Так дальше по этой улице, в конце её, есть купальня, напомнил оруженосец, удивляясь тому, что генерал её сам не вспомнил. Судя по зданию, она очень неплоха. Туда каждое утро три воза дров привозят. Думаю, там место знатное.
Нет, не соглашается генерал. Это улица еретиков, и в той купальне, думаю, как раз они и моются. Негоже мне, божьему рыцарю, плескаться в одной лохани с безбожниками.
Но дело было не только в его рыцарском статусе, главное он опасался, что кто-то из местных еретиков, раздосадованный его присутствием, затеет ссору. А теперь он этого боялся ещё больше, чем до вчерашней ночи. Тем не менее, ему нужно было демонстрировать своим людям, а также и тем местным, кто за ним следил, полное своё спокойствие. И поэтому он продолжил:
Через две улицы отсюда, кажется, у большой церкви, тоже была купальня.
А, точно. вспомнил Хенрик. У того большого и нового храма, почти напротив, была хорошая купальня. Да, так и есть.
Тот храм наш, а значит, и в той купальне должны мыться истинные верующие. Туда-то мы и поедем.
Он всё ещё волновался, ведь приехать в заведение с восемью людьми, когда горожане твоих людей и особенно тебя не жалуют и за спиной обзывают холуями герцога, было небезопасно. Но в купальне их встретили если и не радушно, то вполне себе спокойно может оттого, что там в этот час было немноголюдно. В общем, обслуживали их не хуже, чем других, вода в лоханях была чиста, а в общем бассейне тепла. Вот только вино было так себе, а цену за него просили, как за хорошее. Но Волков был рад и этому, платил без разговоров, лишь бы не было никакой распри с местными. А как время перевалило за полдень, велел фон Флюгену ехать в казармы, узнать, не вернулся ли из разъезда сержант Манфред.
Он уже готов был ехать обедать, когда молодой его оруженосец приехал обратно и сообщил, что сержанта ещё не было. Шесть часов Манфред был в разъезде, видно ездил далеко Впрочем, нужно было ещё подождать. И тогда, так как повар в купальне не пришёлся ему, решил он пообедать в другом месте. И не стал стесняться, а отправился в заведение «Дубовые столы», в котором обедал с бургомистром Тиммерманом, где распорядитель Рудольф был рад ему как старому знакомому:
Прошу вас, прошу, господин генерал, говорил он, показывая барону небольшой стол в уютном и светлом углу. Один будете обедать?
С человеком, отвечал барон, думая, что одному ему будет скучно, и намереваясь пригласить за стол Хенрика.
Зайца в кувшине, говяжью вырезку с розмарином, свиную голову с капустой, баранью лопатку или, может быть, ещё чего пожелаете? Рыбки, уточку жирненькую?
Волков слышал из сказанного едва половину, так как всё время думал о сержанте кавалеристе, и посему спросил:
А что будет быстрее всего?
Конечно, вырезка, и пятнадцати минут не пройдёт, как будет готова. Наш повар знает толк в говядине, вы будете довольны.
Вот и прекрасно, и вина несите, хорошего.
Действительно, не прошло и пятнадцати минут, как на стол ему лакеи поставили блюдо с отличной вырезкой. Но генерал, хоть уже и был изрядно голоден, сначала звал к себе фон Флюгена и снова отправил его в казармы с тем же вопросом: не приехал ли сержант Манфред?
Фон Флюген даже побурчал немного о том, что гоняют его напрасно, мол, и полутора часов не прошло, как он вернулся с ответом. Но барон был неумолим: езжайте!
Пока он обедал, молодой оруженосец вернулся и повторил: сержант Манфред ещё с задания не вернулся. После чего и хорошее вино генералу разонравилось. Он позвал лакея и рассчитался.
А в казармах всё было спокойно, обычная гарнизонная жизнь. Безделье и обжорство. Конечно, будь город его, он бы давно разогнал солдат по караулам, на заготовку дров, на правку стен и рвов, но кто же ему позволил бы тут командовать? Посему солдаты были рады лениться и обжираться за неплохое жалование, находясь, по сути, на зимних квартирах. Волков же, поговорив немного с Брюнхвальдом и заглянув в карту, которую Дорфус почти уже закончил, сел за один из свободных столов, всем своим видом показывая, что сейчас он ни с кем общаться не намерен. Но просидел он так недолго: едва ему один из кашеваров принёс кружку с пивом, как тут же пришёл дежурный офицер и сообщил, что его желает видеть какой-то человек. Если бы то был сержант-кавалерист
Что за человек? Горожанин? Мальчишка? уточнил генерал.
