Пардес - Полещук Юлия Викторовна 12 стр.


Пять минут ожидания были пыткой. Я боролся с растущим желанием вернуться к бассейну и все озирался, не заметил ли кто моего ухода,  разумеется, никто не заметил, и это было еще хуже. Наконец приехал Убер, пожилой водитель с жуткой бородой и во вьетнамской шляпе вонял каким-то омерзительным одеколоном. Я подсказал ему, как доехать до Коль Нешамы, и на школьной парковке он резко свернул, чтобы не сбить охранника. Я вылез из машины, хлопнул дверью, оборвав его непрошеный монолог, и поспешил в школу. Отмечаясь на стойке регистрации, я заметил, что миссис Дженис неодобрительно смотрит на меня поверх очков в роговой оправе. Понурив голову, я вошел в класс, опоздав на полчаса, и плюхнулся за парту у двери.

Когда я вошел, рабби Фельдман рассказывал о Раши[106], а потому и не упрекнул меня за опоздание, хотя и покосился в мою сторону. Осмелившись наконец поднять глаза, я заметил, что класс до смешного пуст, отсутствуют примерно две трети учеников. Сидящий в другом конце кабинета Амир ловил мой взгляд, но я упорно таращился на свои кроссовки, а на него не смотрел. Так я провел весь урок, с волнением вспоминая образы Николь и Реми. Когда прозвенел звонок, я вскочил, ринулся в коридор и смешался с толпой.

* * *

Постепенно возвращались ребята. Ноах с Ребеккой приехали к концу обеда. Лили юркнула на заднюю парту на ЕврИсФиле. К математике явилась Реми, от нее сильно пахло ромом. К концу дня не хватало только Эвана, Оливера и Донни.

На биологию я явился пораньше, надеясь застать Софию.

 Смотрите, кто пришел.  Она села рядом со мной.  Аквамен собственной персоной. Плавки не забыл?

 Тебе уже рассказали?

 В общих чертах,  ответила она.  Я слышала, дело приняло пикантный оборот.

Я покраснел.

 Я бы сказал, обнажилось многое неизвестное.

 И кого?

 Что кого?

 Кого ты видел?

 Оливера в таких подробностях, о которых предпочел бы не знать, чтобы жить спокойно.

 А еще кого?

Я демонстративно достал учебник из рюкзака.

 Да всех.

 То есть Рем

 Ага, но я отвернулся.

 Тебе не понравилось шоу?  невозмутимо уточнила София.

 Я сразу уехал.

 Только не говори мне, что лишил одноклассников, скажем так, удовольствия видеть преображенье Гамлета[107].

Я покраснел еще гуще.

 Я тебя разочарую, но никто не видел моих укромных частей[108].

Она долистала учебник до главы, которую мы проходили. Страницы пестрели подробными рукописными примечаниями, фрагменты текста были выделены цветом. Даже от почерка Софии у меня теплело на сердце.

 Если честно, я вообще не понимаю, зачем ты поехал с ними.

 Я тоже.

 Ты мог поехать со мной. Я отличная попутчица.

 Сам жалею.

 Но ты послушал его, да?

 Кого?

В класс влетела доктор Флауэрс, захлопнула дверь и разразилась избыточно свирепой тирадой о триглицеридах и жирных кислотах. Я даже не притворялся, будто слушаю, последнее замечание Софии ввергло меня в непонятное уныние, и я мучительно размышлял, не накажут ли меня. (Я очень надеюсь, что все, кто участвовал в сегодняшнем диспуте,  сказала на своем уроке миссис Хартман,  приготовятся к гневу грознее того, «который ахеянам тысячи бедствий соделал»[109].) Когда до конца урока оставалось всего двадцать минут и от голоса доктора Флауэрс уже раскалывалась голова, миссис Дженис, растягивая слова на южный манер, произнесла по громкой связи мое имя.

Стараясь не встречаться глазами с Софией, чье неодобрение прожигало в моем виске дыру, я встал и отправился в администрацию.

 Не ко мне,  миссис Дженис махнула рукой,  на этот раз к главному.

Я направился в кабинет рабби Блума, от волнения кружилась голова. Я видел сквозь стеклянную дверь, что он ждет меня. Я постучал.

 Входите, мистер Иден.

Я вошел и замялся на пороге.

 Садитесь, пожалуйста.  Директор указал на длинный стол в центре кабинета.  Чаю, кофе, воды?

