И как найти эту связь их? Мы все думали-гадали, как будем опрашивать людей, вычислять. Все это долго и кропотливо. Но тут Лифшиц нас успокоил:
Сейчас вмиг организуем.
Каким образом? заинтересовался я.
Да дело нехитрое. Подход надо знать.
Он тут же пнул сельсоветских, чтобы те организовали сход на центральной площади села, рядом с церковью. Явка обязательна.
Народу там собралось полно. Все пространство было заполнено. А из-за церковной ограды на все это мрачно взирали одетые во все черное поп с попадьей и подьячим.
Лифшиц закатил пространную и простую, как пять копеек, речь, сводившуюся к тому, что за колхозами будущее, кто хочет жить достойно будет их крепить, а кто не будет крепить, тому и жить незачем. Потом потребовал выдать кулаков и их пособников, совершивших убийство. Народ что-то вяло прокричал то ли одобрительное, то ли ругательное. Никто никого, конечно, не сдал. И я даже не понял, зачем все это представление. И как оно служит нашей благородной цели.
Но, сойдя с подводы, служившей ему трибуной, Лифшиц о чем-то пошептался с местным партийцем, который с самого начала помогал нам. А потом подошел ко мне и Горцу и сообщил, все с тем же хитрым ленинским прищуром:
Голову на отсечение даю, это они связь держат.
Кто они? не понял я.
Да две бабы те, пояснил туманно Лифшиц.
Кукуевы. Мать и дочь, добавил стоящий рядом партиец.
Оказалось, Лифшиц с трибуны не столько пропагандировал за светлую колхозную новь, сколько всматривался в селян. Хотя и было их немало, но опытный взгляд сразу вычленил нескольких. У кого морды сытые. Кто злобно смотрит. Кто нервно реагирует на призывы найти и покарать скрывающихся кулаков. И вычислил этих двух вполне ладных бабенок, лица которых были напитаны высокомерным презрением к происходящему. Они невольно дергались, когда оратор пылко обещал найти и покарать подлых убийц. А главное, на фоне царившего на селе жестокого голода, когда селяне едва ноги таскали и с трудом добирались до поля, чтобы из последних сил сеять хлеб, эти две выглядели достаточно сыто.
Сытая харя на селе сегодня это по большей части враг, поведал Лифшиц простую истину. Честный крестьянин преодолевает через колоссальные усилия продовольственные трудности. А враг жрет заныканное от советской власти.
Партиец подтвердил подозрения Лифшица. Пояснил, что ходили слухи, будто эти две бабы с кулаками блудят. Хотя и состоят в колхозе, но работают спустя рукава, трудодни не шибко наработали. Значит, кто-то их подкармливает.
Будем проверять, многообещающе произнес я.
И мы всей толпой отправились к Кукуевым.
Изба у них была просторная и очень чистая, располагалась совсем недалеко от избы-читальни. Досталась она старшей Кукуевой от скончавшегося где-то на отъездных приработках зажиточного мужа.
Тут опять проявили себя продотрядовцы все же профессионализм есть профессионализм. За каких-то полчаса рядом с участком нашли хорошо спрятанную яму с зерном и картошкой. Притом запасы были приличные, хватило бы, чтобы пережить голод, десятку человек.
От кулаков подарок? спросил я, в упор разглядывая смирно сидящих на лавках в избе, положив руки на колени, двух крупных, веснушчатых, на лица симпатичных женщин, похожих друг на друга. Только одна была старшая, другая младшая. Мать и дочь Кукуевы.
Призывы к совести и угрозы отскакивали от них, как охотничья дробь от танковой брони вроде и шуму много, но не пробивает. Они даже не удосуживались отвечать. Смотрели куда-то вроде и на нас, но мимо нас. Только старшая Кукуева все время отрицательно качала головой.
Не говоришь, ну и ладно, махнул рукой Лифшиц. Сейчас снова сход на площади соберем. Покажем, сколько ты зерна наворовала у государства и колхоза. Да и поедем к себе домой. А вас, девоньки-красавицы, здесь оставим. Селянам объясните, как рачительно хозяйство надо вести, чтобы столько зерна намолотить.
