказ.
За кадром, будто бы немых,
Не растянуть весь этот сказ.
Три высших, один техникум,
Пять курсов, школ четыре.
И ощущение, что он уникум,
Но никакая жизнь, как в той сатире.
Два лучших друга, разные по времени,
Полно товарищей, но до развода.
Немного случаев для семени,
Как у станочника завода.
Полно запоев, и узлов в завязке,
Большие сны, фантазии фантаста.
Дурман травы для связки,
И мысли прочные, что он, как каста.
Так думают, все, кто из средней массы,
А в их число влезают верхние и низ.
Всё это каша, что стоит у кассы,
Лишь бог не купит, он весь ваш, на бис!
Так вот, мы продолжаем наблюдение,
За Сашей, и его обычным ритмом.
Он алгоритм, людское становление,
О нём рассказ на крыше битум:
Развод прошёл, сын и жена за кадром,
Жизнь продолжается, у всех своя.
В подобном, не волнует жизнь и даром,
Раз отделился, как бы тропка не твоя.
Оставим все сомнения, что он хороший,
Покинем гадость в мысли, что он трус.
Большой тесак упрячем в ножны,
Системной челюсти ослабим наш укус.
Не стал хандрить, и пить не стал,
Да наркотой закидывать мозги.
В подобной жизни быть устал,
В прострации, где нет ни зги.
Уехал покорять просторы юга,
Там кости не трещат по швам.
Жир от морозов, рабство, вьюга,
Сознание ваяют, словно шрам.
Тепло, есть море, много солнца,
Стал голодать наш Александр.
И в разум чистый прорубать оконца,
Даруя телу умственный эспандер.
Ушёл с радаров политической цыганщины,
Сеть отрубил, просмотр телевизора.
Стёр из мозгов влияние от женщины,
Забыл к друзьям работу тепловизора.
Один, совсем в себе и для себя,
Без шума города, но в городе наружно.
Немного бурно, искренне, любя,
Да без рывков, спокойно, не натужно.
И появилось время, как свобода,
Полно и так, что можно пить и лить.
За день по норме больше года,
Не нужно больше экономить и цедить.
А человек, есть существо без меры,
И беспокойство обретает в тишине.
Да чипы, вроде мнимой серы,
Извилины теряют в вышине.
Как думал, он навеки просветился,
Опустошил запасы отработки в теле.
Но внутренний божок ему явился,
И с чёртом человеку нежно спели:
«О друг наш ненасытный,
Ты тих сейчас и очень гармоничен.
Такой прекрасный, мило самобытный,
Спокоен, вежлив и тактичен!
Но, обернись, зайди ты внутрь,
В тебе ветрище злой гуляет.
Как будешь жить, ценнейший сударь?
Лишь шум богатый разум утоляет!
Тебе пора себя заполнить,
Обогатить сознание из мира.
Знать век любой, и бога вспомнить,
Прознать, что и реальность, есть сатира!»
Тепло и бархатное солнце юга,
Придали Саше новый смысл быть.
Не внешне, для себя услуга,
Решил он рисовать, не рыть.
Тем более, что шёл век художников,
И творческих экранных болтунов.
Прошла эпоха штукатуров и сапожников,
Явилось время колдунов.
Все стали мотиваторами душ,
Психологами через эзотерику.
Не истинно, срывая куш,
Лечить, скрывая личную истерику.
А сколько расплодилось блогеров
Побольше, чем песчинок берега.
Они друг друга знали через гроверов,
Пытались переплюнуть асов телика.
Обычные из букв передасты,
Да попрошайки на развитие канала.
С утра до ночи юзали подкасты,
Прекрасное мешая в бочке кала.
Сашуля, как и все из стада,
Купил зеркальный цифровик.
Невероятно, но отрада,
На кнопку жать стал, баловник.
Делил свои он сутки,
Дневная часть ушла на съемки.
Смешно, по лесу, будто утки,
Толпой взрывали фотоплёнки.
А ночью редактировал шедевры,
Пришлось программы изучать.