 Только воды, спасибо,  ответил я и тут же принялся гадать, не полагалось ли мне вежливо отказаться.

Рабби Блум подал мне бутылку воды из холодильничка, спрятанного под его столом, сел напротив меня, крутнулся в кресле.

 Вам нравится у нас, мистер Иден?

Меня не оставляло напряжение впервые все внимание директора было обращено на меня.

 Да.

 В некотором смысле здесь лучше, чем в вашей прежней школе?

 Да.

 Хотя, разумеется, новеньким всегда быть непросто. Здесь свои трудности.

Я неуверенно кивнул.

 По-моему, вы нервничаете из-за того, что я вызвал вас.

 Немного, сэр.

 Что ж, прошу прощения. Вам совершенно не о чем беспокоиться. Я всего лишь хотел познакомиться с вами. Мне рассказывали о вас интересные вещи. Та же миссис Хартман о вас очень высокого мнения.

 Правда?

 Ваши литературные познания произвели на нее глубокое впечатление, особенно учитывая то, где вы учились раньше. Признаться, я не удивлен. Вы прислали нам блестящее сочинение. Пожалуй, лучшее из всех, что мне доводилось читать,  для юноши ваших лет.

 Вау, я спасибо,  сказал я.  Даже не верится, что вы помните его.

Рабби Блум улыбнулся, вернулся за стол, порылся в ящике, достал папку, открыл и протянул мне лист бумаги. Последний абзац был выделен маркером.

Мудрецы прибегают к оригинальным вычислениям, чтобы определить, как мы стоим во время молитвы. Те, кто на востоке, поворачиваются лицом на запад, те, кто на западе,  на восток. Те, кто на севере, поворачиваются к югу, те, кто на юге,  на север. Слепые, не различающие сторон света, обращаются сердцем к Богу. Изгнанники представляют Эрец Исраэль, израильтяне Иерусалим, иерусалимцы Храм, коэны Святая святых. Таким образом, в Гемаре закреплено то, что нам известно от Платона: зуд желания нельзя утолить. По-вашему, даже не мечтать о счастье!  говорит Тузенбах.  Но если я счастлив![110] Примечателен ответ Гемары: мечтать о счастье крайне важно, даже если вы несчастны. Счастье бежит от нас, а мы все равно за ним гонимся. Мы никогда не достигнем вечного счастья, однако упрямо преследуем его тень и телесно, и духовно. Мы ближе и ближе подбираемся к Богу, каждый раз сокращая расстояние вполовину, но то, перед чем мы оказываемся, лишь приблизительное представление. Мы переезжаем в новые места, предвкушаем новые достижения, но томление не проходит, поскольку жить, не зная желаний, по мнению Талмуда, недостойно человека.

Не зная, куда деваться от смущения, я вернул ему текст.

 Возможно, вы не в курсе, но обычно мы не берем в одиннадцатый и двенадцатый классы учеников из других школ. Наша учебная программа предусматривает определенный период проб и ошибок, новички не успевают к ней приспособиться и в итоге отстают. Если мне не изменяет память, за последние пятнадцать лет, а то и больше, мы не приняли ни одного старшеклассника. Вы знали об этом, мистер Иден?

 Нет.

 И вас не удивляет, что мы сделали исключение для ученика школы, которая называется Тора Тмима?

Я уклончиво дернул шеей не поймешь, то ли кивнул, то ли покачал головой.

Рабби Блум закрыл папку, подошел ко мне, сел напротив.

 Это сочинение демонстрирует глубину мысли и не по годам серьезное стремление разобраться с неоднозначными вопросами. Вы так нас заинтересовали, что мы просто не устояли. И пока что, должен сказать, мы в вас не ошиблись.  Он положил ногу на ногу.  Я давно работаю директором, мистер Иден. Если честно, дольше, чем мне того хотелось бы. И вот сижу я у себя в кабинете, вижу в коридоре вас с мистером Старком, мистером Харрисом, мистером Самсоном и даже с мистером Беллоу  Он подался вперед, оперся ладонями на стол.  Скажу без утайки: я восхищен.

Повисло неловкое молчание. Я осознал, что он договорил и ждет ответа.

 Я я не вполне понимаю, что вы вообще имеете в виду.

 Я имею в виду, что у вас, на мой взгляд, выдающийся, еще не раскрытый потенциал.

 Вряд ли все с вами согласятся.  А именно доктор Флауэрс и доктор Портер, подумал я.  Но спасибо.

