Каким же он был дураком! Тору заливисто засмеялся, хлопнув себя по лбу, но затих, поняв, что непривычно долго молчавший Юмэ заснул.
***
Запинаясь из-за прерывающих его мыслей, Тору рассказал то, чем готов был поделиться. Юра, очевидно, был несколько разочарован, так и не дождавшись развития драмы и зацепившего его криминала. Зато случайно приплетенная к теме история их с Юмэ дома показалась Юре интересной: он слушал её с приятно удивившим Тору вниманием. Перерыв подходил к концу, и им пришлось вернуться в аудиторию, но голова Юры, казалась, уже болела от переполнивших её вопросов вряд ли он, даже обладая очень цепким умом, смог понять нечто, изложенное настолько сумбурно и скомкано.
Всё равно скука смертная, протянул Юра, крутя ручку на пальце, расскажи, что за фэнтези ты мне пересказал. Я такого не читал.
Мне раньше снились такие сны, продолжил Тору, я даже немного жалею, что рассказал об этом, но к слову пришлось и мне показалось, что это заинтересовало бы тебя больше, чем история Танаки-сэнсэя.
Тебе снился какой-то парниша за стеклом, и вы во сне построили дом и стали там жить? переспросил Юра. Тут есть какой-то скрытый смысл, или я дурак?
Ты не дурак, ответил Тору, а смысл, он ненадолго задумался, прокручивая в голове значение слова «смысл», а смысла, наверное, и нет. Смысл где-то дальше, но я сейчас подумал и понял, что и дальше смысла нет. Мне иногда снится что-то такое: сначала были картины, игра символов без определённого сюжета или какой-то последовательности, а потом появился этот человек. Мы стали друзьями, потому что я видел его едва ли не чаще, чем родителей.
Твой Танака всё-таки был твоей первой школьной любовью? Юра вопросительно поднял бровь. Тору засмотрелся и не сразу среагировал на вопрос.
Вы в России называете любовью что попало, сказал он, одно слово для домашних животных, друзей, жён и детей, коллег и хобби. У нас немного больше, чем просто «нравится» и «люблю», но Танака-сэнсэй мне нравился. Как учитель, как руководитель литературного клуба и как человек, проявивший ко мне интерес. Разве он мог мне не нравиться?
Моей первой школьной любовью была моя одноклассница, тихо посмеялся Юра. Казалось, преподавателю не было никакого дела до шумящих студентов: он продолжал вести занятие и с каждой минутой выглядел всё менее заинтересованным.
Любить одноклассниц безвкусно.
Я знаю, ответил Юра, я вообще был жутким неудачником в плане нежности, поэтому, пару раз предложив донести её портфель до дома, я её этим же портфелем и стукнул. До сих пор до конца не понимаю, почему мужчины выражают свои чувства так по-скотски. Мне кажется, везде так. Хотя Бог говорил беречь женщин. Ты вот когда-нибудь девчонок задирал?
Никогда, признался Тору.
А они тебе вообще нравились?
Конечно нравились, сказал он, успев возмутиться, или не нравилисьне помню. Мне никогда не было интересно с одноклассниками. Но мне нравятся девушки!
Блондинки?
Нет.
Низкорослые?
Нет.
С веснушками?
Да нет же!
Они нравятся тебе больше, чем высокий и стройный Танака Иори?
Нет! выскользнуло у Тору, но он тут же опомнился, то есть да. Да, да, конечно, да. Зачем вообще сравнивать?
Мне в старших классах вполне себе нравилась училка, Юра легко толкнул Тору в бок локтем, а предпочтенияну, разные у всех. Я же не осуждаю. Я же не твои одноклассники, да?
Ты снова намекаешь, что мне нравятся мужчины? нахмурившись, спросил Тору. У кого что болит, да?
Нет-нет, ничего я не намекаю, с многозначительной ухмылкой сказал Юра, просто говорю, что со мной ты можешь любить кого угодно и быть, в принципе, кем угодно.
Даже если мне нравятся девушки, продолжил Тору, или вообще никто не нравится, ты плохо относишься ко всему такому, я помню.