Сначала он истратил нервы,
Потом на практике стал знать.
Таким был первый опыт,
Творца души искусства.
В мозгах развились соты,
Из высшей дали чувства.
С землей поныне, и привычной,
Он мало что имеет общего.
Глубинной, очень личной,
Снаружи слишком тощего.
Не передать словами,
Не описать стихами.
Как запастись дровами,
И обложить мехами.
Нет, не понять простому человеку,
Как можно созидать бесплатно.
Вот точно будет смеху,
Прознать, что даром, не приватно
Сначала фотографии,
Затем решил снимать движение.
Минуя хватку мафии,
За рынок продвижения.
Как и писалось ранее:
Эпоха шла души за кэш,
И блогерская мания,
Творила нагло трэш.
Опять программы по редакции,
В одном сюжете раскадровка.
На всё запрет и санкции,
Софт и наличка рокировка.
Но благо, был и тёмный мир,
Где правили пираты сети.
Они давали на халяву пир,
Их знали даже дети.
Нет, не помимо кассы высших,
Так было ими же и создано.
Такой учёт для низших,
Объел собрал и роздано.
Снимал наш Саша для себя,
Немного в свет давал лучи.
Но не за деньги, так любя,
Он верил, что звучит!
Как эхо из-под корки,
Он сам себе шептал, что нужен.
Во внешний мир прикрыл он шторки,
Но сам в себе был очень дружен.
«Звучит» не для того, чтобы известность,
Не для рубля, иль мощной славы.
Он сердце более любил, чем внешность,
Его сознание бурлило подле лавы.
Да, видео прекрасная затея,
Там больше информации души.
Не донести до массы сказки от плебея,
Из нищей творческой глуши
Каналы, где вещали блогеры,
Вращались от накрутки зрителей.
А это денежные триггеры,
Агенты человеческих правителей.
Ведь информация в тот век,
Решала всё, что возле: «От рождения, до смерти!»
Без денег и инфы, по кругу бег,
Хотя, так было раньше, так и впредь.
А Саша, как и все глупцы материи,
Что рьяно думали творить от сердца,
Не мог дарить другим побольше серии,
Без рынка в мир закрыта дверца.
И был ещё момент, что кадры быстротечны,
А он хотел запечатлеть себя в «Всегда».
Оставить мысли дальше, и навечно,
Решил сменить он творчество тогда.
Нет тех шагов, что на бумаге,
Нет первых слов мечтателем.
Но Саша варится в отваге,
Не есть, но будет он писателем.
Постой! Твердит ему внутри смотритель,
Пора не «будет», «Быть» и «есть» творцом!
А голос изнутри, он повелитель,
Прозрение с огранкой, да с ларцом.
Забыты развлечения и люди,
Прогулки под луной и море.
Отвергнуты все прочие, как судьи,
В покой ушли печаль и горе.
Вокруг, стены четыре,
Внутри желание писать.
В сердцах он мышь на сыре,
Но разум видит лишь кровать.
То место, где возможно полежать,
И отдохнуть, извилины баюкая.
Но волю нужно рядышком сажать,
И мозг тихонько нежно тюкая.
Стол, стул, тетрадь и ручка,
Пора поставить слово на бумагу.
О! В голове сгустилась тучка,
Он изобрёл порыв, как будто сагу!
Вначале все прекрасно знают,
Любой из опыта, как манна.
При этом, все извилины растают,
А телу, из бальзама с мёдом ванна.
Зрачки расширятся, под общий фокус,
И приукрасятся все чувства восприятия.
По венам потечёт приятный тонус,
Внутри и внешне мир создаст объятия.
Так происходит и с литературой,
Которую ты только начинаешь созидать.
Как из простой макулатуры,
Твой разум жизнь начнёт давать!
Пришла идея, мозг идёт в конец,
Сначала и до финиша истории.
Вот ты уже историк и творец,
На суше, в высоте, и в акватории.
Увидел Александр вспышку,
И родилась история романа.
