Ева, сказал он голосом мамы.
Я все еще направляла на него нож, но моя рука была такая слабая, дрожала и то и дело опускалась вниз.
Вопервых, это не поможет, голос, я услышала его голос, от которого хотелось в ужасе кричать, бежать, лопнуть себе барабанные перепонки, что угодно, но лишь бы больше не слышать его, а я вместо этого выпустила нож из пальцев, и он звонко ударился о доски пола. Вовторых, не отрицай меня.
Это сон.
В жизни так не бывает.
Я попала в кошмар и никак не могу из него выбраться.
Взгляд сам опустился на нож. Снова.
Да, если убить себя во сне, то проснешься.
Еще до того, как мои пальцы коснулись рукоятки, нож сам поднялся в воздух и со свистом влетел в стену.
Какое глупое существо. Вместо того, чтобы использовать нож для самообороны, ты решила использовать его против себя. Я разочарован.
Я пропустила сказанное мимо ушей и с ужасом смотрела на стену.
Мама меня убьет.
Вторая мысль была более адекватной: как теперь выбраться из этого сна? Если это сон, то и ножа в стене вне его тоже не существует. Тогда и о матери беспокоиться не к чему.
Сон ли это?
Ты не спишь.
Прекрати! наконец закричала я, закрыв уши руками. Умоляю, замолчи!
Прими меня, и все изменится.
Исчезни! Исчезни! в истерике кричала я, отчаянно стуча пятками по полу, стараясь перекрыть отвратительный звук его голоса.
Даже не столько отвратительный, сколько пугающий. Я впервые осознала, что значит кровь стынет в жилах. Моя уже, казалось, вообще никогда не будет бежать по венам.
Я перестала кричать, подняла глаза.
Никого не было.
Если у меня поехала крыша, лучше сразу умереть. Мне никто не поможет. Никто даже не захочет помочь.
Так, собралась, дыши, Ева. Ты сама себе поможешь, кроме себя самой у тебя никого нет. Справимся.
Руки чесались загуглить признаки шизофрении или чегото подобного, но я решила, что это только навредит. Тем более, что самостоятельно тут не справишься.
Вот, здравое решение, значит, рассудка я еще не лишилась. По крайней мере, окончательно. Главное, что я все еще могу отличать игры разума от реальности, это уже хоть что-то, что позволяет не сойти с ума окончательно.
Если мне это привиделось, значит, и нож на месте.
Ага, на месте.
В стене.
Как он мог там оказаться? Сама я бы точно этого не смогла сделать.
Ты тут? сама не знаю, почему я спросила, вдруг в этом возникла острая необходимость.
Мне сложно описать чувство, которое я получила от тишины. Я знала одно: это не облегчение.
Ощущение похоже на то, когда находишь в своей комнате большого паука, уходишь за шваброй, возвращаешься а его и след простыл.
Я поднялась на ноги, шатаясь от вновь накатившей тошноты. Дом был каркасный, отделка была только в ванной комнате и на кухне. В остальных дерево. Лезвие ножа застряло между досок по самую рукоять.
Может, в другой день, у меня и получилось бы его вытащить, но сейчас я чувствовала себя ужасно слабой и напуганной.
Даже мелькнула мысль о том, что никакого ножа на самом деле нет, что мне только кажется.
Я давно догадывалась, что у меня есть определенные проблемы. Здоровые люди не причиняют себе вред. А тут еще и это. К тому же, галлюцинации при расстройстве личности дело неудивительное, но я сталкивалась только со слуховыми и только если сильно уставала или испытывала стресс.
Я придавила пятки к полу, перенесла центр тяжести назад и тащила нож на себя, стараясь держать его параллельно полу.
Повесим здесь мою фотографию из первого класса Все равно мама ничего не заметит. Она вообще кроме своих чертежей ничерта не замечает.
Как раз в момент, когда лезвие потихоньку начало выходить из стены, а после нож оказался в руках, посадив отдачей меня на пол, чего я почемуто не ожидала, он выпал из руки, и я инстинктивно попыталась его поймать.
Я схватилась за лезвие, заново порезав едва взявшиеся коркой вчерашние ранки.
Стало так обидно, что я расплакалась. Ничего не хотелось, кроме как забиться в какойнибудь укромный уголок до скончания веков.
