Тоже старшина-сверхсрочник, только другой войны.
А! Значит, Николай Николаевич Огородников.
Вы его знали? удивилась Вика.
Нет, конечно, рассмеялся Михаил. Логически вывел из нескольких Глебовых книг.
Из каких? все еще дивясь, спросила Вика.
И из «Охваченной двумя океанами», и из «Азовских плавней», и из «Огней вдалеке».
Что это за вещь «Охваченная двумя океанами»? заинтересованно обернулся Анвар.
Хорошая книга. Во многом биографичная. О том, как он бродил по Чукотке и плавал вдоль ее побережий в несерьезных посудинах, об истории поиска чукотского золота.
Точно, подтвердила Вика. Я вижу, вы действительно до мельчайших подробностей знаете творчество Глеба.
Только по видимой части айсберга.
Что вы имеете в виду?
Я имею в виду, что опубликованное составляет только часть его творчества, честно говоря, не знаю какую, но уверен, что извлек бы куда больше знаний и об этой части Земли, и о самом Глебе, если бы прочитал его рукописи, наброски и заметки. Чем обильней поле фактов, тем больше ассоциаций возникает при анализе текстов. Чем меньше фактов, тем меньше можешь вывести с помощью логики и интуиции. Вот, например, я был уверен, что прототипом Черешкина был Огородников, в смысле портрета, характера, но был ли сюжет рассказа основан на жизни Огородникова, откуда мне знать?
Нисколько не был, уверенно сказала Вика. Глеб выдумал сюжет от начала до конца.
Странно.
Что странно?
Я был уверен, что он писал только о том, что сам видел, пережил или слышал из заслуживающих доверия источников. Конечно, кое-что он при этом мог изменить в своих вещах, но не очень сильно.
Ну, отчего же! возразила Вика. Он не так уж редко выдумывал, хотя не спорю, чаще отправлялся от действительных событий. Трудно даже представить, сколько всего он узнал и навидался за свою вы, наверно, согласитесь недолгую жизнь.
Шоферский затылок уже давно обратился в символ внимания. Видимо, Вика тоже заметила это и потому ни разу не назвала фамилии Глеба.
Скажите, Вика, а Огородников тоже страдал внезапными припадками из-за травмы черепа, как Черешкин в рассказе?
Да, еще как! Один раз это при мне случилось. Он упал на пол и стал биться, причем все конечности дергались в разном ритме. Глеб уже знал, как с ним надо обращаться в таких случаях, но для меня это было полнейшей неожиданностью. Глеб крикнул: «Беги, мочи простыню!» а сам бросился его удерживать. Мы потом вдвоем еле-еле запеленали его в мокрую простыню, хотя Глеб Александрович был очень сильный человек, да и я на слабость не жаловалась.
После ее рассказа они долго молчали. Машина уже мчала по Москве. Вика сказала, куда ее подвезти. Наконец, она попросила остановиться.
Позвоните мне, Михаил Николаевич, когда выберете время, сказала она, пожимая Горскому руку.
Обязательно позвоню. И скоро, пообещал он.
Анвар тоже записал телефон Горского и пообещал, что пригласит на премьеру.
Марина ждала Михаила. Она сразу увидела, как он возбужден, как хочет тут же рассказать обо всем. Да ей и самой не терпелось услышать. Он сразу начал говорить, не заботясь о том, чтобы хоть как-то систематизировать впечатления: невенчанные жены, алкоголизм, необычайное обаяние Глеба, люди, которые, сблизившись с ним, готовы были многое от него терпеть
Михаил говорил Марине, что его отношение к Глебу писателю и путешественнику от того, что он узнал сегодня, измениться не может. Ну, а каков он был в городской суете, вне того образа жизни, который считал единственно стоящим, могло быть интересно только как комментарий к кое-каким сюжетным поворотам, к кое-каким оценкам, для самого Михаила не существенным.
Глава 2. Откровения, которых нельзя было ожидать
I
Проходите, Михаил Николаевич, отступая вглубь коридора, пригласила Вика. Легко нашли?
