Онор вскочила, отбрасывая поддельный вдовий платок:
Учитель! и кинулась к нему со всех ног.
И Лиура тоже бросился к учителю, задержавшись лишь на миг прижал ладони к лицу, резко выдохнул и побежал, как в омут нырнул. А человек в зелёном плаще Телор, как назвал его лорга обнял их крепко и посмотрел на Фог.
Ты завершила то, что я не сумел, и вернула тех, кого я не смог спасти, произнёс он тихо, но его услышал каждый, кто находился в зале ибо никто, кажется, и дышать сейчас не смел. Здесь, при свете дня, при свидетелях, я говорю: ты, Фогарта Сой-рон, давно уже превзошла пределы, отмеренные простой ученице, а тот, кто это отрицает, или глуп, или завистлив. Равной я тебя признаю и как к равной обращаюсь; а если кто хочет оспорить это, то пусть шагнёт вперёд.
Телор умолк, но никто не двинулся с места, даже лорга, у которого лицо сделалось угрюмым и злым.
А как же убытки? пробормотал купец, растерянно оглядываясь по сторонам, точно в поисках поддержки. Убытки-то мне возместят?
Но Ниаллан Хан-мар, не слушая его, развернулся и вышел, ни проронив ни слова.
После этого даже присутствие лорги не могло удержать поднявшуюся волну. Зал охватило смятение. Точно буря налетела на зимний сад, и ветви, сбросив снежные шапки, затрепетали; точно пламя костра вдруг разгорелось на ветру, а тени пригнулись и заколебались. Шёпоты, поначалу деликатные и робкие, превратились в ропот; застучали по полу каблуки подкованных сапожек, зашелестела тяжёлая парча, и то и дело вспыхивал в полумраке самоцвет в драгоценном перстне на воздетой руке или вышивка серебром на воротнике при повороте головы.
«Как ночной шторм», подумала Фог.
И ещё подумала, что она очень, очень устала и сил едва хватает на то, чтобы стоять, не горбясь, и позволять себе заплакать, и что если сейчас, сию же минуту её не отпустит, то суд она завершит сама.
Как сумеет.
Потерпи немного, тихо сказал Сидше и провёл костяшками пальцев ей по спине, сперва вниз, а затем вверх, так, что пульс участился, а тело сделалось лёгким. Ты уже победила; вот только позволить тебе этого не могут, а значит, станут напирать. Если выдержишь натиск, то тебе предложат перемирие.
Но не мир? еле слышно спросила она.
Сидше ответил не сразу; потянул Фог за рукав, побуждая повернуться вправо, и шепнул:
У людей с таким взглядом есть или слуги, или враги. А служить ты отказалась, Фогарта Сой-рон.
Ей не надо было пояснять, что он имеет в виду, потому что лорга сейчас отбросил лицемерие, не пытаясь уже сойти за благодушного и справедливого хозяина. Он сидел неподвижно, сгорбив плечи, словно от непосильной ноши, и смотрел исподлобья. Ноздри у него раздувались от тяжёлого дыхания, глаза пылали, точно уголья, а пальцы до того стискивали подлокотник кресла, что казалось, ещё немного и древесина лопнет.
Потом он сказал:
А ну молчать.
И ропот стих так гаснет огонь, если накрыть его стеклянным колпаком. Только Онор продолжала всхлипывать негромко, прижавшись к плечу учителя или то был Лиура? А учитель то гладил их по волосам, то обнимал крепко-крепко, и серебристые облака морт ласково обнимали всех троих нежная сила, мягкая смертоносная.
«Интересно, подумала Фог отстранённо. А как я сейчас выгляжу со стороны?»
Любопытное зрелище предстало нынче нашим глазам, произнёс тем временем лорга, и в его низком голосе было куда больше угрозы, любопытства. И всё же пора вернуться к делу. Тяжкие обвинения выдвинула киморт Фогарта. И, как и Дурген, сын Иргена, с трудом я могу поверить в то, что почтенный Радхаб о котором слышал я, что он человек чести и великой доблести нарушил бы древний закон и стал бы скрывать киморта-раба в своём доме. Да и как такое возможно? Киморт что снежная буря, что селевой поток, что лесной пожар. И как его пленить? Нет, качнул головой лорга, и свита его тут же принялась трясти бородами тоже. Не могу поверить. Есть ли у ученицы у киморта Фогарты Сой-рон объяснения?
