Антианира, дорогая, расскажи, как все это случилось, сказала Каллисто. От отца моего ничего узнать невозможно: ничего, говорит, не помнит. И очнулся он только вчера вечером, когда мы с матерью и рабом Ксантием принесли его из лесхи до дому.
Что тут рассказывать, неохотно пробурчала Антианира. Пили напиток Икария, пили и до того напились, что, обезумевши, убили его самого.
Филомела подняла голову.
Отец говорил, что убили его за дело: в напитке была отрава, и от нее все обезумели.
Твоему отцу лучше бы помолчать, да и тебе тоже, начала было дочка Эврикрата, но тут же пожалела о сказанном, увидев, что Филомела залилась слезами Поверь, дорогая, я не хотела тебя обидеть, но ты ведь знаешь, что Икарий мой дядя. Не был он отравителем: дал им столько, сколько было можно, а остальное они у него отняли. Его убили, а сами легли вповалку. Только они-то потом встали, а Икарий уж не встал. И только что отец мой с Феспидом похоронили его за трикорифской стеной, на пригорке под вязом. Так-то, мои дорогие, продолжала она, кровь зависла над нами, родная кровь. Трудно будет смыть это пятно. Не придется нам теперь участвовать в бравронском празднике Артемиды.
Девушки расплакались.
Но что же теперь делать? Что делать?
Именно это решают сейчас наши отцы на току за городом. Посмотрим, не найдет ли Феспид какого-нибудь выхода.
Разговор был прерван появлением двух отсутствующих. Обе были не в себе. Ифиноя тряслась как в лихорадке, Ликорида же, тоже бледная и взволнованная, тщетно пыталась успокоить подругу.
Ох, девушки, ох, милые, не ходите, не ходите туда! Хватит того, что я там побывала. А собака все воет и воет. Она качается, а собака воет.
Что такое? Что такое?
Ликорида жестом подозвала Антианиру.
Так что случилось? спросила та.
Ликорида пожала плечами.
Я побежала. Что мне оставалось делать? За стену трикорифскую. Где эта собака выла. Ну и увидела.
Что увидела?
Ликорида шепнула ей на ухо:
Дочка Икария повесилась над его могилой. Я не видела, а Ифиноя видела. А по дороге узнала и о других вещах, о которых ей знать не положено. И вернулась, как видишь, с печатью Персефоны на лбу.
Ифиноя услышала последние слова.
Печать Персефоны? Глупость! Это совсем не то! Ты ведь знаешь, Филомела! Мой отец продал меня твоему за кубок вина!
Замолчи, ненормальная! прикрикнули все на Ифиною, заметив, что Филомела близка к обмороку.
Почему я должна молчать? Нет, я пойду к демарху. Мы бедные, но честные. А теперь станем и богатыми. Демарх своего кошелька не пожалеет. Прощайте, подружки, нет мне больше места среди вас: я теперь не свободная гражданка, я теперь
Но на нее уже никто не обращал внимания: все переживали за Филомелу. Та через некоторое время пришла в себя и спросила:
Где эта несчастная?
Теперь только вспомнили об Ифиное. Кто-то вспомнил ее слова: «Пойду к демарху». Но Филомела покачала головой.
Не может быть. Но все-таки пойду ее поищу.
И пошла, взяв с собой Андротиму. Прошел час. Вернулись они бледные, не говоря ни слова.
Ну так что? Где Ифиноя?
Филомела продолжала молчать. Андротима, под напором подруг, наконец ответила:
Погасла звездочка Птелея.
Где?
Над могилой Икария.
Девушки, идемте домой! воскликнула Антианира. Спросим, как быть, у наших матерей. Пусть соберутся у жрицы Деметры!
Она взяла под руку Ликориду и пошла по дороге. Остальные двинулись за ними.
Филомела и Андротима остались вдвоем.
Первая подняла глаза на подругу и слегка улыбнулась.
И тебя она позвала?
Да.
Печать Персефоны легла на обеих.
XII
Словно обрушился свирепый мор. Едва успели похоронить Эригону рядом с отцом, как пришлось погребать Ифиною. Затем обнаружили Филомелу с Андротимой, которые повесились одновременно. А теперь печать Персефоны легла и на остальных, кроме Антианиры и Ликориды. Матери стерегли их, не выпуская из дому, но так не могло продолжаться вечно. По совету Феспида, который выполнял обязанности демарха, решили послать гонца в Афины, к царю Пандиону. Отправили Филохора, который был известен как лучший скороход. От Птелея до Афин было около сорока пяти километров, но Филохор, выйдя перед рассветом, на закате уже вернулся.