Из телефонного разговора с Викой Михаил уже знал, кем она приходилась Глебу Кураеву: «Ну, если говорить о существе наших отношений, я была женой Глеба Александровича примерно со времени его возвращения из Магадана. А разошлись мы три года назад».
На сороковинах чего только не пришлось выслушать Если бы все это дошло до Глебовых ушей, он послал бы всех своих друзей по весьма определенному адресу я уверена.
Неужто всех? Стариков-то вряд ли, усомнился Горский.
Старики тоже не совсем то вспоминали, возразила она. Вы знаете, от чего умер Кураев?
На поминках говорили склероз сосудов сердечной мышцы. Так мне, по крайней мере, объяснил его сосед Николай.
А-а! Никола! Вика пренебрежительно махнула рукой.
Не знаете Вы, что погубило Глеба, уже другим голосом объявила Вика. Он пил.
Вот это я как раз знаю, признался Горский.
Откуда?
Григорий Алексеевич сказал. В перерыве между речами он подошел ко мне, и мы поговорили. Сначала о «Полигонах». И вдруг ни с того ни с сего он прямо и сказал, чем страдал Глеб. И дал понять, как страдали от этого окружающие, в том числе сам Григорий Алексеевич и его семья. По его словам, Глеба сгубил Север.
Вот как, тихо произнесла Вика. А я все эти годы из кожи вон лезла, чтобы никто не узнал.
Она улыбнулась.
Я прекрасно помню ваше первое письмо Глебу и впечатление, которое оно произвело. «Восьмое чудо света!», вот что он сказал тогда. Да, именно так. И, в общем-то, я тоже так считала. Он получил его в то время, когда мучительно сомневался в себе и в том, так ли и то ли пишет, сомневался, не зря ли оставил геологию и занялся литературой. Вы ведь верили в него?
С самого начала и без колебаний.
А вот это даже мне удивительно. Он так мучительно и медленно продвигался вперед, что порой охватывало отчаяние. Вы же прекрасно видите разницу между первыми его рассказами и «Северо-восточными полигонами».
«Дистанцию», мысленно поправил ее Михаил, а вслух подтвердил:
Вижу. Но ведь он с первых шагов проявил себя мастером прозы. Это и давало веру, что ему любое дело будет по плечу. И что после рассказов наступит черед романов, я не сомневался.
Ну, скажите, из чего было ясно «великое будущее», когда он не написал еще ни «Охоты на весенних перекочевках», ни «Три века спустя после первых русских»?
На это мне просто ответить. Если вспомнить, сколько смысла и настроения втиснуто в совсем небольшие вещи «Возле линии перемены дат» и «Пожалуй, что и невесело», поймешь, что человеку доступно выражение мыслей любой сложности лишь бы только в голову пришли. А что ищущий истину развивается, переходя от относительно простого ко все более сложному так это всегда так, иначе он не искатель. А Глеб как раз был искателем и по первой профессии, и по второй. И сила воли у него имелась, и исчерпывающее знание дела, о котором он пишет. Разве не так?
Михаил подумал, что его немного занесло. Зачем Вике знать, откуда ему все это ведомо
Вика внимательно всмотрелась в него, видимо что-то про себя прикидывая, но вопросов задавать не стала:
Знать-то он, конечно, знал, хотя лучше было бы пореже об этом вспоминать и больше вкалывать, не дожидаясь такой капризной дамы, как вдохновение. В общем, с пути, который он выбрал после геологии, он все-таки не сошел, несмотря на то, что и сам достаточно сильно колебался, и старые коллеги настойчиво звали назад. Крылов это прототип Кротова в «Полигонах» так и говорил ему при встрече в Певеке: «Старик, кончай это дело, брось заниматься глупостями, у меня в экспедиции как раз для тебя подходящая вакансия есть!»
И не забывайте еще об одном: Глеб был совершенно, дремуче не образован в литературе. Такие имена, как Скотт Фитцджеральд, папа Хэм, Дос-Пасос, он услышал уже после того, как начал публиковаться. И обязан этим он был Гáлину, ленинградскому геологу. В «Полигонах» он выведен под фамилией Горин. Вы даже не представляете, с какими людьми он знакомился на Чукотке: репрессированные руководители и интеллигенты на поселении, дети ссыльнопоселенцев и уголовники.
