Из-за соседнего домика вынырнул вернувшийся из деревни Прохор. Навстречу ему, недовольно окинув взглядом Луканова, проковыляла сгорбленная уборщица, гремя пустым ведром. Прохор, увидев ее, трижды сплюнул через плечо.
И надо ж тебе было мне навстречу с пустым ведром попасться, Нина Гавриловна! всплеснул он руками, и тоскливо добавил: К плохим вестям
Было б ведро полное, я бы в тебя еще и плеснула, бездельник! гаркнула на него старушка, и исчезла за кустами роз.
Прохор вздохнул, снял кепку, зачем-то посмотрел в нее и снова надел.
Ну что, доктор, пойдемте, жилье ваше покажу!
Луканов молча последовал за ним. Внутри до сих пор клокотало после знакомства с местными докторами.
Чего это Вера Павловна к вам цепляется-то? спросил Прохор.
Если бы я знал глядя перед собой процедил Луканов.
Да бросьте, доктор, не печальтесь! беспечно махнул рукой Прохор. Поживете у нас в Болотове, освоите рыбалку. А знаете, какие здесь ягоды и грибы?
Да к дьяволу твои ягоды и грибы! мгновенно вскипел Луканов. У меня три высших образования! Я всю жизнь потратил на то, чтобы лечить больных! Какая, к черту, рыбалка?
Вновь туман опустился перед взором Луканова. Это длилось всего мгновение, но, когда дымка рассеялась, он обнаружил что держит Прохора за ворот рубахи.
Луканов смотрел в расширенные от удивления и страха глаза деревенского мужика, и понимал, что он-то тут точно не при чем. Пугало его другое: с трудом контролируемая ярость, долго сдерживаемая и вот теперь поднявшаяся из глубин. И этот непонятно откуда взявшийся туман.
Луканов медленно отпустил ворот Прохора, который на всякий случай сделал пару шагов назад.
Вам, доктор, отдыхать надо! аккуратно проговорил тот, поправляя воротник. А лучше Болотова для этого дела не сыщешь, так что вам, считай, повезло!
Да уж, повезло так повезло пробормотал Луканов. Ему было стыдно за эту секундную вспышку гнева. Как утопленнику
Что вы говорите?
Я говорю: флигель где? Показывай.
Утро
Блистерная упаковка «Лирики» привычно щелкнула между пальцев. Таблетки прорвали оболочку и выкатились на дрожащую ладонь Луканова. Он судорожным движением закинул их в рот, запил водой и приготовился ждать. Валерий знал, что сейчас происходит в его организме.
Желатиновая капсула, покрытая тончайшей оболочкой для лучшего скольжения по гортани уже достигла пищевода и начала растворяться в кислой среде желудка. Словно батискаф с бесстрашными спасателями, облаченными в защитный скафандр, проникающий в глубины организма, призванный избавить от боли. И сейчас эти спасатели стремительно выбирались из своей брони. Промедление могло стоить дорого. Приступ эпилепсии мог спровоцировать богатую симптоматику от потливости и головокружения до судорог, галлюцинаций и потери сознания. Поэтому активные вещества вырывались из капсулы, которая уже практически без следа растворилась в желудочном соке, и мгновенно разносились по телу.
Луканов представил, как молекулы прегабалина вместе с кровью разносятся по сосудам. Вот они достигают гипоталамуса и контактируют с опиоидными рецепторами, вызывая обезболивающий эффект. По телу прошла легкая истома, Луканов почувствовал, как расслабляются одеревеневшие было мышцы и вздохнул с облегчением приступ отпустил. Спасатели успели.
«Лирика» была рычагом, перекрывающим канал боли. Что бы ни говорили, доктор знал: волшебная таблетка существует. И даже не одна. И сейчас они у него в кармане, запаянные в блистерную упаковку.
Список побочек был богат: нарушение координации, амнезия, агрессивное поведение, психозы, головокружение, атаксия. А также деперсонализация, бессонница и суицидальные мысли. Среди них была и эйфория, которая наступала, если переборщить. Именно поэтому препарата не было в свободной продаже уж больно любили «Лирику» наркоманы.