Обычный примет за отрыжку,
Писателю откроется, как рана.
Да, да писателю! Он стал им,
Писателем становятся внутри.
Профессиям диплом необходим,
А богу слова только мысли три:
Одна становится идеей,
Что говорит: «Пора ваять нам!»
Другая, создаёт движение аллей,
А третья, по аллеям движет всю реальность к снам!
Та вспышка обрела чертоги,
Фундамент для строения романа.
Начало, середину и итоги,
Наружный силуэт, и внутренность кармана.
Прообразы героев и места событий,
Зачем движение, где цель.
Из смеси смысла, слов, как сбитень,
Где гладь эмоций, чувственная мель.
Так первые наброски пустошь измарали,
И белая бумага чёрным зарябила.
Пока, наивно, творчески и без морали,
Как будто правила системные убила.
Роман решил писать в частях,
По несколько этапов жизни.
Оставить можно было часть в костях,
Вернуться, только свистни.
Так легче думать о глобальном,
И малое лепить под, что побольше.
И не копаться вечностью в провальном,
Перечеркнул, переписал, и пусть подольше.
Зато, коррекция проходит под контролем,
Не всё то творчество, что абы как.
Шедевр не бывает слабеньким покоем,
Он будет безупречен, лишь прознав впросак.
Как на станке верёвки крутят,
Так и сюжет быть должен витиеват.
За рак мозгов, конечно же осудят,
Но автор этому безмерно рад.
Для творчества нет «хорошо» и «плохо»,
А ненависть такая же любовь!
Нормально это очень сухо,
От ненависти до любви играет кровь!
Поэтому, все обожают тарабарщину читать,
Где даже предисловие, как горы.
Там можно ползать и летать,
И обсуждать весь мир и ссоры.
Спускаться с ветерком,
Да залезать с напрягом.
И осуждать героя с синяком,
Хотя, лукавя, так с натягом.
Как жизнь, все части это тропы вдаль,
В один логический конец.
И то, что часть закончится безмерно жаль,
Но есть роман, такой вот автор льстец.
Героев срисовал с семьи своей,
Задействовал весь скоп по линии.
В сюжет, без родственных соплей,
Без жалости, хоть от мороза синие.
По личностям в одёжи их одел,
И каждому герою гардероб огромный.
Покраше юному, скуднее, кто неспел.
Не модельер, но выдумать он годный.
Затем, у Саши родилась идея:
Создать сюжет реальный, но с фантазией.
Давать миры, их точно не имея,
Разбавить твердь однообразия.
Забавно получилось, даже ничего
Знакомое всё, но очень ново.
Плясать решил он от того,
Что, якобы болеет, но здорово.
Понять легко всю эту чушь,
Реальность и фантазия едины!
Как шумный город и лесная глушь,
Что сон и явь, вода и перегной у глины.
Вот например: несчастлив ты и беден очень.
Ты весь порок, что соткан из запретных мер,
Но есть мечта, фантазия, как, между прочим.
Она круги в пространстве многих сфер:
Мечта о безлимитной карте банка,
Что дарит человеку всё земное.
Но есть реальность, как на теле ранка,
Там правила и всё такое
И вот живёт бедняга много лет,
И платит за пшено монетой.
И не видал его в шелках весь белый свет,
Он заедает боль из отрубей котлетой.
Так и живёт, до самой смерти тонкой,
Но в час ухода понимает об одном:
За всей бесплодной и бесстрастной гонкой,
Он жизнь прожил приятным сном.
Была и страсть, и цель найти богатство,
Был путь, что вёл сквозь тёмный лес.
А главное, внутри обрёл он братство,
Он с лени сытости нечаянно слез!
А карту он и так имел,
Ведь жизнь вела, поила и кормила.
Так лучше, если в ужасе ты смел,
Чем храбр в жизни, где она врагов убила!
Когда герои все на месте,
Даны им имена, и сшит весь реквизит.
Пора подумать и о месте,
Куда читатель нанесёт визит.
И решено оставить родину,
Как базу изначальной сцены.