 Многие люди до ужаса близоруки, мистер Иден. Вырастете поймете.

Я перевел взгляд на словно забытый диплом, висевший в дальнем углу.

ПРИНСТОНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

настоящим присуждает

ЛОРЕНСУ ИСААКУ БЛУМУ

степень ДОКТОРА ФИЛОСОФИИ

вкупе со всеми надлежащими правами,

почестями и привилегиями

за успешное завершение курса

в соответствии с требованиями

КАФЕДРЫ ПОЛИТОЛОГИИ

Под дипломом висел плакат в рамке:

 Все ученики удивляются, когда видят это,  произнес Блум, заметив мое удивление.  Подростки воображают себя умнее дряхлого старика, сидящего за стеклянной стеной.

 Извините,  выпалил я,  я не хотел вас обидеть. Просто почти ни у кого из моих бывших раввинов не было докторской степени.

Рабби Блум улыбнулся.

 Может, вы здесь не единственная аномалия.

 Вы раньше преподавали? В смысле, в колледже?

 Давно.

 Вау. А что?

 В основном политическую философию. Я несколько лет проработал старшим преподавателем. Ну а потом ушел, чтобы создать собственную школу.

 Почему ушли?

 Мне было мало того, что давал университет. Я любил и люблю заниматься наукой, но в университете мне не хватало пищи для души. Мне хотелось Тора Умадда[112], красоты западной мысли, сопряженной с более духовной восприимчивостью к человеческой природе. Я стал раввином, основал эту школу, и вот прошло много лет, я старею, чахну, но от былых убеждений не отказался.

Я сделал вид, будто пью воду.

 Вы скучаете по университету?

 Разумеется. Порой я поневоле думаю о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы я продолжил идти прежним курсом. Почти все мои друзья-преподаватели добились выдающихся успехов в карьере. Я же директор ешивы, а это занятие не всегда благодарное наверняка вы и сами заметили. Поэтому для меня имеют такое значение напоминания, почему это важно, почему ортодоксальный иудаизм обогащает жизнь, почему раввины сильнее влияют на становление личности, чем университетские преподаватели. Вдобавок, чтобы подсластить пилюлю, время от времени попадаются ученики, которые мыслят оригинально, и тогда понимаешь: все не зря.

Рабби Блум встал, подошел к шкафу со стеклянными дверцами.

 За свой долгий путь я собрал чудесную библиотеку, но эти книги пылятся без дела, поскольку мало кто из учеников их ценит. К сожалению, до сего дня лишь один-единственный наш ученик интересовался такими вещами. Возможно, вы станете вторым.

Лейбниц, Спенсер, Локк, Чосер, Гоббс, Руссо. Я восхищенно моргнул, вспомнив собственную скудную коллекцию.

 Догадываетесь, кто этот ученик, мистер Иден?

Я поковырял заусенец:

 Эван.

 Нам повезло, в Академии удивительное количество незаурядных умов. Наши ученики набирают высшие баллы в тестах, поступают в элитарные колледжи, лучшие аспирантуры, потом устраиваются работать в ведущие компании, мы внимательно следим за их успехами. Но порою ученики чересчур увлекаются учебой, дополнительными занятиями, целиком сосредоточиваются на поступлении, а о прочем забывают. Мало кто в старших классах активно интересуется чем-то большим. Я к чему это все: думаю, вам полезно будет пообщаться с мистером Старком на интеллектуальные темы. По-моему, ваши устремления во многом совпадают.

 Да, но вряд ли Эвана заинтересует или обрадует мое внимание.

Рабби Блум еле заметно улыбнулся.

 Возможно, сначала и не обрадует. Но позвольте дать вам непрошеный совет: не принимайте на свой счет его скажем так, отчужденность. Постепенно он привыкнет к вам и откроет вам душу.

Я вспомнил, как Эван нагишом прыгнул с крыши в бассейн.

 Мне так не показалось.

 Впереди еще целый учебный год. Вы удивитесь, как все поменяется. Говоря откровенно, мне прекрасно известно, что в настоящее время мистер Старк от меня не в восторге,  впрочем, учитывая, что мне рассказывали о сегодняшних событиях, я тоже не сказать чтобы им доволен. Но я знаю, что это временно.

Я ничего не ответил. Рабби Блум перебирал книги на полках. Чуть погодя протянул мне томик в выгоревшей красной обложке с потрепанным корешком:

 Вы читали Йейтса?