Мир вокруг начал светлеть, словно маленькое невидимое солнце взошло в серой комнате доктора Луканова. Оно залило мягким золотистым светом обшарпанные стены флигеля, старинное кресло, в котором, наверняка, сидел еще сам помещик, резной стол в центре комнаты, пустой камин, часы на стене в виде деревянного домика с кукушкой, выскакивающей в двенадцать часов (интересно, работают?). Луканов знал, что это его собственное, личное солнце, и оно невидимо другим. Он с упоением откинулся в кресле, чувствуя, как истома растекается по телу.
Пожалуй, это был самый приятный из всех побочных эффектов, которые он знал легкая эйфория. Только это сейчас и могло скрасить его жизнь, внезапно ставшую такой же серой, как комната в древнем флигеле на краю земли. Две таблетки «Лирики» и жизнь снова обретала смысл, потерянный где-то там, в коридорах Первой Городской, а мир распускался свежими красками. Главное было не переборщить. Одна таблетка для профилактики, две снимали приступ и дарили легкую эйфорию. Что будет если принять три Луканов знал только по учебникам. Дальше он не шел незачем было пересекать ту хрупкую грань, отделяющую лечение от наркомании, как делали охотники до «Лирики», любыми путями жаждущие достать запрещенный препарат.
Ведь я же не наркоман, сказал Луканов вслух. Это же просто лечение.
Слова в пустой комнате прозвучали слабо и неуверенно. Из глубины часов на него смотрели нарисованные глаза деревянной кукушки.
Аддиктивный потенциал препарата был достаточно низкий, так как прегабалин, в отличие от препаратов, вызывающих зависимость, не провоцировал изменений в структурах системы награды мозга. Внутри сразу же проснулся тот другой Луканов, который не умел врать, и попытался взять слово, но Луканов быстро запихнул его поглубже. Еще не хватало лишать себя последнего удовольствия в жизни, которое и не удовольствие вовсе спасательный плот в океане эпилептического приступа.
***
Погода окончательно наладилась, как будто кто-то там, наверху, тоже принял пилюлю «Лирики». Луканов вскрыл одну из досок пола и спрятал туда запас таблеток от глаз подальше. Затем он вышел на улицу, поднял голову вверх и зажмурился. Ветер разогнал облака и огненные лучи солнца прожарили землю, испарив туман. Вокруг флигеля зеленели дубы и липы, в их кронах заливались птицы. «Соловьи?» подумал Луканов и вдруг поймал себя на мысли, что в городе никогда не задумывался о том, как называются птицы. «Наверное, потому, что в городе их не слышно» решил Луканов. А ведь в детстве, которое он провел в деревне, он не слух умел различать птиц.
Отсутствие тумана впервые позволило Луканову оглядеться. Усадьба располагалась на большой территории в несколько гектар. Главное здание, четыре флигеля по сторонам света, да еще несколько небольших строений остальное место занимали дубовые и липовые рощи, поросшие кустарником, да заросли вьюна и диких роз, среди которых вились тропинки, вымощенные камнем. Почти вся территория густо заросла, и было ощущение что бродишь скорее по лесу, нежели по территории работающей клиники. Тропинки явно с трудом отвоевывали пространство у кустарника и высокой травы и облагораживали их как могли по бокам тут и там торчали деревянные столбы фонарей, кое-где были расставлены вросшие в землю лавочки, видны были кустарники роз. Впрочем, это и не город, напомнил себе Луканов. Некому, некогда и незачем, а главное не для кого разбивать здесь клумбы и делать из леса парк. Деревня на то и деревня других дел хватает.
Среди алеющих зарослей пунцовых роз выделялись белоснежные бутоны с оттенками шампанского и сливочной ванили. На удивление на стеблях отсутствовали шипы, и Луканов невольно засмотрелся. Белоснежные распахнутые бутоны напомнили ему о мелькающей среди зарослей белом, словно свадебном, платье. Такую нежность и беззащитную открытость он видел только раз в жизни в детском лице, покоящемся под водами холодной реки.
