А про следующий век вы что думаете? задумчиво спросил Лев Борисович.
Боюсь, я в него совсем не впишусь, грустно ответил Юра. Мне снова кажется, что я живу в детективе, в котором знаю концовку. Только другие ее пока не знают.
Вы не выглядите старомодным.
Вы меня не поняли. Я современен, я тоже все знаю. Меня нельзя ничем увлечь, я абсолютно пуст внутри. У меня нет ни капли таланта..
Они еще выпили. За талант. Лев Борисович поспешил сменить тему.
Я завтра уеду, скорее всего. Обратно в монастырь.
А комната?
На пару дней. Оформлю отпуск, возьму кое-какие вещи и вернусь. Буду заниматься квартирным вопросом.
Вы так не хотите жить в Москве? Подождали бы еще немного, соседний дом уже расселили. Фирма одна, дали всем квартиры в зеленой зоне.
Мне не нужна квартира в зеленой зоне, я живу в деревне. Честно говоря, я очень привязан к этой квартире, в ней прошли лучшие годы моей жизни. Мы только приехали в Москву, мне дали общежитие, а Саша жил здесь с отцом.
Саша?
Мой племянник. Мы с ним были ровесниками, обоим по восемнадцать.
А откуда вы приехали?
Из-под Львова. У меня там уже никого не осталось, Рива, как отца похоронила, так тоже сюда переехала.
Ревекка мать Саши?
Да мать. Саша погиб семь лет назад. Это ее сильно подкосило. Она и меня воспитала, но Знаете у нас в семье были странные отношения. Ревекка была вроде как мать, а отец мой он и отец, но по возрасту годился мне в дедушки. Я так и не знал до конца, как к нему относиться, даже как его называть. В мыслях все время сбивался на имя-отчество.
Лев Борисович замолчал. Юра резал колбасу кружочками и не успокоился, пока не порезал весь кусок. Потом налил водку в рюмки.
Вы сюда учиться приехали?
Да, Суриковку закончил.
Разговор сдох. Лев Борисович посмотрел на часы.
Половина первого.
«Уходи же, ну уходи», подумал Юра. Минут через десять должен был начаться «Ночной портье» по телевизору. Мысленно Юра уже простился со Львом Борисовичем, пожелал ему спокойной ночи и счастливо доехать, а теперь приветствовал Дирка Богарта и Шарлотту Ремплинг.
Пойду я спать, а то просплю семичасовую электричку.
Конечно. Заходите еще, когда вернетесь.
Непременно. Спокойной ночи.
Спасибо за компанию. Приятно было познакомится.
Юра
Я бы еще извлек из мозгов несколько вежливых фраз, но он уже ушел, тогда я слил остатки водки в стакан, разбавил апельсиновым соком, кинул лед, взял подушку, лег на диван, как был в ботинках, и включил телевизор.
Нравится мне этот фильм. Вообще-то я люблю простые фильмы с незатейливым юмором, типа, «День Сурка» (О, «День Сурка!») или те, где много крови, только не вестерны, но тут что-то есть. Воспоминания молодости? Такая страсть. Такая женщина. И фашисты забавные. Завтра я обедаю с Марой и подарю ей эту фигню из цветочного. Странно, такая тусовочная девушка, а про свой бездник ни слова. Моя невеста была готова полгорода пригласить на всю ночь танцевать. Или что-нибудь выкинуть. В прошлом году мы с ней отправились в казино, где-то на ВДНХ, выиграли двести грин, потом все просадили и пошли домой пешком. А по дороге залезли в фонтан на Пушке, чтобы выловить оттуда деньги и словить тачку. Пришли домой, и я сразу уснул, а она до утра где-то мельтешила и потом на меня страшно обиделась.
Все-таки жизнь прекрасна. С тех пор, как мы расстались, я почти свое свободное время провожу на диване с включенным телевизором. А Мара очень красивая. Таких даже в телевизоре нет. Я люблю ее, я всегда ее любил, с тех пор как увидел. Я и сейчас счастлив от того, что она просто есть. Правда, в последнее время мне хочется, чтобы она стала моей. Или я опять все испорчу?
В какой-то момент я, наверное, заснул, потому что мне приснилось, что огромный негр в пурпурной шелковой пижаме уверяет меня, что он мой брат и зовут его Саша, а потом мы с ним куда-то едем и ищем фамильные сокровища, а нас преследуют нацисты. Проснулся я, когда мы с черным братцем закапывали чей-то труп в окрестностях Амстердама.