 Вообще-то нет.

 Тогда вот вам домашнее задание. Как дочитаете, заходите. Мне интересно, что вы скажете.

Я взял Йейтса и ушел, не зная, что думать.

* * *

На следующий день нас ждала расплата за случившееся после рассветного миньяна. Почти всем поставили прогулы (выяснилось, что это минус полбалла от средней оценки успеваемости за полугодие), а Оливера, Донни и Эвана еще и оставили на полдня после уроков за то, что они вчера вообще не явились в школу. Меня почему-то не наказали может, и к худшему, так как это дало пищу для неприятных сплетен.

 То есть как это тебе не влепили прогул?  спросил Эван, сидя на обычном месте на балконе.

Сворачивающий косяк Оливер поднял глаза:

 Как такое возможно?

Мне пришлось сидеть на полу, шезлонга у меня так и не было.

 Я пришел на Танах.

 Именно,  сказал Оливер,  и это, позволь напомнить, было очень нечестно с твоей стороны.

 Тебе-то что за дело?  Ноах развернул высокопитательный протеиновый батончик. Его мать считала, что перед началом баскетбольного сезона ему необходимо набрать мышечную массу. По правде говоря, я не понимал, куда еще больше, но мои соображения на этот счет вряд ли кого-то волнуют какой из меня культурист?  Радоваться надо, что ему повезло. Жаль, что мне не повезло.

Эвана его слова не убедили; он повернулся ко мне:

 Я слышал, ты говорил с Блумом.

Я нахмурился, выпрямил ноги.

 И что?

 Что ты делал у него в кабинете?

 Он вызвал меня к себе.

 Зачем?

 Поговорить,  нервно ответил я.

Амир поднял глаза от учебника по физике, встревоженно посмотрел на Эвана.

 О чем?

На миг я подумал, не рассказать ли Эвану о совете, который дал мне Блум. Наверное, мы посмеялись бы и это разрядило бы обстановку.

 О том о сем.

 Как мило.  Эван холодно улыбнулся.  О политике? О социологии? Он дал тебе понять, что ты особенный?

 Эван,  вмешался Амир,  остынь.

 Почему тебя это так волнует?  удивился я.  Он просто хотел познакомиться со мной поближе.

 На твоем месте я был бы осторожнее.  Эван взял протянутый Оливером косяк.  Ему соврать как нефиг делать.

 Господи, Эв.  Ноах жевал уже второй батончик.  Чего ты вдруг взъелся на Блума? Вы же с ним обычно неразлучны.

 Просто странно, и все,  пояснил Эван.

Я настороженно прислонился к стене.

 Что странно?

 А то,  ответил Эван,  что с Блумом говорил только ты и только тебя не наказали такое вот совпадение.

 Понятия не имею, о чем ты. Я ничего ему не сказал.

И это правда: когда Блум упомянул об Эване, я ничего не ответил и словом не обмолвился о вечеринке у Донни. Я не сделал ничего дурного если, конечно, не считать предательством то, что я согласился прочитать Йейтса.

Прозвенел звонок, обеденный перерыв закончился.

 Это мы еще посмотрим.  Эван затушил косяк и через окно залез обратно в школу.

* * *

В воскресенье у меня было первое занятие с репетитором. Его офис располагался на Линкольн-роуд между грязной забегаловкой (окна в разводах сажи, дюжина телевизоров транслируют игру Долфинс[113], в зале сидят без дела мотоциклисты) и модной, хорошо освещенной кофейней. Я пришел рано, подумывал, не зайти ли позавтракать, рассматривал белый интерьер кофейни, толпящихся посетителей, снующих официантов. Но вместо этого сделал несколько кругов по кварталу, вспоминая стихотворения Йейтса.

Я вошел в офис, вежливо постучал в непримечательную дверь, на которой выцветшей краской было выведено А. Берман.

Примечания

1

Перевод Е. Витковского.  Здесь и далее примеч. перев.

2

Перевод И. Манделя.

3

Место изучения Торы, Мишны, Талмуда и послеталмудической раввинистической литературы.

4

Период от Рош ха-Шана до исхода Йом-Киппура.

5

Омары считаются некошерными, как все моллюски и ракообразные.

6

Барнард-колледж частный женский гуманитарный колледж в Нью-Йорке, один из старейших и самых престижных на Восточном побережье.

Назад Дальше