Пауза была короткой, но многозначительной. Дурген-купец несколько приободрился, хотя взгляд у него оставался растерянным, а гонору поубавилось.
А Фог глубоко вздохнула, набираясь сил и соображая, что можно рассказать, а о чём следует умолчать. Снадобье, одурманивающее кимортов, секретом не было, но использовали его чаще чтобы убить, а не чтоб пленить. Ведь дольше десяти дней подряд применять его нельзя Да и не снадобьем удерживали Лиуру, а шантажом.
«мне сказали, что если я буду строптивым, прозвучал в голове надломленный, безжизненный голос, то к сестре снова придёт мужчина. Новый мужчина всякий раз, как я не исполню приказа»
Онор замерла, затихла словно тоже вспомнила что-то, почувствовала. А учитель обнял её ещё крепче и произнёс, громко и ясно:
Объяснения есть у меня. И свидетель. Алар, войди!
и когда двери отворились снова, Фогарта почувствовала себя так, словно она вот-вот разлетится осколки, потому что человека, который ступил в зал, она узнала тотчас же.
И пусть волосы у него были иссиня-чёрными, как зимнее небо, а стали белыми как снег, как пепел; пусть глаза его сделались прозрачно-голубыми, как вешняя вода; пусть вместо ишмиратских шелков облачился он в обноски чёрные штаны из грубого полотна, синюю рубаху и серый плащ Всё это было неважно. Ведь он оставался прежним, близким-близким, нужным-нужным вплоть до родинки на щеке, до взгляда гордого и спокойного.
Прежним-то прежним, но чужим.
Едва скользнув взглядом по Фог, он прошёл мимо неё с посохом эстры в руках, с незнакомым мечом, притороченным к поясу и остановился прямо перед лоргой. Так же невозмутимо, как стоял он перед ишмой в своё время, точно помнил, что род его древнее и что не он должен кланяться, а ему.
Я странник-эстра, а зовут меня Аларом, сказал он, и каждое слово, произнесённое голосом таким знакомым, таким родным, было для Фог как надрез острым ножом; она смотрела и наглядеться не могла, точно взглядом его пила, а чувствовала себя так, будто с неё кожу живьём снимают. Путешествую от поселения к поселению по воле морт. Со мной ученица, девочка по имени Рейна, киморт. Иногда, отлучаясь по делам, я оставляю её на попечение женщины травницы и проводницы в горах. И близ славного города Свенна, на ярмарке, при всём честном народе, Рейну похитили. Ударили дубинкой по затылку, а после оглушили дурманным зельем и сунули в клетку наподобие звериной; ни прятаться, ни скрываться не стали, словно по праву действовали, по закону И немудрено: ведь были это славные воины из двенадцатой дружины Ульменгарма. Из твоей дружины, добрый государь.
И стало так тихо, что слышно было, как трещат фитили у свечей а потом лорга захрипел, точно задыхаться стал, или из груди у него начало прорываться звериное рычание. И сказал:
Все вон.
Он ещё договорить не успел, но тут словно плотину прорвало. Люди ринулись к выходу, не заботясь уже о том, чтобы сохранить лицо и зрители, и писцы, и даже Дурген-купец вместе со всей своей охраной, а стражники понукали отстающих. Только на Фогарту никто не смотрел, и Алара с Телором толпа также обтекала по сторонам, как прибывающая волна огибает прибрежный валун.
О суде и о приговоре никто и не вспомнил.
Когда Телор, по-прежнему не отпуская от себя близнецов, тоже двинулся к дверям и попросил следовать за ним, Фог послушно кивнула, ощущая себя куклой на шарнирах, которую стиснула и тащит куда-то безжалостная детская рука. Мир точно подёрнулся туманом. Что-то низко гудело оборванная струна ли, ток крови в собственных венах, горны, призывающие к атаке? А затем оказалось как-то вдруг, что замок остался позади вместе с древними шпалерами, с духотой, с мрачной стражей и испуганными взглядами зевак. И что вокруг сад, и веет зеленью и печным дымом, и по правую руку чёрная крепостная стена, а поодаль пасутся стреноженные гурны и расположился на постой отряд воинов в белых плащах, а по правую руку убегает вниз с холма, к трубам и черепичным крышам, растоптанная тропа. И Телор просит подождать немного, пока кто-то важный подъедет, чтоб можно было двигаться дальше, а Онор с Лиурой жмутся к нему, как замёрзшие щенки, и Иаллам укачивает ребёнка, а рядом с ним и откуда успел взяться? стоит Сэрим, уперев руки в бока, и взгляд у него угрюмый.
