Человек рвется к знаниям, зачем задерживать? уже тише изрек мужчина с важным видом. Отзеркалил позу охранника: упер в бока руки. Да, не бульдог уже. Овчарка. Немецкая. Иди, Слав, судоку разгадывай. Я тебе «Крота» свежего вон на стол кинул.
Пока Дэн гадал, кто это может быть, выбирая между обжшником, трудовиком и физруком, охранник вдруг завял, буквально вытянулся в струнку и, энергично сдавая назад, пробормотал:
Так точно, товарищ директор, Анатолий Викторович сэр! Спасибо!
Вот это «сэр» Дэна и добило. Даже больше, чем «товарищ директор».
Мужчина кивнул, властно отмахнулся и двинулся к лестнице. Шел он быстро, чеканно. Дэн подумал и увязался за ним, надеясь выяснить, где обитают десятиклассники, ну и, может, поблагодарить. Новая школа неприветливо обступила его зелеными стенами; по ступеням шаги зазвучали как-то гулко, словно каждый падал в невидимый колодец. Бр-р хотя дома было круче. В старой школе из стен местами что-нибудь высыпалось, например известка, окурки или дохлые мухи.
На середине первого пролета директор соизволил-таки оглянуться, заметил преследование и даже первым завел беседу:
Что-то я тебя не видел. Глаза его, темно-карие и мерцающие под густыми бровями, словно угли, сузились, но вроде беззлобно. Новенький, да?
Дэн представился, назвал свой класс, сказал неловкое «Спасибо» и под ленивый кивок все-таки уточнил:
А вы что, всех знаете в лицо?
Тут же он спохватился: может, для нормального директора это и обычное дело. Это его старенькая Марьлеопольдовна из Наро-Фоминска путала даже спортивный зал с актовым, не то что учителей и учеников.
Допустим, кивнул Анатолий Викторович, не углубляясь в подробности. И что привело?
Вопрос был, может, и с намеком: то ли «Большой уже лось, чтоб школу менять», то ли «Вид у тебя немосковский», но Дэн решил не обращать на это внимания:
Ну, я здесь недалеко работаю, езжу вот из своего города
Кем работаешь? продолжился допрос. Даже странно. Шпионов, что ли, ищет?
Курьером. Дэн помедлил. И продавцом. В художественном магазине.
Продавцо-ом протянул директор тоном пооживленнее и вдруг радостно фыркнул. Думал, скажешь, «менагером», у нас теперь все, кто что-то впаривает, «менагеры». Менеджер по впариванию кисточек, ась, как тебе? Он подмигнул и словно стал еще на пару градусов добрее. Сам рисуешь небось? Штаны все в краске
Есть немного. Дэн чуть выдохнул. Хоть не спросили «Кого зарезал?»
Маковое поле рисовал?.. Директор возвел к потолку глаза, прокашлялся и продекламировал: «Качают маки головами над тихой Фландрии полями»
Что удивительно, угадал. Маки Дэн и рисовал. И усатого длинноволосого офицера среди них. Но от деталей он решил воздержаться: кому это интересно?
Штаны почисти. И не носи джинсы, у нас уже год форма, хоть всем плевать. И будешь стенгазету выпускать, во! Безапелляционно заявив это, директор подкрутил ус. Так, десятый, говоришь, «А»? Четвертый этаж. Пойдем провожу, все равно надо проведать, как они там
Прозвучало странно. Будто путь лежал как минимум в больничную палату. Дэн притих.
В кабинетах, мимо которых они шли, кипела жизнь: учителя опаздывали, ученики болтали. Кто-то орал во всю глотку, и явно за кем-то бегал, и ржал конски. Играла музыка. Ничего необычного. Ничего тревожного. А вот за дверью, у которой директор остановился, оказалось тихо. Как-то могильно.
Контрольная? спросил Дэн уныло. Накликал. Когда охраннику соврал.
Анатолий Викторович директор сэр промолчал и открыл дверь. Его напряженная спина была очень прямой.
В классе сидело двадцать ребят, и все молчали. Никто не открыл окна, воздух казался спертым. Жужжала одинокая муха, громче самолета. В тон ей жужжали лампы под потолком.
Заметив директора, все встали, по кивку сели. Некоторые посмотрели на меня, но во взглядах не было вообще ничего, чего я ждал, ни враждебности, ни симпатии, ни просто любопытства. Наверное, они не шелохнулись бы, даже будь на мне клоунский наряд или, например, если бы я был Чубакой. Все выглядели пустыми. Будто у них было уже уроков восемь.