Ну я не то чтобы шовинист или какой-нибудь гомофоб, задумчиво сказал Юра, но и не нейтральный. С друзьями иначе, понимаешь? Ты мне уже друг, на тебя другие принципы действуют.
Какие принципы?
«Твори, что хочешь, я поддержу или постою в сторонке, а потом побуду крепким плечом или жилеткой для слёз». А иначе в дружбе никак, да и это уже не дружба будет, а так, ерунда и гадость. И, если тебя это успокоит, я не считаю тебя сумасшедшим. Хотя надо бы.
Шаг шестой. Тлеющий уголёк надежды
Они разошлись раньше привычного: занятия закончились, но Юра задержался в учебном корпусе. Тору ждать не стал: каждая минута нахождения в холодных стенах отзывалась внутри неприятным зудом. Ему в самом деле казалось, что органы обросли колючей щетиной и теперь заставляли тело вздрагивать при любом движении. Тревога делала ноги ватными, а голову мутной, окружающий шум отдавался в ушах тяжёлым гулом, а яркий свет вызывал головокружение. Тору упорно сопротивлялся чувствам, но те всё равно превращали его в потерянный съёжившийся комок, норовящий забиться в угол и спрятаться от действительности в тишине, темноте и спокойствии.
Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя спокойно в университете. В первую неделю после поступления? Обстановка казалась завораживающей, неизвестность манила и отвлекала внимание, не давая тревоге расползтись по телу колючей проволокой. Однако со временем, когда учебные комнаты и препараты стали давящей обыденностью и из объекта удовольствия превратились в неизбежный долг, мучившие Тору панические атаки вновь захватили контроль над его буднями. Эмоциональная буря оставляла его лишь в тишине дома, во время написания картин или стихов, но и творческим порывам предшествовала боль. Тору казалось, что жизнь рушилась у него на глазах; он вспоминал себя, стоящего перед зеркалом первого сентября и видящего в оживившемся взгляде бьющуюся в сердце надежду. Сейчас она, растоптанная и жалкая, лежала под белой подошвой кроксов, пряталась в карманах хирургического костюма и застревала в трещинах выбеленных стен. Тору не знал, куда мог сбежать от самого себя и как должен был ощутить желанную свободу. Он хотел сохранить в себе частицу наивного юноши, что с полным предвкушения и гордости взглядом в первый раз открывает дверь университета и погружается в мир белых халатов и чувственно-хладнокровных сердец.
Сейчас он был тем, кого опасался, будучи ребёнком и кем когда-то боялся стать. Был растерянным, пустым и болезненно вялым, хватающимся за прошлое и совершенно перед ним бессильным взрослым.
Тору хотел, чтобы его не стало.
Он желал этого так часто и так долго, что давно потерял счёт тянущим вниз мыслям. Раз и случайно выпасть из распахнутого окна, два оказаться в эпицентре взрыва, три бором просверлить соблазнительно пульсирующую артерию и так по кругу, триста шестьдесят пять дней в году и один в високосный на то, чтобы удержаться во временной петле ещё на год и понять, что всё, в общем-то, вполне неплохо.
Лежа на кровати, Тору ловил пробивающиеся из-за штор блики. Настоящее выглядело испорченным и грязным, даже собственные руки, в лунной полутьме кажущиеся особенно тонкими и бледными, не вызывали ничего, кроме отвращения. Тору ворочался с боку на бок, пытаясь выбрать позу, в которой действительность будет ощущаться не такой мрачной и удручающей. Подушка касалась лица и жёсткостью царапала кожу. Тору поджал ноги к животу, чувствуя, как внутренности сжимает в мучительном спазме. Его тянуло в прошлое, и он не мог убежать от своих желаний, как бы сильно к этому ни стремился. Самые болезненные воспоминания служили опорой для жизни, мотором, заводящим сердце и заставляющим встречать новый день.
Тору улыбнулся: если он сможет всю жизнь воспринимать своё настоящее как фон, позволяющий чтить далёкое прошлое, то его реальность сможет окраситься оттенками яркости.