Но Фог не смотрела и не слушала; для неё имело значение только одно, только одно было важно.
«Учитель».
На непослушных ногах она подошла к нему о, какими длинными и тяжёлыми оказались эти несколько шагов! и тихо спросила:
Значит, Алар?
Тот обернулся; в глазах у него промелькнуло странное выражение, уголок рта дёрнулся, напряглась жилка на виске, точно от боли
Да. Так меня теперь зовут, ответил он спокойно.
Красивое имя. «Любимый»?
«Желанный», поправил он. И улыбнулся, не то неловко, не то смущённо: Уж какое дали, бродяге-эстре привередничать ни к чему.
Под распущенным воротом рубахи виднелся шнурок. Уже зная, что придётся увидеть, Фог потянула за него и достала амулет, камешек с выбитой на нём короткой надписью, не то отколовшейся наполовину, не то стёршейся.
В глазах у Алара промелькнул интерес:
Знаешь, что это такое?
Знаю, кивнула Фогарта отстранённо. Камень памяти, только незавершённый. Просто безделушка.
Брови у Алара выгнулись.
Надо же, откликнулся он с уважением. И взглянул в упор. Может, и надпись прочитать сможешь?
Она провела подушечкой пальца по символам, еле заметным уже. В голове крутились разные мысли о незнакомой девочке по имени Рейна, занявшей место, которое принадлежало прежде ей, Фог; о другой женщине, травнице и проводнице, увидеть которую пока ещё не довелось; о том, что яркие одежды кьярчи, право, смотрятся на учителе ничуть не хуже, чем белая хиста из варёного шёлка, на ощупь схожего с тонкой-тонкой замшей
Там написано «Фогарта».
И что это значит?
Уже неважно. Перед глазами плавали золотые пятна, и Фог отступила. В груди стоял ком. Я я отойду ненадолго.
И кинулась прочь, уже не думая о том, кто и что подумает.
Бежала долго, пока не выбилась из сил, а ноги не подкосились, и очутилась у чёрной стены, у старых камней. Сад превратился в заросли; клоки бирюзовой хисты висели на колючках, а из разодранного предплечья сочилась кровь, но Фог почти не чувствовала, словно онемела.
Она почти не удивилась, когда обернулась и едва не уткнулась Сидше в грудь. Признаться, он тоже выглядел неважно. Одежда у него была в беспорядке; в волосах запутались веточки и сухая листва.
Фог выдохнула, обняла его и разрыдалась горько-горько. Грудь точно сжало раскалённым обручем; горло сводило спазмом.
Он меня не узнал, всхлипывала она. Не узнал, не узнал Я думала, что готова буду, но Отчего это так больно?
Тише, ответил Сидше, поглаживая её то по спине, то по голове. Тише, ясноокая госпожа. Когда сердце разбивается, оно всегда сильно болит.
Сказал а потом склонился ниже и поцеловал. Так, словно хотел все слёзы забрать себе; так, словно сам мучился от жажды, которую ничто не способно было утолить. Губы его были настойчивыми; язык то проникал глубоко, лаская, то дразняще плясал на кромке зубов Нежные ладони оглаживали спину, шею, затылок; ногти покалывали чувствительную кожу на макушке, почти царапали. От него словно исходил жар, и в этом жаре плавилось то, что мешало Фог дышать и ложилось невыносимым грузом на плечи.
Сидше отстранился лишь тогда, когда слёзы у неё иссякли, а губы онемели от ласк.
А с тобой такое бывало? хрипло спросила она, комкая бессильно его хисту на груди.
Да, ответил Сидше странным голосом, точно бы виноватым. И снова поцеловал её, в висок, легко-легко. Вот только что.
Возвращаться не хотелось, но всё же пришлось. Тот, кого Телор ждал, так и не явился, зато послал весточку, что задерживается; после недолгих обсуждений из Ульменгарма решено было уйти и ждать уже за пределами городских стен. Фог почти не участвовала в разговорах; к ней, впрочем, никто и не лез ни по пути, ни позже, во временном лагере, позволяя сидеть поодаль, привалившись спиной к сундуку, и смотреть, как сгущаются сумерки. Не ощущая вкуса пищи, она поела; затем полезла зачем-то в сундук и обнаружила, что там всё перевёрнуто вверх дном, а сверху лежит книжица в кожаной обложке, дневники Миштар.