Нет, господин генерал, мужик из ближайшего села, отвечал ему офицер. Но спрашивает только вас.
Мужик? И только меня? удивился барон. Хорошо, зовите.
К нему привели человека, который и вправду не походил на местного бюргера. Немолодой крестьянин поклонился ему низко и спросил сразу:
Так вы и есть генерал?
Я и есть, а что тебе угодно, друг мой? ласково спросил Волков.
А мужик ему и отвечает:
Человек, что меня к вам прислал, сказал, что вы мне полталера дадите.
С чего бы мне тебе давать полталера? усмехнулся барон.
Но мужик настаивал:
А человек, что меня просил вас найти, сказал, что дадите. Говорил: обязательно даст.
И что же это за человек тебя просил? теперь Волков начинает понимать, что это всё неспроста. Он становится серьёзным и угадывает.
А того человека зовут Манфред, он из солдатиков ваших.
Ну, тут уже рука генерала сама потянулась к кошелю, он находит нужную монету и протягивает её мужику, а тот с поклоном берёт и говорит, чуть улыбаясь своему счастью:
Благодарствуйте!
Говори, сразу требует барон. Что тебе велел передать этот мой солдатик Манфред?
Глава 8
Да не шибко много велел он передать. Сказал, что стоит у ворот, а городские его внутрь не пускают.
Как так? удивлённо спросил барон. Он не нашёл ничего другого, что можно было бы спросить в этой ситуации.
Вопрос был, конечно, глупым. Только от растерянности Волков мог задать его. На что мужичок просто развёл руки: как, как? Вот так, не пускают и вся недолга. А тут ещё и Брюнхвальд подошёл вместе с капитаном Лаубе, встали рядом, стоят и интересуются молча: что тут происходит? Но Волков ни на кого внимания не обращает, он поднимается с лавки и спрашивает у мужика:
Так у каких ворот тебя встретил мой человек?
У Глевенских, отвечает тот.
У каких? не понимает генерал.
Что ведут на Глевен, то есть у восходных.
Теперь Волкову всё ясно.
Пойдёшь со мной, говорит он крестьянину.
А тот изумляется:
Добрый господин, да как же Мне нельзя У меня тут телега, вон, у забора вашего стоит. Я свинину привёз торговать.
За телегой твоей присмотрят, не бойся, всё будет цело, обещает генерал. И ещё денег получишь.
Вот тут крестьянин соглашается. А Волков берёт с собой два десятка людей и, разъяснив ситуацию в двух словах Карлу, оставляет казармы на него, сам же торопится к Глевенским восточным воротам. Волков, пока ехал, мучительно решал, что ему делать в этой ситуации.
«Вот ублюдки, думал барон о горожанах, проезжая по грязным и сырым улицам города. Они делают всё, чтобы спровоцировать свару и довести её до крови». У него складывалось впечатление, что всем тут управляет крепкая рука с холодной головой. И голова сия его не очень-то привечает.
Перед каждыми воротами, коли город строился по правилам, была небольшая площадь, чтобы при въезде и выезде из города телеги не создавали заторов, не загромождали и без того узких улиц, пока стража и городские сборщики пошлин осматривали товары и взымали с мужичков положенную деньгу.
И когда запыхавшийся крестьянин привёл барона и его людей на такую площадь перед воротами, тому сразу бросилось в глаза, что на ней, помимо телег и обычной стражи, четыре десятка вооружённых людей в неплохом доспехе, а ещё четыре офицера. Они стояли особняком и о чём-то переговаривались. Все в дорогих кирасах и шлемах, в плащах с мехом и при офицерских шарфах. У барона не было никаких сомнений, что его тут ждали. Как только он и его люди появились у ворот, как военные зашевелились, а офицеры, прекратив беседу, все стали смотреть в его сторону. Бюргеры знали, что он сюда приедет. Как он об этом не подумал? Ведь здесь, у ворот, так легко было устроить ему засаду, достаточно теперь просто перегородить улицу, по которой он сюда приехал. «Не посмеют! подумал генерал. Не посмеют они напасть на представителя герцога». А сам тем временем уже оглядывался, прикидывал, что делать, если его решат тут убить.