Старшая побледнела. Она отлично знала, о чем идет речь. Наслышана о вспыхивающих везде самосудах, когда за горсть зерна готовы забить насмерть, не то что за несколько пудов. И примерно представляла, как спичкой вспыхнет народная злость и как их будут рвать на куски. Тем более на селе их не любят, а защитить теперь некому, потому как единственный милиционер в больнице после волынки, а ОГПУ сейчас уедет.
Так что давайте по-хорошему, продолжил Лифшиц. Мы тихо зерно оприходуем и вас в покое оставим. А вы нам стежку-дорожечку к Прокоповым укажете.
Старшая Кукуева напряженно задумалась. А младшая, осознав неладное, со всей своей девчоночьей дурью отчаянно заголосила:
Нет! Они хорошие!!!
Понятно, тут дело личное и сердечное. Притом и у мамаши, и у дочери.
Я велел дочку вывести во двор. А сам придвинулся к ее матери.
Ну, голубушка, ты же повзрослее и поумнее дочурки будешь. Понимаешь, что не стоят эти кулацкие выродки того, чтобы вас на части селяне порвали. Братья же к вам как к полезной скотине относятся, забросил я удочку и попал в точку женщину аж передернуло. Давай говори, где они?
На Ближних болотах, глухим голосом произнесла женщина.
Болота большие. Покажешь?
Покажу.
Вскоре наш отряд выдвинулся в болота. Уже вечерело, но до заката должны управиться.
ОГПУ, не лезь вперед, сказал мне Лифшиц, преисполненный энергии боевого задора. Тут наши места. Мы их отлично знаем. И с кулацкой мордой обращаться умеем.
Я не возражал. Раз в кои веки кто-то кроме меня изъявил желание идти в авангарде. А мы не гордые, в обозе поскучаем.
На место добирались недолго, но такими хлюпающими болотными тропами, что без проводницы не прошли бы никогда. Наткнулись на внезапно выросший в трясине остров, на котором за кустарником был различим грубо сколоченный сруб.
Продотрядовцы лихо рванули вперед. Послышались крики. Хлопнула пара винтовочных выстрелов.
Когда я ступил на остров, рядом со срубом мордой в землю лежали двое кулаков не подстреленные, но прилично побитые. Рядом с ними валялись их обрез и винтовка Мосина теперь это наши трофеи. Еще интереснее трофеи были в захоронке.
Пудов пятьдесят будет, оглядывая залежи зерна, оценил старый большевик Лифшиц. Как только через болота протащили.
Своя ноша не тянет, хмыкнул долговязый продотрядовец Тимошка.
Наползла темная ночь с узким серпом луны и иглами звезд на черном бархате неба. В избе-читальне я допрашивал задержанных. С глазу на глаз, очистив помещение ото всех посторонних. Это мое правило чем меньше ушей, тем лучше. В таких вот допросах и разговорах иногда удается узнать нечто важное, что может явиться козырем при определенных условиях. Да и вообще, задушевный разговор одно из самых эффективных видов оружия у оперативника. Правда, особой задушевности тут ждать не приходилось. Братья были бородатые, тучные, сытые и крайне озлобленные.
Таиться они не стали. Даже с какой-то гордостью пояснили, кто из них в кого стрелял, добавив, что об одном жалеют мало красной сволочи положили. А чего им стесняться? Прекрасно понимали, что за эти художества наказание одно исключительная мера социальной защиты, то есть расстрел.
Я заполнил протокол своим почти каллиграфическим почерком и дал прочесть старшему брату. Тот был грамотен, но читал с напряжением, повторяя слова шепотом. Потом кивнул и расписался аккуратно и коряво, макнув перо в чернильницу.
Эх, паразиты вы, вздохнул я. Ничто вас не исправит. Жируете на болотах, когда народ мрет.
Мы паразиты? Кто тут паразит так это ваш партийный начальник Головченко. Вот кто с народа три шкуры умел содрать!
А ты никак народ пожалел?