Настроение у меня было как раз для работы. Я перевел начерно главу (вначале я пишу что-то на бумаге, а потом красиво и осмысленно набиваю это в «кипятильник»). Еще неделя, и перевод можно сдавать. Потом выпил растворимого кофе на кухне.
Этот уехал? как бы между делом спросила Зоя, которая варила там кашу.
Почему?
Дверь заперта, плаща нет.
А я откуда знаю?
Видела вчера, вместе пришли. Пьяные.
Все, замечен в сотрудничестве с врагом.
Уехал. (Театральная пауза). Но вернется через пару дней. С работы уволится и вернется.
Зоя хрюкнула и пошла класть масло обратно в Ревеккин холодильник.
Детский сад какой-то. Я вернулся в комнату, открыл ящик стола и достал белую папку. Два моих рассказа и несколько, как я думаю, удачных стихотворений. Что я вчера ему нес? Что я плохой писатель, потому что устарел, еще не родившись? Современная мысль и форма от меня безнадежно ускользают по мне, так современное искусство настолько стремится быть в авангарде в авангарде всего, что совершенно утратило связь с реальностью. Кино создается из кино, книги из книг, картины из картин. В любой рецензии можно прочесть: «Финал произведения отсылает нас к.. начало к, которое, в свою очередь, отсылает нас к». И еще раз отсылает. Так и едешь со всеми пересадками. Книга это путешествие, а писатель а писатель пилигрим, пролагающий путь другим. Может, я просто боюсь отправиться в это странствие, боюсь, что потеряюсь на первой же развилке?
С этой свежей мыслью я убрал папку в стол и сел печатать то, что уже перевел. Зрение у меня минус три, но по жизни я очки не ношу, только, когда работаю. К полудню я закончил, выключил махину, побрился, почистил зубы, надел чистую толстовку и позвонил Маре на работу. Она работает секретарем какого-то завотдела «Московской Правды», и у нее есть перерыв на обед.
Добрый день. Мара Алексеевна?
Я слушаю.
Это Юрий Викторович. Мне было назначено.
Юрка! Куда ты меня поведешь?
Фразочка прямо как из кино. Прижав трубку к плечу, я достал из заднего кармана деньги и пересчитал. Выходил «Макдональдс». Я начал считать еще раз.
А хочешь, пойдем в столовую «М-К»? предложила Мара.
Это где?
Да здесь же, в нашем здании. Там хорошо кормят и недорого. А потом что-нибудь придумаем. Я на пару часов отпрошусь.
А тебе ничего не будет?
Не-а, тут девчонка меня заменяет. Наш босс до сих пор толком не знает, как мы выглядим. Когда ты сможешь подъехать?
Так. От Кропы до Девятьсот пятого Где-то через полчаса.
Давай тогда ровно в час. Подходи к главному входу, я спущусь к охранникам с пропуском. Окэ?
Окэ. До встречи.
Мара первая повесила трубку.
Я надел куртку, ботинки и побежал вниз по лестнице. Я решил пешком идти до «Боровицкой», чтобы поменьше ехать на метро. Я шел по Волхонке и радовался, что живу именно здесь, рядом с Пушкинским музеем. Я, можно сказать, вырос в Пушкинском музее, у меня был абонемент почти на все курсы лекций с четвертого по девятый классы, я играл в здешнем драмкружке в пьесах, которые сочиняли здешние же одухотворенные девочки. Античный зал я вообще воспринимал, как свою резиденцию: я тут делал уроки, знакомился с разными людьми или просто думал. Почему-то эта любовь к Пушкинскому музею не распространилась на весь район. Я до сих пор знаю его не очень хорошо, и названия половины переулков для меня звучат дико. Например, Могильцевы переулки где они вообще? Как там могут жить люди? Скорее всего, упыри.
В бассейне «Москва» возились рабочие. Мне было приятно, что с голограммой у них ничего не получилось. А мысли убегают, словно не хотят иметь со мной дела все осень. Не люблю осень. Пусть Пушкин, Тютчев и Фет расписываются в своей любви к этой старой деве, а меня осенью просто тошнит. Я вообще не умею страдать. А страдать беспричинно, просто от осеннего сплина (все умирает кругом, видите ли) для меня невыносимо. Разум ждет зимы, тело скучает по лету, а душа мечтает о весне. Осенью я, вроде как, и не живу.