Диктаторы золотопромышленности, вставил Михаил.
Да, конечно, и еще летчики полярной авиации, корреспонденты, охотники чукчи, эскимосы, русские, полярные капитаны времен освоения Северного морского пути, нынешние метеорологи короче, такой людской калейдоскоп, столько разных и удивительных судеб, что всего этого хватило бы на добрую дюжину романов. И, кстати, все это богатство, во всяком случае многое, было зафиксировано в его записных книжках. И к ним всегда проявлял повышенный интерес не кто иной, как Юрочка Борзов.
Это тот деловой мужчина со шкиперской бородкой?
Он самый.
А каким образом он хотел приобщиться к записным книжкам?
Пытаясь подбить Глеба на соавторство.
На кой-черт Глебу были соавторы?
Глеб и смеялся! Но мне, очень серьезно, месяца за три до смерти, сказал, что не хочет, чтобы его записные книжки, когда его не будет, попали к Юре Борзову. Он все предчувствовал, просто удивительно. За год до смерти сказал друзьям, где и как умрет. Так вот, относительно Юрочки Борзова, я очень боюсь, что предчувствия Глеба насчет записных книжек тоже могут сбыться. Тем более что Глеб держал их в тумбе своего рабочего стола, и я специально посмотрела, когда мы были там, тумба не заперта: бери кому угодно!
И чем же этот Юра мог попользоваться из Глебовых книжек?
О! Очень многим! Там были и наброски сюжетов, и записи всяких историй, и прозвища и характеристики разных лиц, многих из которых знал и Юра, когда жил в Магадане, но знал куда более поверхностно, нежели Глеб. Словом, это богатый материал, ии не Юрочке Борзову с его способностями и мозгами собрать и придумать такой. В записных книжках сидели в зародыше «Полигоны» и следующие романы Кураева.
Кому знать, как не вам, согласился Михаил. Я, правда, не ожидал, что в работе он обращался к архиву, а не к памяти.
Память у него была гигантская, колоссальная, заверила Вика, просто поразительно, сколько всего она вмещала. Глеб был уникальный рассказчик, я столько наслышалась от него, особенно в первые годы нашей жизни, когда он не так много писал. Но чем больше и лучше он писал, тем меньше рассказывал. А было время, когда он меня просто заговаривал, особенно в период запоев. Тогда он мог говорить круглые сутки: и день, и два, и четыре. У меня голова пухла, страшно хотелось спать, но было так интересно, что я почти не засыпала, а теперь безумно жалею, что сама, хотя бы конспективно, не записывала его рассказы. Я вам сказала, что он тогда не очень много писал. Это не так. Годного у него тогда получалось немного. А писал он просто чудовищно много. В нашей квартире была ванна с дровяной колонкой, которую мы называли Филомена. И за неделю он исписывал столько бумаги, что только бросовыми, как он считал, черновиками мы так протапливали Филомену, что горячей воды хватало на двоих. Конечно, теперь я себя ругаю, что топила такими «отходами». Глеб в одном из своих писем приятелю-геологу указал: расход средств на бумагу у меня очень велик. Да, что и говорить, ведь жили мы тогда на сто рублей на мою зарплату, да на его нерегулярные и очень небольшие гонорары
А выводить Глеба из их общего запоя с Борзовым каждый раз приходилось мне. Вызывала ему врача, снимала интоксикацию, выдерживала нужный режим. Понимаете, сам он давно бы без этого погиб. Иногда ему подолгу случалось не пить, в основном в экспедициях, но потом он все равно срывался.
А вылечить его совсем не получалось?
Я пробовала. Даже уговорила его пройти очень серьезный, дорогостоящий курс, после которого излечение было практически гарантировано. На это ушел бы весь гонорар от очередной книги рассказов. Но Глеб поехал к сестре на Кавказ покататься на горных лыжах, и она его отговорила.
Почему?