Зачем вы провели ритуал? я, как подстреленная, вновь подскочила из-за того же голоса.
Почему не ушел, я же просила уйти!
С каждой каплей твоей крови я становлюсь сильнее. Прими меня, и мы обратим последствия, пока не слишком поздно.
Я не ответила. Я упала лицом в пол, обхватив голову руками, и только больше зашлась в рыданиях.
Волосы неприятно прилипли к свежему порезу на руке.
Прекрати и утри свои слезы, жалкое создание.
Если я сейчас закричу, он исчезнет?
У нас нет времени. Ты сама звала меня, и я стану худшим проклятием твоей жизни, если ты этого не исправишь, Ева.
Как я могу исправить то, чего не совершала? пора перестать ему отвечать, а то ведь так можно привыкнуть и решить, что это в порядке вещей.
А это ненормально. Меня закроют в психушке, а потом я никогда не устроюсь на работу.
Да брось, как будто ты собиралась доживать до совершеннолетия и проживать то, что потом обыкновенно происходит. Рано или поздно мы покончим с собой, это единственное, что не дает нам уйти в депрессию окончательно, верно?
Да что не так у тебя с головой?!
Я даже успела забыть о его существовании, поэтому вздрогнула, обнаружив, что навязчивая галлюцинация все еще здесь и, похоже, вовсе не собирается исчезать.
Я никуда от тебя не денусь, пока ты не обратишь ритуал.
Я обернулась к нему, долго вглядываясь в мельтешащие тени, скользившие по нему.
Я никогда не видела такого раньше, моему мозгу даже не из чего было такое придумать.
А может, я не вижу лица, потому что это как во сне? Когда ты на что-то смотришь, но информация считывается лишь урывками. Может, галлюцинации работают точно так же?
Это все реально, Ева. Ты это знаешь. Ты сама во всем виновата.
Даже мое воображение уже винит меня. Как будто мне мало себя и своей критики.
Или все же не ты?..
Я все еще смотрела на него, и, в минуту сомнения, в тени проскочила еще одна, совсем черная, тень.
Это невозможно.
Культ Адама. Он уже существует? спросила тень.
Культ?.. внутри все похолодело.
«Просто есть люди, которым доступно больше, чем другим. Мы на многое закрываем глаза, многого не желаем видеть, тем самым ограничивая себя и свои возможности».
Так сказал мне вчера Адам, когда я обвинила его в галлюцинациях. А теперь сама
Если это сделали они, тогда мне ясна твоя реакция. Твой отец был обязан рассказать тебе все и предостеречь от ошибки. Это его долг.
Ты знаешь моего отца? во мне вдруг сработало что-то, что всегда срабатывало при упоминании отца.
Как позавчера в доме той старухи.
Слишком болезненно и в то же время этим можно было заставить меня говорить.
Что ты знаешь о моем отце? как глупо.
Я не признавала галлюцинации (или что бы то ни было), а теперь говорю с ними и задаю вопросы.
Но если он ненастоящий, он не сможет сказать мне ничего нового о папе, верно ведь?
В вашем роду были только первенцы мужского пола со времен моего погребения, и они были единственными детьми в семье. И от отца к сыну передавались слова о том, что я должен оставаться погребенным, что их обязанность защищать мой покой и не дать крови прародителя быть пролитой. Крови потомка прародителя. Все должно было быть хорошо, пока рождались сыновья, ведь в мужском начале не заключено силы, пробуждающей жизнь. Или он все же передал знания, но не тебе
Мог ли мой мозг самостоятельно выдать такое?
Я сразу узнал тебя, Ева. Я решил, что ты самостоятельно вызвала меня, ослушавшись отца, а после только подкрепила связь, пролив вчера кровь.
Нет, я Это лишь способ избавиться от боли.
Иррационально.
Нет. Нет. Нет.
Хватит с ним разговаривать! Это все тебе кажется! Это иррационально!
Не обращай на него внимания и иди обработай руку уже наконец, приготовь себе поесть, ты наверняка уже очень голодна, нужно хорошо питаться, чтобы организм продолжал нормально функционировать. Да и, к тому же, мама тебе голову оторвет, если ты не разберешь коробки.