Кто-то достал их и вписал на последней странице торопливым, неряшливым почерком:
«а днём позже мы узнаём, что на юге разразилась война страшная, небывалая. Ночью Миштар уходит и не возвращается больше никогда. Она, как и многие, многие, остаётся там под песками, которые теперь расстилаются до горизонта, сколько может охватить взгляд. Я отговариваю Д., но он всё равно спешит туда, пусть уже слишком поздно. Пустыня поглотила всё: и плодородные прежде земли, и государства, что веками стояли там, и их правителей и тех, кто начинал войну, и тех, кто пришёл остановить.
А сейчас пески пожирают даже крик и не возвращают в ответ даже эха.
Миштар больше нет».
Когда Фог дочитала, то ощутила странную пустоту и ещё лёгкость, точно сердце выболело совсем, насквозь, и оставило дыру.
И что это значит? прошептала она, закрывая дневник. Теперь он жёг руки не взаправду, но держать всё равно было невозможно. Я не понимаю
Рядом кашлянули.
Может, не стоит за эхом-то гоняться? произнёс Сэрим, глядя в сторону и ни к кому вроде бы не обращаясь. Он стоял чуть поодаль, заложив руки за спину, и флейта торчала у него под мышкой, нелепо и смешно, вот только смеяться не хотелось. Пока не стало слишком поздно.
Фогарта прикрыла глаза, вспоминая дневники. Вот Миштар узнаёт о сбросе; ищет пути вернуть память и чувства, перебирает один способ за другим, пока не устаёт и не отчаивается; вот начинается война, и Миштар спешит туда, чтобы остановить её
«Потому что если сделать ничего нельзя, то хочется сделать хоть что-то», подумала Фог.
А вслух сказала:
Да. Ещё не слишком поздно.
Закат полыхал, как пожар; в груди было холодно.
Если что-то и болело, то искусанные губы.
Она глубоко вздохнула, собираясь с силами; подумала о делах на юге, ещё не завершённых; о кимортах, проданных в рабство, и о том, что их было, может, гораздо больше; о том, что лорга определённо знает что-то и ещё что он не простит, не забудет того, что сегодня было сказано и сделано
Я почему-то не боюсь, с лёгким удивлением сказала Фогарта. Поднялась, сунула бесполезную книжицу обратно в сундук, отряхнула хисту. А ещё а ещё я, кажется, проголодалась опять.
Сэрим посмотрел на неё долгим взглядом и просиял.
Это потому что ты умница, каких поискать, потрепал он её по голове и, сунув флейту за пояс, торопливо потянул к кострам, откуда слышался смех и веяло запечённым на огне мясом. Пойдём-ка, поешь нормально, а заодно и познакомишься со всеми Ух, и дел у нас впереди!
Фог чуть склонила голову, признавая, что он прав.
И впрямь, ничего ещё не кончилось по счастью.
Всё только начиналось.
2. Союзники и враги
Алаойш Та-ци, Ульменгарм и окрестности
То, что пребывание в Ульменгарме сулит неприятности, Алар понял в первый же день, когда к Тайре подскочил какой-то проходимец и крикнул:
А продай-ка платок, добрая госпожа! За дюжину нет, за полторы дюжины медяков!
Проходимец был хорош кожа как снег, глаза как зимняя ночь; гибкий, но по-мужски статный, с блестящими чёрными волосами, гладкими, как зеркало, и обрезанными на уровне плеч. Улыбался лукаво, двигался легко как ветер. Разумеется, красотой и улыбками Тайру было не пронять Однако она и мгновения не колебалась стянула с плеч расшитый кусок ткани, скомкала и кинула:
Ну-ка, лови!
А в ответ получила не россыпь медных монеток, а одну серебряную.
Эй! крикнула вслед. А сдача?
Это за срочность! махнул рукой проходимец и затесался в толпе у рынка, точно растворился.
Алар наблюдал за ним, привалившись плечом к борту телеги, а затем обернулся к Тайре с любопытством:
Почему продала? У тебя ж это любимый платок.
Честную цену назвал, а потом сверху накинул не много и не мало, а сколько надо, невозмутимо ответила она, перекладывая что-то из одного сундука в другой. Сразу видно, что взгляд у него намётанный, язык хорошо подвешен такому и помочь приятно Хотя платка жаль, вздохнула она. Да и чую я, что его потом искать будут, а значит, к нам точно подойдут, цвета-то приметные. Впрочем, пустое это, отбрешусь. Как твоя голова, эстра?