Молодежь! Директор прокашлялся. Это Данила Ленский, и он будет учиться с вами. Прямо от Пушкина пришел, да? Вот у вас на параллели есть девочка родственница его, Сашей зовут! Родственница Пушкина в смысле, не Данилы!
Звучало забавно и дружелюбно, но никто не улыбнулся, скорее наоборот повеяло холодком. Решив не ждать приглашения, Дэн пересек класс и сел у окна, рядом с высоким брюнетом в балахоне. Тот безучастно смотрел вперед. Рука, сжимающая карандаш и исчерканная длинными свежими порезами, машинально чертила уродливое граффити на листе. Имя какое-то, все из углов и терновника. «Ло-ра»
Ребят, ау? Директор нахмурился. Где Наталья Сергеевна-то, красится опять? Плутовка моя
Вышла, хрипло ответила сидящая за первой партой худая девушка с длинными всклокоченными темными волосами. За нашими тетрадями для сочинений.
Сочинение? почему-то удивился Анатолий Викторович. Сегодня? Последовало несколько нестройных кивков. И какое произведение вы сейчас изучаете?
«Завтра была война», тихо сказала соседка лохматой, блондинка с хвостиками.
О как. Хорошая книжка! Но что-то в тоне директора по-прежнему было неправильным. Тема какая? Героизм? Коллективная память?
Дэну показалось, губы у блондинистой девочки к слову, красивой, очень задрожали. Да и брюнетка помрачнела еще сильнее, даже голову в плечи втянула.
Мы пишем о Вике Люберецкой. И ее смерти.
Повисла тишина. Анатолий Викторович прошелся туда-сюда и начал дергать себя за ус.
Интересно, процедил он наконец в пустоту. Подход-то какой, а? Гуманный, прогрессивный!
Сдвинулись брови; лоб треснул морщинами. Дэн подумал, что зарисовал бы это занятное лицо, определенно не кабинетное, скорее командирское. Вот кому самое место на полях Фландрии. Или
Можно выйти? крикнул вдруг кто-то, и тишина будто взорвалась.
Дэн вздрогнул, а директор не успел ответить. Из-за последней парты выбралась рыжая девушка в черном длинном платье, пробежала по классу и вылетела прочь. Одноклассники не провожали ее взглядами. Большинство таращились на свои руки. На пеналы. На дневники. Не удивились. Знали, почему убежала. А тишина сердито зазвенела по новой, более ровным и вкрадчивым голосом:
Так, кто ее отпустил? Что это еще такое?
В дверном проеме появилась моложавая белокурая женщина, прижимающая к груди стопку тетрадей, окинула класс взглядом из-под прямой челки. Дэн ее легко вспомнил: тетя Наташа, Наталья Сергеевна, мамина подруга. Это она за пару контрамарок хлопотала, чтобы его зачислили поскорее.
Кто отпустил Нору Горскую? Учительница сердито зыркнула на аккуратные золотые часики. И так времени много потеряли, не резиновый урок! О Она осеклась. Заметила, что дети не одни.
Здравствуйте, Наталья Сергеевна. Директор странно смотрел на нее, так, будто укусить хотел? Шагнул навстречу. Ой, тетради, спасибо. Как раз хотел проверить их прошлые сочинения, знаете ли, сантименты заели.
Извините? теперь она испепелила взглядом его. То есть вряд ли правда хотела испепелить, просто такие у нее были глаза синие, строгие. Что проверить?
Ну. Он потеребил ус снова, но продолжил жестче и угрюмее, протянул руки: Должен же я знать, чем живут наши десятиклассники. Давайте, давайте сюда.
Что? Она удивленно отшатнулась. С чего вдруг? У нас сейчас еще
Нет-нет, это потом, с нажимом возразил директор и почти выдрал у нее из рук тетради. Тем более на эту тему. Перенесите, пройдите сегодня что-то еще или повторите материал. Он подумал. Да. Что-нибудь о милосердии. «Чудесного доктора», например, почитайте. Или «Кусаку».