А чего его жалеть? махнул рукой кулак. С него все шкуры дерут. И царь драл. Теперь вы дерете.
И вы.
И мы Поэтому не надо словом обидным кидаться.
Мы ошибки признаем. И Головченко теперь враг. Скрывается, но мы его найдем.
А чего его искать? Вон давеча мы его в овраге у Валеевки видели. Хотели взять его живьем и поспрошать о жизни, да он револьвер вынул Не решились
И знаете, где он хоронится? напрягся я.
Да кто ж его поймет. Там чащи знатные. Так же надежно, как и на наших болотах, можно захорониться
Вот это новость. Вот тот самый козырь, на который я надеялся.
Ты только об этом не трепи особо, предупредил я. А мы разберемся.
Да больно надо, презрительно фыркнул кулак.
Значит, Головченко из области не съехал. И отирается где-то здесь неподалеку. Это уже само по себе открытие. Теперь надо тщательно продумать, как отработать эту информацию, как организовать мероприятия по задержанию. Широким фронтом тут не попрешь во избежание саботажа и утечки информации. Надо как-то аккуратнее. Тихо напрячь агентуру. Может, ловушку какую заковыристую устроить.
Я улыбнулся, представив, как вытянется высокомерная физиономия начальника СПО Гири, когда заезжие умники выполнят его работу.
Главное ее выполнить
Глава 7
В город мы вернулись следующим вечером. Пропыленный, стойко выдержавший дальнюю поездку автобус устало застыл во дворе. А мы с Горцем направились в особняк. Такова уж натура человека даже временное пристанище мы воспринимаем как дом и возвращаемся в него, словно в надежную и спокойную гавань.
Просторное помещение, прозванное нами «бальным залом», служило и комнатой для общих совещаний, и местом досуга. Сейчас там чаевничали пятеро наших боевых товарищей. В группу собрали людей с самых разных концов страны и из города Горького, и с Урала, и с Чернигова.
Нас тут же пригласили за стол. Уралец поинтересовался:
Как прокатились?
Да нормально, ответил я, устраиваясь поудобнее на венском стуле. Террористы в камере в Ольшанском райцентре. А мы здесь. Живые.
Со стрельбой брали?
Не без этого. Продотрядовцы Лифшица хорошо поработали. Мы только в сторонке, как в театре, поскучали, зевающими зрителями.
Продотряд. Умелые ребята, оценил уралец.
А вы где подвиги совершали? спросил я.
Терницкий район. В колхозе «Безбожник» кулацкие великовозрастные детишки спалили колхозный сарай и помещение сельпо. Порезали пять колхозных лошадей, молотильную машину в овраг выбросили. В общем, погуляли на всю катушку. Мы их оформили как группу вредителей.
Вредитель. Гнусное племя! горячо воскликнул Горец. Чужой труд не уважать это в себя самого плевать.
Да они и тебя, и себя обплюют и не поморщатся. Ни совести, ни понятия о правде жизни. Только злобное желание навредить побольнее и посильнее, резонно заметил уралец.
Чаепитие было скромное, без разносолов. Сложились, кто чем мог. Кто-то выложил галеты из пайка. Кто-то нашел леденцы и сахар. Черниговец привез с собой из дома абрикосовое варенье, которым делился со всеми, правда, в микроскопических порциях ему бы аптекарем работать.
В желудке бурлило. Хотя грех жаловаться. Нас еще более-менее снабжали. Беспокоило, как там жена с маленьким сыном. Но тут мои ребята обещали позаботиться. Как в ресторациях питаться не будут, но и с голоду не опухнут.
Обстановка за столом была домашняя. За два месяца в Нижнепольске мы сумели крепко сдружиться. Иначе солдату нельзя. Нужно чувствовать надежное плечо боевого товарища рядом.
Представляешь, фуражку на него надели и у трапа поставили. А тут проверяющий. А темно. Он и говорит загибал Вася Говорун одну из своих бесчисленных моряцких историй, почерпнутых во время службы в торговом флоте, на этот раз про медведя на пароходе. Загибал умело, смеялись все. Но постепенно разговор привычно скатился к положению в стране.