В общем, в складывающейся ситуации главное было не тянуть время и разрешить вопрос быстро, и он приказал:
Хенрик и фон Флюгер, со мной, Майнц, прикажи остальным спешиться.
Среди его охраны народ был отборный, почти все сержанты, и семеро были из мушкетёров, так что лучше им быть пешими, хотя, конечно, это их не спасло бы: в отличие от присутствующих здесь городских солдат, у людей Волкова древкового оружия не было. Сам же он поехал к офицерам, что стояли у стены. Его немного успокаивало то, что офицеры ведут себя весьма непринуждённо и находятся отдельно от своих солдат. Люди, которые собираются драться и убивать, так благодушно вести себя вряд ли смогут. Он приблизился к ним и, чтобы не показаться высокомерным, слез с коня и, кинув поводья фон Флюгену, подошёл к офицерам и поклонился им учтиво. Они ему тоже кланялись, но поклоны их были коротки, скорее смахивали ни кивки. При этом они улыбались с эдакой ехидцей, словно спрашивали: чего это ты прибежал? Хотя сами прекрасно знали ответ на этот вопрос. Но уже это их поведение чуть успокоило барона, они собрались купаться в заносчивой спеси, но, судя по всему, не собирались нападать. Одного из офицеров Волков узнал, это он приходил к нему на пир и был там рьян, дерзок и отказывался садиться за стол, несмотря на все приглашения генерала. Это был тот молодой офицер, что был подпоясан красно-жёлтым шарфом, он и сейчас был в нём.
Добрый день, господа, вежливо начал генерал. И тому офицеру в шарфе поклонился как знакомцу отдельно. Добрый день.
Что вам угодно, генерал? сухо и почти холодно спросил один из офицеров, видимо, старший из них.
Случилось дело, коего в добрых отношениях союзников быть не должно, начал Волков. Люди мои вышли за ворота города, и теперь их обратно не впускают.
Вот как, неужели? притворно и с насмешкою удивился офицер. И на лицах его товарищей также было заметно ехидство.
И я полагаю, что это никчёмная случайность, и посему она скоро разрешится с благоприятностью для всех, не замечая их невежливого поведения, продолжал генерал. Думаю, что офицер, распорядившийся их не впускать, не знал, что это мои люди. Люди Его Высочества курфюрста и герцога Ребенрее.
Офицер, распорядившийся их не впускать, прекрасно знал, кто они, продолжал тот же человек, которого Волков полагал старшим из них.
Ах вот как? барон сделал вид, что удивлён. А потом и добавил, всё уже понимая: Рискну предположить, что это вы и есть тот офицер?
Да, это я и есть, всё так же холодно отвечал ему человек.
Волков всего на секунду задумался, чтобы вспомнить происходивший в таверне разговор с разжалованным ротмистром Кохнером, где тот упоминал имя некоего капитана
А имя ваше, наверное ван Куттен?
Да, это моё имя, отвечал офицер. И добавил с заметным вызовом: И ваших людей впускать в город запретил я, как бы подразумевая сказанным: ну и что ты теперь сделаешь?
Но это какая-то ошибка, Волков даже развёл руками, он изображал удивление.
Ошибкой было пускать вас сюда, заметил один из стоявших за ван Куттеном офицеров.
Странно, всё ещё удивлялся генерал. Странно слышать такое от союзников.
Вы союзники? А зачем ваши солдаты рыскают по округе? Чего они вынюхивают? весьма грубо интересовался тот городской молодец, который носил шарф цветов Левенбахов.
Они осматривали земли, что принадлежат герцогу Ребенрее или его вассалам. Почему же людям герцога нельзя оглядеть земли своего господина?
Сам генерал при этом посмотрел на молодого офицера с красно-жёлтым шарфом на поясе с дружелюбным недоумением.
Союзники не проникают в дом хитростью, как воры, дерзко выговорил ему на это приспешник Левенбахов.