Дэн все гадал, из-за чего ссора. Правда, чушь какая-то, точно и так-то странный «сэр» внезапно помешался. Но парень рядом вдруг сломал карандаш, черноволосая девушка и блондинка почти одинаково сжались, да и остальные стали переглядываться не тревожно, скорее замученно? Зато тетя Наташа явно была зла. Несколько секунд она медлила, потом сощурилась, глубоко вздохнула и пошла в атаку:
Анатолий Викторович, я понимаю, но уже достаточно понимания. Надо бороться и переживать! Поняв, что ответа не будет, она всплеснула руками. И потом, вы срываете мне план! Они должны были писать еще раньше, а вы освободили их от
Какой план, милая моя, ну какой? процедил директор сквозь зубы. Вы сами, что ли, не видите? Вот то оно что, по плану было?
Тетя Наташа мягко, почти по-кошачьи отступила, но тут же расправила плечи. Она не пробовала отобрать тетради, только сжимала губы до белизны. В те два или три раза, что она была в гостях, Дэн не помнил у нее такого лица. Она всегда улыбалась.
Каникулы им устроим тогда? процедила она уже не зло, устало. На девять дней? На сорок? А ее парту оставим как памятник всем бедным девочкам на свете?
Нет, конечно, смягчился и директор. Но все-таки давайте как-то без разорванных на груди рубашек и разговоров о стойкости. Не солдат растим. Надеюсь.
Да это вы ее рвете! Она покачала головой, но на последних словах будто вспыхнула. Это вы на что намекаете? Что я жестокая? Вот не надо этого, я одного не хочу: чтобы пустых парт прибавлялось. Детей отвлекать надо от всяких ужасов. Дальше вести, а не идут так толкать! Раз сами раскисли! И
Кто-то зашипел, то ли зло, то ли отчаянно. Директор довольно громко цокнул языком. А сосед Дэна вдруг вскочил и сжал порезанную руку в кулак. Он оказался очень высоким, тощим и сутулым. Напоминал то ли всадника смерти, то ли очеловеченного ворона.
Замолчите! Его лицо побелело и перекосилось, но смотрел он прямо, тете Наташе в глаза. Прекратите хуйню нести, сейчас же, или я
Дрейк! пугливо зашептала девочка сбоку.
Дэн не успел к ней повернуться. Тетя Наташа уже взвилась и шагнула вперед. Директор пристально смотрел на ее спину. Но не вмешивался, не вмешался, даже когда она прорычала:
Угрожать мне надумал? Милости прошу! Давай, Вертер юный, давай!
А он закричал. Просто взял и закричал, горько так, на одной ноте и коротко. Уже через несколько секунд закрыл лицо руками и упал на стул. А тетя Наташа тетя Наташа сама к нему кинулась, обняла, как если бы была его мамой, и начала шептать. Что ей жаль, что она не хотела, что все это вообще несправедливо. Парень впился в нее. Испачкал кровью ее белую блузку, потом сам отстранился и тоже стал просить прощения. Никто не лез. А когда мы все очнулись, оказалось, что директора с тетрадями след простыл.
Остаток урока когда этот Дрейк успокоился она правда читала нам, стихи. Цветаеву, Ахматову, Есенина. Потом спросила, не хочет ли кто-то тоже что-то прочесть, и вызвалась та черноволосая девчонка, что сидела с блондинкой, имени ее я еще не знал. Она читала Гумилева. Самую жуткую вещь Гумилева «Пять коней подарил мне мой друг Люцифер». Хорошо читала, с выражением, а я все смотрел то на нее, то на учительницу и не понимал, куда попал, что происходит. Меня ткнули в бок. Я повернул голову и увидел злые, усталые глаза Дрейка, шепнувшего:
Не садись сюда больше. Это ее место.
Чье?..
И отчаяние было имя ему, закончила черноволосая, и прозвенел звонок.
Все стали собирать вещи. Со мной никто так и не заговорил, кроме тети Наташи: когда я выходил последним, она удержала меня и вдруг тоже обняла, хотя мы не так чтобы близко друг друга знали. Но она пробормотала:
Прости, пожалуйста. Что же вы все хрупкие такие
И выпустила меня в коридор.
В столовой Дэн сел один. Он пил сладкий чай, оглядывался и с удивлением отмечал, что хотя по расписанию завтрак, почти никого из десятого «А» нет. Только малышня бегала да сбившиеся в кучу одиннадцатиклассники флегматично жевали что-то за дальним столом. У самого Дэна, хотя он даже не позавтракал, аппетита не было. Как и всегда, когда так портилось настроение.
Эй! окликнули его вдруг. Новенький! Не спи, замерзнешь!
Едва не подавившись, Дэн вскинулся. К нему шла лохматая девчонка, читавшая стихи. Угловатая нескладная готка или что-то вроде того: темная одежда, перстни-когти на средних пальцах. Явно из тех самых которые, по словам «сэра», плевали на форму.