Эта игра зовется взаимовыгодной. Она разрешает тебе остаться дома, а ты, в свою очередь, делаешь то, чего не хочется делать ей. Все просто.
Не отрицай меня.
Я тебя не слышу, буркнула я, поднимаясь на ноги по стенке и борясь с головокружением.
Его это «не отрицай меня» уже порядком начало раздражать. Как заевшая пластинка.
У нас нет на это времени! Ты ведь почти впустила меня! рычало существо.
Тебя нет! упорно отрицала я.
Я метнулась на кухню за телефоном и включила музыку так громко, насколько было возможно, и стала подпевать во все горло.
Прекрати сейчас же! раздалось прямо возле уха, но я приложила все свои силы, чтобы не подать виду, насколько мне на самом деле страшно.
Сам прекрати, я безразлично дернула плечами.
Я заставлю тебя страдать так, как ты никогда еще не страдала, прошипел он.
Ха!
Ну попробуй, я даже не повернулась на голос, преисполненная скептицизмом. Посмотрим, сможет ли хоть ктото испортить мою жизнь больше, чем это уже сделала я сама.
До меня вдруг дошло.
Ты, случаем, не Кассий? Так, просто для галочки.
Он самый, но это сейчас ты видишь лишь тень, а
Дадада. Конечно. Продолжай. Моему мозгу ведь нечем больше заняться. Даже имя не мог получше придумать, взял вчерашнее у этих придурков
Ты
Дада, пожалею, я пыталась придать своему лицу выражение глубокого безразличия, надеясь, что когда я успокоюсь, то и галлюцинация исчезнет. А теперь будь добр, заткнись, а? Начинается мой любимый припев.
Так проще. Смеяться над тем, что тебя пугает, издеваться над этим. Отрицать свой страх.
По итогу хлеб я порезала все равно на столешнице, подпевая, на ходу запихала в себя бутерброды, у которых отсутствовал вкус, и иногда прихлебывала какао, когда раскладывала из коробок кухонные вещи по местам.
Кассий (так теперь называть его легче) следовал за мной из комнаты в комнату, и я ни на секунду не могла расслабиться и спокойно вздохнуть, его глаза буквально были прикованы ко мне.
На деле же хотелось куданибудь сбежать и вдоволь нарыдаться. Подавить на шрамы хоть они и так горели на коже.
Рука уже потянулась к ранкам, но я одернула себя, вспомнив, что, когда я порезалась, Кассий почемуто не исчез, а наоборот, только окреп.
Что же за проклятье такое? Почему я? Почему именно я? За что мне все это?
Даже не поделишься ни с кем своими переживаниями, сразу примут за сумасшедшую.
А может, я уже сумасшедшая?
Когда я наконец разгребла последнюю коробку и все так же продолжала орать песни во все горло (оно уже болело), в дверь позвонили.
Я посмотрела на часы 15.49 не мама.
Но кто?
После того кошмара было немного страшно открывать, но при этом я ощутила радость: живой человек, не галлюцинация.
Надеюсь.
На пороге стоял Адам. Я тут же захлопнула дверь и, неожиданно даже для самой себя, сползла по ней вниз и разрыдалась достаточно громко, хоть и совсем неумышленно, что мой плач можно было услышать еще далеко за дверью дома.
О боже, Ева, боже, я не хотел, было слышно, что парень опустился на корточки перед дверью. Ева, пожалуйста, открой, нам необходимо поговорить. Прости, прости, прости меня. Всех нас. Я не думал
Конечно! Вы никогда не думаете! Никто из вас! я уже вовсю захлебывалась в рыданиях, собственной беспомощности и злобе на это.
Правда, вдруг ощутил ась непривычная легкость: Кассий исчез.
Если его нет, пока рядом есть люди, значит, нужно, чтобы Адам задержался подольше.
С чего мне теперь тебе верить? уже даже немного успокоившись, спросила я.
С того, что я изначально не желал тебе зла, и уж тем более не хочу причинять тебе боль сейчас. То, с чем ты уже столкнулась, или еще столкнешься, гораздо сильнее тебя, гораздо страшнее, чем может показаться. Ты должна быть готова. Мы не хотели проводить ритуал до того, как ты сама не согласишься. То, что вчера произошло случайность, совершенная случайность.