Хорошо, что Мара работает на «Девятьсот пятого». Там рядом Ваганьковское кладбище, и можно купить дешевые цветы. Мара уже стояла на проходной, когда я примчался туда с маленькой красной розой. Она улыбнулась.
Я не слишком опоздал?
Нет. Цветочек мне?
Твоему шефу. Где эта твоя столовая?
Пошли.
Черт. Кто придумал эту столовую?! Ты вначале платишь деньги, получаешь чек, а потом с этим чеком мучительно ищешь то, что заказал.
Слушай, Мар, а что это «3.700»?
Салат какой-нибудь. Ты заказывал салат?
Уже не помню. Так: суп у меня есть, правда, почему-то рыбный
А ты какой хотел?
Борщ.. Отбивная есть, оладьи.. хрен с ним с салатом, чего не хватает?
Компота.
Верно. «1.700». А у тебя все есть?
Угу.
Как ты так разобралась?
А я просто сразу беру, что нравится, а на чек не смотрю.
Ну вот мы сели.
Приходи ко мне сегодня вечером.
С чего бы?
Отметим твой день рождения.
Мара улыбнулась губами.
Ты помнишь.
У меня записано. Кстати, вот тебе подарок, я достал из кармана эту несчастную голову. Поливай ее, и вырастет травка.
Какая?
Зеленая.
Спасибо. Очень мило.
Я смотрел то на Марины брови, то на ее кулон. Брови у нее очень красивые: черные, ровные и блестящие. Кулон тоже интересный сделанный из тонких золотых прутиков слон с большим жемчужным глазом. Марины губы двигаются. Большие терракотовые губы, у моей мамы такого цвета кафель на кухне, мне очень нравится. Она ведь что-то говорит.
приехать сегодня не приеду. Ты же знаешь, как я далеко живу. Но на выходные у меня есть план.
Какой план?
Поехать на дачу. У меня есть ключ от домика в Кратово. Ты был в Кратово?
Как-то раз в Жуковском.
Я не поняла, ты согласен?
Согласен? А, да, конечно. А сегодня ты не приедешь?
И завтра не приеду. А вот в Кратово
На выходные. Взять вина и стихов диван?
Хватит и раскладушки. Пошли отсюда. Вон, видишь, Отар Кушинашвили еду заказывает.
Урод.
Я предложил Маре сходить на кладбище, но она отказалась. Тогда мы сели на 35-й троллейбус и целый час просто катались. Почти приехали в Сербор. Я люблю троллейбусы больше автобусов и трамваев. Садишься на высокое сиденье и едешь, как на омнибусе. Почему-то у троллейбусов самые интересные маршруты.
Глава 6
В понедельник, когда хоронили Ревекку, Анна, как обычно, пошла в школу. Школа находилась на «Калужской», потому что была не просто школа, а спец. То есть когда-то она была обычной средней, а потом ее разделили на четыре профиля: математический, гуманитарный, химико-биологический и физкультурный, и стали принимать учеников за плату.
Расклад в школе был такой: в матклассах учились ботаны, в физклассах дауны, там любой урок можно было заменить баскетболом или дзюдо. В химклассах какие-то больные, которые действительно хотели быть химиками, и только в гумклассах, классах «Г» нормальные люди со здоровой психикой, которые получали нормальное образование, не слишком загружавшее мозги, разве что два языка: английский и французский. Обещали, что будет латынь для желающих.
Анна училась, конечно, в гумклассе. Ее мать наивно полагала, что девочка увлекается историей: войны там всякие, революции. Когда-то Анне нравилась античность. Она даже повесила вырванный из книжки портрет Александра Македонского над кроватью и разговаривала с ним перед сном, ласково называя Алекс. Потом ей смешно было и стыдно. Теперь она читала книжки: в меру пафосные, в меру прикольные. В рюкзаке у нее уже пару недель лежала «Имя Розы» Умберто Эко. Но ей нравилось учиться в этой школе. Здесь было все: хорошая компания и нормальные преподы.
У выхода из метро ее ждала Анька. Ее лучшая подруга. Анна вначале дергалась от нее, думала, почему у нее не может быть более спокойной подруги, но потом привыкла, тем более, что с Анькой всегда было весело.
Привет, привет. Как ваше ничего? радостно спросила та.
Ничего.
Ты френч сдала?
Не-а.
Что думаешь делать?
У тебя спишу.
Наглости полон рот. У меня неправильно. Я ж тупая.
Тогда сама сделаю.. На перемене.
На следующей перемене мы с Гуру идем пиво пить. Физру прогуляем.