Ярко-желтая пчела в черную полоску с мерным жужжанием кружила над розой, привлеченная ароматом ее нектара. Сделав пару кругов, она нырнула внутрь цветка, и почти сразу оттуда послышался отчаянное жужжание. Луканов присмотрелся пчела умудрилась с разгона застрять между двух лепестков. Ей оставалось только отчаянно молотить воздух невесомыми крыльями.
Даже такая безоружная красота способна сгубить.
Пожалуй, жизнь весьма похожа на эту пчелу, подумал Луканов. Темные и светлые полосы сменяют друг друга, и ты кружишь над цветами, стараясь урвать побольше вкусной пыльцы, пока однажды не остаешься в одном из них навсегда, зажатый такими прекрасными с виду лепестками.
Луканов аккуратно сдвинул один из лепестков, и пчела вылетела на свободу.
В кронах лип продолжали искусно заливаться пернатые. Луканов попытался разглядеть их в пестрой листве, но вдруг заметил за деревьями едва уловимое движение. Белое развевающееся платье мелькнуло среди зарослей. Это снова была таинственная незнакомка. Луканов решил, что раз уж он здесь, стоит познакомиться со всеми обитателями этого дикого места. Тем более, что, если это сестра Алеши может, она сможет хоть немного просветить вопрос о его диагнозе.
Луканов раздвинул ветви и вышел на небольшую поляну, вдруг оказавшись лицом к лицу с Верой Павловной.
Надо отдать ей должное Вера Павловна была очень даже хороша собой. Только сейчас, при дневном свете, а не в сумраке клиники, Луканов смог рассмотреть ее. Правильные черты лица с узкими скулами, придающими ему несколько хищный вид, обрамляли собранные в строгий пучок темно-каштановые волосы. Пристальный взгляд янтарных глаз, вздернутые брови и узкие губы выдавали в ней волевого человека, не привыкшего считаться с чужим мнением. Белый больничный халат элегантно облегал тело, подчеркивая изящную фигуру. Впрочем, Луканов уже понял, что за этой красотой и изяществом кроется натура хищника.
Вера Павловна увидела Луканова, и ее глаза мгновенно сузились.
Ты влез на чужую территорию! сходу прошипела она в лицо Валерию. И лучше бы тебе это не делать!
Луканов молчал.
Вы слышите, что я вам говорю?
Слышу. Но я отсюда не уйду.
Это еще почему?
Валерий вновь промолчал.
Вы не имеете права работать с больными! Что будет, если на приёме вас схватит приступ?
Это исключено. Я принимаю таблетки.
Какие, позвольте узнать?
Позволю заметить, что вас это не касается.
Это касается моих пациентов!
Теперь они и мои пациенты тоже.
Метите на моё место? казалось, Вера Павловна готова растерзать Луканова, вцепиться в его открытое горло. Вы играете с огнем!
Я сюда не играть приехал. И чем раньше вы это поймете и начнете сотрудничать тем лучше.
Ни о каком сотрудничестве речи идти не может! Вы не можете быть доктором.
Могу. И я им являюсь.
Только не рядом со мной!
Значит, останется только один их нас.
Послушайте, вы, городской пижон! Я в этой больнице работаю одиннадцать лет! И никто меня отсюда не выгонит. Я зубами вцеплюсь в это место. А если понадобится и в горло того, кто попытается меня сместить!
О, как сильно! Я в этой больнице три часа, но меня отсюда тоже никто не выгонит. И у меня тоже есть зубы.
Вера Павловна в бессильной ярости посмотрела на него. Янтарные зрачки налились огнем, и Луканов вновь отметил, что несмотря на суровый нрав, Вера Павловна была прекрасна. Казалось, еще секунда и она кинется на Валерия с кулаками.
Я смотрю, коллеги, вы продолжаете налаживать отношения! послышался голос Сосновского. Луканов обернулся профессор шел к ним по тропе, заросшей диким вьюном, рядом с ним шагал молодой медбрат с трехдневной щетиной и тревожным взглядом.
У вас так всегда встречают новеньких? поинтересовался у профессора Луканов.