То есть вы не впустите моих людей в город? уточнил генерал, уже прекрасно понимая, что ни уговорами, ни даже деньгами, этот вопрос решить не удастся. А на случай применения силы они как раз и нагнали сюда народа в доспехах. Будь у него возможность, представься ему такой случай, так всех этих офицеров во главе с ван Куттеном он ну, к примеру, велел бы утопить в ближайшем колодце, а дурака, кичащегося своим красно-жёлтым шарфом, так вообще приказал бы повесить, как вора, на этом шарфе, но сейчас, к сожалению, ему нужно было терпеть и их заносчивый тон, и их злобные выпады. Да, терпеть
И посему он со всем возможным дружелюбием произнёс:
Ну что ж, впускать кого-то в город это ваше исконное право, на которое герб Ребенрее и тем более я, барон Рабенбург, покуситься не смеем, но я прошу вас об одном, господа: я прошу пропустить сюда моего сержанта, чтобы я мог отдать ему распоряжения перед тем, как он отправится в Вильбург. Я был бы вам очень признателен.
Можете выйти за ворота и там поболтать со своим сержантом, остроумно и с улыбочкой предложил ему молодой офицер в красно-жёлтым шарфе.
О, нет-нет, засмеялся генерал, этот трюк со мною не пройдёт, вы потом так же меня не впустите, и тут он снова обращается к ван Куттену: Господин капитан, разрешите моему сержанту войти в город, я просто передам ему денег на дорогу и пару наставлений. Обещаю: через пять минут он навсегда покинет ваш гостеприимный городок.
Нечего ему тут делать, снова влез в разговор молодой офицер. Но это и спасло дело. Ван Куттен недовольно на него обернулся, глянул зло, чтобы приструнить дурня, который подрывал его авторитет, а потом, с пафосом человека, вышедшего из горожан и теперь наделённого властью, произнёс:
Пусть войдёт ваш сержант, и чтобы, наверное, ещё больше унизить барона, добавил: Только пусть пешком идёт, коня за воротами оставит.
Да, конечно, конечно, кивал генерал. Он согласен был на любые условия, лишь бы поговорить с сержантом. И, обернувшись к оруженосцу, распорядился:
Фон Флюген, пусть тот мужик, что принёс от сержанта Манфреда весть, идёт за стену, найдёт сержанта и скажет ему, что его одного сюда впустят, только без коня, и пусть поторопится.
Ещё раз, господин генерал, я не всё понял, произнёс запутавшийся оруженосец.
Болван, раздосадованно произнёс генерал и пошёл к мужику сам. И сам ему всё объяснил. Мужик был не рад тому, что его, простого человека, втягивают в такие непонятные и опасные дела, но теперь-то противиться было поздно. Что ж делать пошёл. И вскоре в проёме ворот появился сержант.
Кавалериста в его кавалерийских, тяжёлых и неудобных для ходьбы сапогах, всегда можно узнать по походке. Так и проковылял он мимо стражи, чуть раскачиваясь, а по лицу было видно, что зол, смотрел на местных офицеров и стражников волком, едва не плевался в них. Подойдя к генералу, даже не поприветствовав его, начал:
Задирали нас на входе, пузаны проклятые, одного из моих людей в лицо древком алебарды ударили. Обзывались всяко. Холуями герцога и прочими дурными словами.
Да, знаю, как они умеют, на это они мастера, отвечал ему Волков и, понимая, что на него смотрит не один десяток глаз, вид имел благодушный, едва не улыбался.
Думал уже, если не пустят, пожгу им посады вокруг города, продолжал сержант.
Тише ты, тише, уже шипел на него сквозь зубы барон; хоть и мысль эта пришлась ему по душе, но допустить подобного он, конечно, не мог. Ты лучше расскажи, что видел за рекой? Нашёл что-нибудь, за чем я тебя посылал?
Нашёл, нашёл, тихо говорил Манфред, он перешёл почти на шёпот. В десяти верстах от реки ровно на север есть деревня Тифоли, так вот там я этот обоз и нашёл.
Обоз? Что за обоз?
Обозик-то непростой, шесть двуконных тридцатипудовых телег с поклажей, все тяжёлые, все покрыты рогожей, при телегах только возницы да один мужичок.
Купец?
Какой там! Офицерика от купчишки отличить много ума не нужно, даже ежели человек в простом платье. И при железе он был, и сидел на коне ловко, да и конь у него не купеческий. Офицерик или сержант.