Ритуал?
Он тоже говорит про ритуал
Я немного приподнялась, чтобы нажать на дверную ручку. Дверь тихо и беззвучно подалась вперед, и Адам почти в то же мгновение оказался напротив моего лица, которое обхватил своими большими ладонями и пытался прижать к себе, как голову ребенка.
Не трогай, пожалуйста, не трогай, едва выдавила я из себя, как почувствовала, что Кассий снова здесь.
Теперь хотелось вжаться в Адама и дать себе поплакать в крепких объятиях. Со мной такого никогда не случалось.
Адам поднялся сам и помог встать мне.
Где бы тебе было комфортнее поговорить? спросил он немного смущенно.
Этот вопрос мне понравился.
Я кивнула на проход в гостиную.
Я могу оставить куртку здесь? Адам показал на крючки у входа.
Я снова кивнула.
Парень разделся и вошел, а я следом.
Я уловила тонкий терпкий аромат духов, от запаха которых в груди кольнуло.
Приятный запах.
Нельзя влюбляться. Особенно, в такого человека.
Я уже настолько боюсь чувствовать, что запрещаю себе это даже при малейшей мысли о том, что мне мог бы просто ктото нравиться.
Хотя, возможно, Адам как будто напоминал мне кого-то, но только вот я никак не могла понять, кого
Садись, я указала парню на диван, а сама села подальше, в кресло возле окна.
Кассий разместился в кресле напротив меня, а я упорно продолжала делать вид, что не замечаю его.
Вопервых, я бы хотел еще раз перед тобой извиниться. Мне, правда, жаль, что так вышло.
Я не смотрела на него, я смотрела в окно и кусала губы.
Вовторых, ты сильно порезалась? я бросила короткий взгляд на парня, а потом на свои руки, через бинт на которых уже проступила кровь, причем, даже не от вчерашнего стекла.
Пора менять повязки.
Ну, как видишь многозначительно протянула я.
На самом деле, порезы не были сильными, но я не хотела преуменьшать вред, причиненный мне, а еще я не хотела, чтобы Адам расслаблялся.
Больше никому не сойдет с рук моя боль.
Вчерашнее, похоже, свело меня с ума. Кто знает, может, это даже навсегда?
Давно ты причиняешь себе боль? голосом, полным грусти, спросил Адам.
Черт! Я совсем забыла! Я настолько ушла в себя, к своим переживаниям, что даже не подумала о том, что Адам увидит мои руки, мои бедра, что он заметит, что скажет что-то на этот счет.
Мне было невыносимо думать о том, что он теперь знает о моих шрамах.
Я внутренне сжалась, по привычке ожидая, что сейчас он будет смеяться надо мной и спрашивать, отчего же я режу поперек, а не вдоль.
Мне всегда было неприятно и стыдно, когда ктокто замечал мои шрамы. Больше всего я хотела, чтобы их игнорировали даже когда видят. Как будто их нет.
Ведь так всем было бы легче.
Я долго молчала, почувствовала, как мои щеки горят от стыда, а сердце колотится так, что меня затошнило.
Не твоего ума дело, прошептала я и почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, а лицо немеет.
Ты говорила об этом с кемнибудь? как ни странно, но в голосе юноши не было издевки, поддельного сочувствия или показной заинтересованности.
Не знаю, как я это определила, но я чувствовала, что он искренен со мной.
С психологом говорила. Не обо всем, но таблетки мне выписали, я ответила искренностью, но так, чтобы он понял, что развивать тему дальше я не хочу.
Я вообще никоим образом обсуждать это не хочу.
Говорить полезно. От этого становится легче. Правда.
Не знаю. Не пробовала. Да и вряд ли это могло бы помочь мне выйти из депрессии и научиться не прятать боль.
На Адама я не смотрела, както вдруг создалось ощущение какойто интимности, очень личной атмосферы, из-за которой у меня задрожал голос.
Я не собиралась говорить ему, что основная причина не в депрессии, а в том, что мой диагноз не лечится, только легче поддается контролю с возрастом, при условии регулярной терапии и приема лекарств. Когда я думала, что это на всю жизнь, что боль внутри меня единственное, что никогда меня не оставит, мне хотелось умереть.