Нет, обычно мы их сразу съедаем на обед, огрызнулась Вера Павловна, резко развернулась и энергично зашагала по тропинке к клинике. Невольно все трое проводили взглядом ее качающиеся бедра.
Похоже, у вас появился враг! присвистнул молодой врач и протянул руку: Сергей.
Валерий, Луканов пожал протянутую ладонь. Они были примерно одного возраста, хотя лицо Сергея выглядело несколько уставшим. В серых глазах где-то глубоко залегло некое чувство, пока еще не знакомое Валерию. Пожалуй, он мог бы охарактеризовать его даже не как печаль, а как некая безразличная смиренность. Что-то было в Сергее от человека, который долго боролся за свою судьбу, а потом в один момент просто махнул на все рукой.
А еще в его глазах было еще что-то, что Сергей пытался скрыть ото всех, похожее на ревность.
Мне бы не хотелось, чтобы клиника превратилась в территорию для междоусобиц, профессор мягко тронул Луканова за локоть. Могу я надеяться на то, что вы найдете подход к Вере Павловне?
Пока создается впечатление, что она с удовольствием бы откусила мне голову, если бы могла, заметил Валерий.
Поверьте, Вера Павловна таким не промышляет, она чудесная женщина и прекрасный специалист!
Я не собираюсь отбирать у нее работу.
Это и не нужно. А вот разгрузить в тяжелые дни будет полезно! Например, когда у Сергея Викторовича по утрам голова болит, профессор лукаво взглянул на Сергея.
Федор Михайлович! взмолился Сергей. Это было один раз!
Ладно, ладно махнул рукой Сосновский. Он повернулся к Луканову. У нас с товарищем Гориным послеобеденная прогулка, не хотите присоединиться?
Почту за честь.
Они неторопливо шли по саду, минуя заросли дикого вьюна. Луканов заметил, что здесь, в Болотове, время, словно этот вьюн, обвивало пространство, застывая в висящем в воздухе зное. Все шло как-то очень медленно, это было заметно даже по их прогулке. Профессор словно подслушал его мысли.
Небось, отвыкли вот так прогуливаться?
В городе с такой скоростью не ходят, ответил Луканов.
Молодежь! протянул Сосновский. Все бежите куда-то, зачем то, что-то ищите А что, зачем? Впрочем, я и сам был таким.
Луканов промолчал, а Сергей недовольно хмыкнул в ответ.
А почему именно нейрофизиология? неожиданно спросил Сосновский.
Всегда интересно, что лежит в основе действий человека, знать, как мы устроены, ответил Луканов. Ведь, по-сути, человек это сеть нервных каналов, связанных между собой.
Как и животные, глухо проговорил Сергей.
А вы, как нейрофизиолог, как считаете? тут же подхватил Сосновский, который, похоже, был любителем околонаучных диспутов. Ведь, по сути, еще в позапрошлом веке нейрофизиология считалась экспериментальной наукой, базирующейся на изучении животных. Как по-вашему, далеко мы ушли от обезьян? Или по своей сути мы все те же дикие звери?
В этом есть доля правды. Низшие проявления деятельности нервной системы одинаковы у животных и человека. Переход возбуждения с одной нервной клетки на другую, простые рефлексы восприятие световых, звуковых, тактильных и других раздражителей в этом мы далеко от животных не ушли.
Про возбуждение это ты точно сказал проронил Сергей. Возбуждение делает из человека зверя.
Я считаю, что человек тем и отличается от животного, что умеет контролировать себя, заметил Луканов.
Рефлексы не проконтролируешь, а, доктор? лукаво подмигнул ему Сосновский. Вот и получается, что нами управляют эмоции.
Только не мной, холодно заметил Луканов.
Холодный разум обязательный атрибут хорошего врача! довольно заявил Сосновский. Не правда ли, Сергей?
Сергей буркнул что-то в ответ.
Они прошли по заросшей вьюном и колючими кустами ежевики тропинке и оказались с тыльной стороны клиники. Деревянная стена здания была увита плющом и дикой розой, которые вились до самого балкона на втором этаже с красивыми резными балясинами. За кустами виднелась дорога, ведущая в лес, с одиноко стоящим деревянным фонарем.