По рассказам парней можно было примерно представить географию бедствия. Где-то ситуация была вполне терпимая, вроде моей родной области. Где-то было совсем плохо, как здесь. Как я и ожидал, хуже всего пришлось Украине. Оно и понятно. Еще когда в позапрошлом году внедрялся там в антисоветское подполье, я прогнозировал, что дело кончится большой бедой с учетом царившего в республике самодурства исполнительной власти, приправленного национализмом. Ну а также в связи со склонностью населения к анархии, его удивительного куркульства и тупого упрямства. Сопротивление коллективизации там было очень сильное. Былой бандитизм мы переломили, но не до конца.
Вот зла не хватает на куркуля! возмутился черниговец. Бьемся с этой темной крестьянской массой. Трактор привели на поля! Школы и больницы строим! А они нам все в спину стреляют. И народ все кулака с попом слушает. И что, долго так будет? Не сломаем их?
Ломать не строить, благоразумно отозвался горьковчанин, самый рассудительный и старший из нас, он же наш временный парторг и главный агитатор. А ты не думал о том, что в России две России? Городская и крестьянская. Первая это устремленность в будущее, промышленность, государственное управление. Вторая земля и традиции. Традиции порой прекрасные, а иногда дремучие и жестокие когда хитрое дело решат всем миром по совести, но и за свое вилами проткнут без раздумий. И так уж выходит, что эти две России никак не могут жить друг без друга, но при этом всегда стараются выехать за счет друг друга. И взаимных обид накопилось немало.
Ну да, кивнул я. «Государство всегда против крестьянина», говорит крестьянин. «Куркуль будет сидеть на зерне и не поделится с умирающим, пусть хоть все вокруг с голоду сдохнут», резонно отвечает горожанин. Так и живем.
Но так жить дальше нельзя, возразил горьковчанин. Смычка между городом и деревней, как учит партия, это наше будущее. Когда каждый гражданин на вопрос о том, кто он, ответит, что он советский человек. Нас всегда разделяли. А теперь пора и объединяться. Цели-то грандиозные. И врагов у нашей страны не счесть. Мы большевики, братцы. Так что и голод переживем. И куркуля из деревни изживем
Наш интеллигентный диспут варварским образом прервал часовой. И обращался он лично ко мне:
Александр Сергеевич. Там какой-то гражданин. Вас спрашивает. Говорит, ревизор Симонян его послал.
У меня екнуло сердце. Неожиданно как-то это. И чего, спрашивается, Феде понадобилось на ночь глядя? Правда, мы с ним договаривались встретиться, но не при свете же луны. Хотя он такой человек. Из-за пустяка поднимать шум не станет. Значит, что-то стряслось.
Уже иду. Я поспешно поднялся.
Часовой остался в помещении на входе, сторожить свой пропускной пункт. А я неторопливо и солидно, как и положено уполномоченному, спустился по широкому купеческому крыльцу на мостовую.
Улица озарялась неверным скачущим светом керосиновых фонарей, которые исправно зажигали каждый вечер. Электричества не хватало на весь город, потому некоторые места освещались по старинке, керосином, а в большинстве мест и этого не было. Я разглядел сгорбленную темную фигуру в коротком пальто, прислонившуюся к афишной тумбе с рекламой гастролирующего одесского театра.
Человек заметил меня и двинулся в мою сторону вихляющейся походкой. Был он невысокий и на редкость нескладный криворукий, кривоногий, перекосившийся какой-то. Он задержался на грани, когда человек выглядит уже сильно удручающе, но пока еще не окончательно уродливо.
Пошли, товарищ начальник, заговорщически, на редкость густым и мощным голосом произнес он, приблизившись на расстояние вытянутой руки. Федор Михайлович ждет.
Что ему понадобилось? поинтересовался я.
Дело, говорит, тайное и личное.
А ты сам-то кто будешь?
Да на подхвате у него. Со снабконторы счетовод. Гоняет меня в хвост и в гриву, но я не в претензии. Человек он важный и ответственный Ну, пойдем, пойдем