Привет еще раз, что ли? Она приблизилась вплотную. От нее пахнуло крепким парфюмом, который подошел бы скорее старушке. Можно к тебе?
Дэн молча подвинулся, но даже улыбнуться не успел. Девчонка плюхнулась рядом, шумно поставив стакан с кофе, подперла кулаком подбородок и без обиняков спросила:
Ну как ты? Пересрал? Не надо.
Чего?.. Он даже растерялся. Что имеется в виду урок или ее наряд?
Девчонка подняла тонкие черные брови.
Ну, как тебя приняли я бы точно пересрала, решила бы, что в дурку попала. Хотя в каком-то смысле так и есть.
Медля, Дэн рассматривал ее. Еще одно интересное лицо, просящееся на рисунок: немного татарские глаза, выразительные темные губы, тонкий нос и сама форма будто по плавному овалу вхолостую, неаккуратно прошлись в последний момент резцом. Стесали что-то и не стали поправлять.
Что у вас такое случилось? наконец просто спросил он. Тот парень с которым я сидел у него руки в крови.
А у тебя коленки! натянуто хохотнула она, но тут же посерьезнела и просто объяснила: У нас, Дань, одноклассница погибла. Не знаю, что там за козлы и где недосмотрели, но дом сгорел. Целая многоэтажка с жильцами. Как уголек. Вот.
Слышал в новостях. Дэн даже вздрогнул невольно, вспомнив тот выпуск. И особенно какой-то бред испуганных очевидцев про то, что пламя в первые несколько секунд было ослепительно лиловым. Какой ужас.
Ужас, вздохнула девчонка. А Дрейк, Андрюха нравилась она ему. За другого замуж собиралась, теперь и гроб заколотили, а он все не перегорит, режет себя. Только ты тихо. Ладно? Мы мы посмотрим, чтобы все было с ним хорошо. Он стойкий. Мы все. И никакие кони Люцифера нас не Она запнулась. Рвано вздохнула. И быстро уткнулась вдруг в свой стакан. Не затопчут.
Она теперь косилась на него украдкой, сердито, с немым «Начнешь жалеть убью». И Дэн не стал, в конце концов, «Мне жаль» слова банальные и довольно бесполезные. От того, что тебе жаль, никому не легче. Поэтому он сделал иначе: достал из сумки скетчбук, карандаш и принялся за работу. Девчонки надолго не хватило.
Вау! выпалила она, опять распрямляясь и жадно всматриваясь в лист. Вау, вау! Похоже ты мне нравишься, Данила Ленский. Познакомимся? Меня зовут Марти.
Уже во вторник Дрейк извинился, Марти позвала меня делать лабораторку по химии, а остальные перестали так дичиться. Они только были тусклыми, много курили и раз за разом ударялись в разговоры вроде «А вот помните, Лорка?..», «А Лорка бы» Потом перестали: от этого очень плохо было выжившей близняшке. В четверг я осторожно, украдкой нарисовал ее портрет и показал. Девочка рыжая, круглощекая, но при этом очень худая несмело улыбнулась и попросила: «Пририсуй рядом такую же, и пусть она улыбается. А сзади башни Иерусалима». Я пририсовал. Она взяла листок и прижала к груди. А к пятнице забрала документы и ушла из школы.
Наверное, сказала Марти в тот день, не вынесла. Ну, решила, что мы безнадежны.
Почему? не понял я, а она посмотрела не так чтобы недобро, а будто брезгливо. Не на меня, а на свои ногти.
Думаешь, все по Лорочке до сих пор скорбят? вздохнула. Андрюха да. Алинка да, она в последнее время сильно переживала из-за того, какой еще год назад была сучкой. И Аська, она добрая очень. А остальные мы Глаза она все же подняла. Мы испугались, Дань. В этом скорее дело. Каждый представил себя на ее месте. В гробу. И не захотел туда. Это только кажется, что смерть все время где-то шляется. На самом деле она рядом.
Мне нечего было ответить, смерти я особо не боялся. Мне в каком-то смысле повезло: семья полная, все здоровы, дедушек и бабушек я не застал. Наверное, впервые смерть по-настоящему ужаснула меня, когда когда Квай-Гона Джинна из первых «Звездных войн» зарубил Дарт Мол. Но не потому, что я представил себя или близких на его месте. Просто потому, что по нему очень сильно убивался молодой Оби-Ван.