Я считаю только потому, что ей стало жаль таких денег на лечение. А так она могла рассчитывать на какую-то долю от них. Поймите, она смотрела на Глебовы внушительные, хотя и редкие гонорары, как на даровые деньги, которые получают «просто так», а не зарабатывают тяжелейшим, изнурительным трудом и которыми по этой причине не грех поделиться и с сестрицей, и с ее детьми. Ей нельзя было объяснить, что в пересчете на каждый месяц полученные залпом гонорарные деньги не составляют даже той зарплаты, которую имела она. Вот вам в высшей степени показательный пример. В поселке, где живет Ольга Александровна, у одной бабушки пропала корова. Куда она там сгинула неизвестно. Но вскоре Глеб Александрович получает от сестры письмо, в котором она описывает эту историю и прямо говорит брату, как было бы хорошо, если бы ОН приобрел новую корову и тем обрадовал бы бабушку.
А как отреагировал Глеб?
О-о! Это надо было слышать! Сначала он раздумчиво произнес: «Бабушке корову купить?», а затем начал выдавать одно за другим такие витиеватые и смешные матерные выражения, которых я отродясь ни от кого не слыхала. Потом еще несколько раз он повторял: «Купить бабушке корову?», и шли новые, еще более смешные матерочки. До сих пор жалею, что я их не запомнила. А тогда хохотала до слез.
Похоже, Ольга Александровна твердо намерена взять в свои руки дела по наследству. Или здесь она столкнется с Людой?
Думаю, не только с Людой, но и с Ольгой Петровной той женщиной, которая была на поминках с мальчиком. Это ведь сын Глеба.
Я знаю, сказал Михаил.
Откуда? в очередной раз удивилась Вика.
Ольга Александровна сама представила мне Олю и ее сына.
Оля была знакома с Глебом еще в Магадане, и Глеб своего авторства в появлении у нее ребенка не отрицал, хотя формально их отношения не были зарегистрированы, впрочем, как потом и со мной.
А теперь Ольга Петровна хочет установить Глебово отцовство через суд?
Да, хочет. Я обещала свидетельствовать в ее пользу.
Мне показалось, что Саша и лицом похож на Глеба.
Похож, похож, несомненно.
А Глеб принимал в нем какое-то участие?
Как он мог принимать? Из каких денег? Я же вам говорила, как мы жили. А кроме того, рожать ребенка Оля решила сама, не рассчитывая на его участие. Посвящать свое время Сашиному воспитанию Глеб тоже не мог. Запои заглатывали не только деньги, но и время.
А после того, как сестра отговорила Глеба, других попыток вылечить его не было?
Нет. Потому что мы вскоре расстались. Я была сыта по горло. Во время нашей совместной жизни произошло три столь диких случая, что я не решусь их описать. Перенести каждый в отдельности и то, казалось, было выше сил, но когда к ним присоединился четвертый, затмивший все прочие вместе взятые, я только чудом не сошла с ума и поняла, что надо спасаться бегством. Понимаете, меня до сих пор охватывает настоящий ужас, когда я вспоминаю картину, которую тогда увидела.
«Что ж такое она могла застать? подумал Михаил, теряясь в догадках. Помолчав, он спросил:
А вы сохранили отношения после разрыва?
Конечно, он часто бывал у меня, не без гордости и как о само собой разумеющемся сказала Вика и добавила:
И рукопись последнего варианта неопубликованного романа он оставил мне.
«Стратегию исчезновения»?
Да.
А тот вариант, который Ольга Александровна уже отдала в «Современник», не последний?
Нет, не скрывая удовольствия, подтвердила Вика. У нее осталось СОВСЕМ НЕ ТО.
И у Вас, конечно, нет намерения дать ей тот вариант, который имеете Вы?
Разумеется, нет, подтвердила Вика и после паузы добавила:
Вы считаете, я не права?
Я не могу судить об этом, ответил Михаил. Как будущий читатель романа я бы, конечно, хотел увидеть лучший вариант, то есть тот, который у Вас. Но если сестра Глеба, ничего не выясняя и не пытаясь договориться о публикации именно лучшего варианта, без всяких сомнений и задержек торопится издать то, что оказалось у нее в руках, лишь бы взяли поскорее, я бы тоже очень задумался, стоит ли делать ей такой подарок. Вы, наверное, надеетесь, что когда-нибудь сможете передать для публикации ту рукопись, которую Глеб отдал Вам?