***
Тору нерешительно мялся у порога литературного клуба. Из-за двери доносились редкие голоса учеников в его сердце поселилось беспокойство.
Он не боялся непринятия: чужие насмешки стали настолько привычными, что всё чаще оставались незамеченными. Тору боялся разочароваться в деле, которое с недавних пор начало приносить ему удовольствие, сравнимое с рисованием и снами.
Акияма-кун, окликнул учитель Танака, рад, что ты всё-таки решился. Проходи.
Тору неуверенно шагнул внутрь класса и огляделся: сейчас было проще ощутить себя частью единого организма. Каждый находящийся здесь болел литературой и имел шанс стать выдающимся автором. Наверняка коллекции прочитанных ими произведений хранили в себе сотни книг, о которых Тору даже не слышал. В мыслях образовалась неловкая пауза, ещё больше выводящая его из равновесия.
Танака Иори рассказывал что-то о предстоящих мероприятиях, и ученики внимательно вслушивались в его слова. Ни один человек не отвёл взгляда, не издал ни одного отвлекающего звука. Тору не смог скрыть восхищения: Танака Иори был по-настоящему выдающимся педагогом. Вскоре он и сам втянулся в процесс: в обсуждении не участвовал, всё ещё оставаясь тенью своей неуверенности, но происходящее вызывало у него неподдельную заинтересованность. Никто в классе не взглянул в его сторону; это не могло не радовать, но также доставляло дискомфорт: не могло ли безразличие говорить о том, что его ожидает не самый тёплый приём? Как отнесётся сформированный коллектив к новому человеку, совершенно безнадёжному в вопросах общения?
Учитель Танака закончил говорить, и все воодушевлённо принялись что-то писать. Двое ребят шумно развернули ватман, начали расчерчивать его и делали это до того слаженно, что казалось, будто они занимались этим всю жизнь. Опомнившись, Тору взял карандаш и принялся штриховать бумагу ему нужно было создать видимость работы, чтобы не привлекать к себе внимание. Он знал, что пришёл в клуб в первый и последний раз.
Тору ненадолго поднял глаза на учителя Танаку и, столкнувшись с ним взгдядами, тут же уткнулся в лист, ставший похожим на поле сорной травы. Рука задвигалась быстрее, штрихи выходили всё более грубыми и твёрдыми. Вскоре лист с шумом порвался на звук обернулось несколько любопытных глаз.
Очень, задумчиво кивнул Танака Иори, подходя ближе, очень оригинальное решение. Ты действительно талантлив в рисовании, Акияма-кун.
Из глубины кабинета послышался короткий смешок. Тору вздрогнул, пожелав здесь и сейчас провалиться под землю.
Я не представил вам нового члена нашего клуба, учитель Танака шумно хлопнул в ладоши, Акияма Тору, талантливый поэт и художник. Я думал, ему нужно будет больше времени, чтобы раскрыться, но, видимо, ошибался. Удивил, Акияма-кун. Тору с удовольствием поможет нам с оформлением, да?
Тору огляделся: все члены клуба, оставив дела, смотрели прямо на него и ждали ответа. Он быстро закивал, боясь даже вдохнуть: воздух в одно мгновение стал царапающим горло раскалённым песком.
Это, едва не заикаясь начал Тору, это вышло случайно. Яя придумаю что-нибудь заслуживающее внимания!
Он поклонился, чувствуя, как краснеют уши.
А это и вправду неплохо, юноша подошёл к столу Тору и поднял вверх изорванный клок бумаги, подойдёт сюда, он приложил лист к нужному месту, вот так. Отличная работа, Акияма-кун.
Тору замер, вслушиваясь в его слова. Его в самом деле похвалили за случайно созданную ерунду? Или всё происходящее было очередной жестокой насмешкой?
Время стало для Тору текучим золотом: он не замечал его хода, полностью погрузившись в работу. Плакат был готов через час совместного труда, все облегчённо выдохнули и, отдав результат учителю, расселись по местам. Тору смотрел на изящные пальцы Танаки Иори вены на кисти чуть выдавались вперёд темнеющими дорожками, и ему вдруг захотелось к ним прикоснуться.