Анна остановилась, достала сигарету и закурила.
Посидим немного. Время есть.
Ну ты даешь. Анька уставилась на кончик сигареты. Давно начала?
Анна помотала головой.
Меня вот Гуру тоже все время подбивает. Он даже травку курит при мне.
Это хорошо или плохо? не поняла Анна.
Анька смутилась.
Не знаю. Я, во всяком случае, травится не собираюсь.
Можно затянуться? через минуту попросила она.
Докуривай. Анна протянула ей сигарету.
Анька набрала полный рот дыма, потом смачно выдохнула его.
Ты не взатяг куришь, презрительно заметила Анна. Отдай сигарету.
Первым уроком была химия. Химо был сам завуч. Они опоздали на пять минут.
Та-ак, та-ак! радостно завопил химо. Сыч и Нойман. Как всегда. Подлый класс хихикнул. А мы тут уже пари заключаем, на сколько вы опоздаете.
Извините, Дмитрий Петрович, автобуса долго не было. Анька умела извиняться. Она словно сама целиком превращалась в жалостливое слово «простите».
Еще раз опоздаете, будите учиться в коридоре. Садитесь.
Дмитрий Петрович увлекся пересказом биографии какого-то химического придурка, поэтому Анна смогла сделать домашку.
Так ты идешь с нами пить пиво? спросила на перемене Анька.
А куда?
На стройку. Никто не застукает.
Пошли.
А физра?
Я сегодня не могу.
Красная Армия пошла в атаку? за спиной у Анны возник худосочный Гуру.
Анна поморщилась.
Не твое дело.
Гурик, привет! Анька повисла у него на шее.
Пошли, пока урок не начался, мрачно сказала Анна.
Летс гоу, откликнулся Гуру.
Они купили пиво в ларьке, пошли на стройку и сели там на бетонную плиту, положив на нее рюкзаки. Гуру открыл пиво зажигалкой.
Надо не забыть жвачку купить, серьезно сказала Анька.
А я на френч не иду, лениво сообщил Гуру. У меня стрелка в пол-одиннадцатого, а потом надо еще в одно место заскочить.
Гуру, а когда мы к твоим друзьям поедем в наркологическую клинику? с энтузиазмом спросила Анька.
Съездим как-нибудь У меня друзей там много лечится, печально повернулся он к Анне. А недавно похоронили одного.
Анька обняла его за плечи.
Кстати, о похоронах, задумчиво сказала Анна. Сегодня вот хоронят мою тетю. Сердечный приступ, шестьдесят лет, совсем не старая.
Анька и Гуру целовались и ее не слушали. Анна закурила.
Дай сигарету, живо обернулся Гуру.
Прикиньте. Тут предок мой объявился. Звонит типа и говорит: «Я типа твой папа».
Подожди, твой отец же с вами живет.
Это отчим. А отец уехал, когда они с матерью лет пять назад развелись. В какую-то жопу. Не писал, не звонил, а тут вдруг приперся.
С чего это?
Я же сказала, сестру хоронить.
А-а. Гуру потерял к ней интерес. Сам он о своих родителях не говорил, никто их не видел, и все считали, что Гуру сам по себе.
Зато Аньке тема понравилась.
А папа твой че те еще сказал?
Да ничего. Я и сама не знала, о чем с ним говорить. Я его помню как-то не очень. Ну типа он меня куда-то водил иногда, иногда книжки читал. По-моему, он и не знал толком, как я выгляжу, узнавал меня всегда по темному каре: у меня все детство такая стрижка была. Я помню, я надела какие-то джинсы, такие индийские синие, а сверху платье и пошла гулять. А он меня догнал на лестнице, а потом говорит: «Слава Богу, все в порядке, а я уж испугался, что ты в тапочках пошла».
Гуру засмеялся.
Пиздатый у тебя отец.
А меня отец однажды в магазине забыл. На весах, сказала Анька.
Не понял.
Ну, мне полгода типа было или год, он взял меня, короче, в магазин. Овощной, знаете. Короче, он решил меня там взвесить. Уже все купил, короче, очереди нет. Так вот он меня и посадил на весы, на эти самые большие, положил там всякие гирьки, клал, клал, пока стрелка че-то там не показала. Тогда он взял авоськи и пошел домой. Прикиньте, приходит, а мать спрашивает: «Ничо не забыл?». А он давай по списку: «Картошка там, морковка». Короче, она кричит: «А ребенок где?!».