Учитель, довольный проделанной работой, предложил составить план подготовки литературного сборника для ближайшего фестиваля. Тору вгляделся в окружившую глаза Танаки-сэнсэя паутинку морщин и не заметил, как потерялся в ней, пропустив объяснения мимо ушей. Кто-то предлагал свои идеи, кто-то, как и он, молча слушал, беря на заметку обозначившиеся задачи.
Тогда до завтра, кивнул учитель, жду полных сил и новых идей!
Ученики начали расходиться и Тору хотел последовать за ними, но Танака Иори попросил его задержаться.
Акияма-кун, что-то было не так? Мне показалось, ты сильно нервничал.
Нет-нет, Танака-сэнсэй! поспешил ответить Тору. Находиться наедине с учителем было неуютно и, хотя Танака Иори всегда говорил с заботой и без осуждения, ему хотелось как можно скорее покинуть класс. Всё было замечательно, и мне очень понравилось.
Волноваться, впервые оказавшись среди новых ребят, нормально, сказал Танака, но беспокоиться не о чем. Видишь, Ямамото-кун оценил тебя по достоинству. Ему не так легко понравиться.
Ямамото-кун? Джуничи Ямамото? Третьегодка, чьё имя на слуху у большей части школы? Тору смутился, поняв, насколько был растерянным и невнимательным. Лицо Джуничи сразу показалось ему знакомым, но он до сих пор не мог понять, где и как встречался с ним раньше. Фото Ямамото Джуничи стояли в главном зале, чтобы служить примером для остальных учеников. Получить похвалу от такого человека было намного ценнее, чем от любого другого члена клуба. Однако что-то в словах Джуничи напрягало Тору. Он тряхнул головой, прогоняя лишние мысли. Сейчас за него говорила невозможность поверить в искреннюю похвалу. Если Танака-сэнсэй доверял Джуничи, значит, поводов для беспокойства не было. Учитель выглядел человеком, отлично разбирающимся в людях.
Тору пришёл домой в смешанных чувствах, но почему-то почувствовал себя свободнее. Будто нить, связывавшая его крылья, порвалась и позволила вспорхнуть над скучающими буднями.
Тору регулярно посещал литературный клуб и, хотя сначала это давалось ему тяжело, стал приходить туда с удовольствием. Заставлять себя общаться и действовать в коллективе было мучительно, но воодушевлённый похвалой Тору умело справлялся с задачами. В какой-то момент ему начало казаться, что судьба проявила милосердие, позволив ему осмелиться и начать реализовывать свои таланты. Деятельность клуба процветала, мероприятия проходили успешно, Тору чувствовал себя ценным и, что было для него особенно важно, получал одобрение Юмэ.
Тот часто обвинял его в излишней скромности и нерешительности, но теперь мог лишь одобрительно кивать, в глубине души наверняка гордясь другом.
Тору долго не решался открыться кому-то из новых знакомых, однако с учителем Танакой с лёгкостью нашёл общий язык. Они несколько раз ходили в пришкольное кафе, чтобы обсудить дела клуба и отдохнуть. Танака Иори как оказалось, большой любитель мотти делал всё возможное, чтобы позволить Тору чувствовать себя уютно в в новом кругу, и со временем у него получилось. Больше не приходилось молчать или заикаться, мучиться сомнениями и неуверенностью. Голос по-прежнему звучал тихо, но к нему прислушивались, посещение клуба перестало быть изощрённой пыткой и, если бы не многозначительные взгляды Ямамото Джуничи, каждый раз заставляющие вздрагивать и беспокоиться, Тору мог бы сказать, что ему нравится вкус его новой жизни.
Однако главным открытием, связанным с литературным клубом, была вовсе не открывшаяся страсть к общению и не возможность смотреть на Юмэ, как на равного. В один из дней, когда стихи складывались особенно гладко, Тору осознал, что нравится девушкам. Это не было плодом разыгравшегося воображения или слишком бурной подростковой фантазией: девушки действительно засматривались на него, хотя за спиной называли «объективно средним».