Все ожидали его на току.
Ну, что?
Царь Пандион рассказал, как нужно поступить: девушкам связать руки и держать каждую по отдельности до самого его приезда. А приедет он после того как встретит возвращающуюся из Дельфов феорию, которую он отправил туда для получения божьего совета. До его приезда ничего не предпринимать.
Дней десять прошли в тревожном ожидании. Наконец, конные гонцы объявили о скором приезде любимого богами царя Пандиона. Царь прибыл вместе с царицей Зевксиппой и двумя афинскими экзегетами дельфийского бога. Царица приказала сразу же привести к ней Антианиру и Ликориду. Она приласкала девушек и поручила обойти всех матерей и заверить их, что все будет хорошо, новых жертв в городе не появится.
Царь же приказал созвать всех граждан на луг Артемиды. Когда все собрались, он обратился к ним с такими словами:
Мужи энойские!
Все были ошеломлены. Что значит это обращение?
Мужи энойские! повторил Пандион с нажимом. Первое, что велел передать вам бог, так это то, что ваш город лишается оскверненного имени Птелей, которое обрекается на вечное забвение. Отныне называться он будет Эноя (Виноградник) в память о том, что первым получил дар вина из рук Икария, посла и вестника новоявленного бога, благословенного Диониса.
Поднялся глухой ропот. Пандион заметил это и продолжил:
Да, благословенного! Икарий, передавая вам его дар, научил вас, как этим даром пользоваться, и предупредил, что существует Кубок Обиды. Мужи энойские, запомните мои слова: легче бывает отказаться от какого-либо наслаждения, чем пользоваться им в меру. Искусство меры отличает свободного человека от раба. Мы, эллины, гордимся тем, что рождены для свободы, а не для рабства. Поэтому и дар вина был доверен нам. Но вы не исполнили божий наказ. Выпив больше предписанной меры, вы упились, в пьяном виде совершили порочные действия и в конце концов убили избранника и посланца Диониса. Совершили вы это в пьяном виде, но не думайте, что управляло вашими действиями вино. Думать так могут только рабы. Согласно же эллинским представлениям это обстоятельство только удваивает вашу вину. Эллинский законодатель установил такой закон: кто совершил преступление в пьяном виде, тот подлежит двойной каре: и за само преступление, и за пьянство. Вы не только убили посла Диониса, но и свели тем самым в могилу его дочь Эригону, возлюбленную Дионисом. За это обрушился на вас божий гнев: бог наслал на дочерей ваших смертную тоску. А теперь Аполлон моими устами объявляет вам, как вы можете смирить его гнев. Мужи энойские! Милость богов достигается чистотой сердца и добрыми делами; много значат в нашей жизни молитвы и обряды, действующие на наши чувства и на проявление нашей воли. Не пренебрегайте обрядами глубокое кроется в них содержание. С этого дня Икарий и Эригона станут для вас героями. Их прах вы перенесете к истокам Эразина, где находится их хутор; там построите им часовню и ежегодно будете совершать в ней жертвоприношения. Со временем там возникнет селение, которое в память о герое получит имя Икария. А чтобы избавить девушек от смертной тоски, изготовьте для них безопасные петли вместо тех смертоносных, на которых повесились их подруги. Кто из вас умеет плести веревки?
Выступил вперед Филохор:
Я, великий царь!
Пандион внимательно посмотрел на него:
Это ты приходил ко мне в Афины?
Я, милостивый государь.
Пандион посовещался со своими экзегетами. Потом сказал:
Филохор, велик твой грех перед богом; но ты искупил его и горем своим, и делом своим. Бог принимает твою услугу. Иди и принеси нам десять толстых веревок по девять-десять локтей каждая.
Филохор удалился, чтобы исполнить приказание, а Пандион тем временем продолжил свою речь:
Тому, о чем сказано, вы, мужи энойские, положите только начало; затем вся Аттика последует вашему примеру; однако каждый должен высечь в своей памяти нужно опасаться Кубка Обиды. И как цветок вырастает на могиле, так со временем из вашего преступления, повлекшего столько несчастий, произойдет веселый праздник Сельские Дионисии. Те песни скитаний, которая пела Эригона, когда искала своего отца, необходимо восстановить из отрывков, которые слышали прохожие; это святые песни, они любы Дионису. Утерянные строки дополнит Феспид, которому я поручаю стать основателем нового обряда. Ваши девушки будут их петь на праздничных гуляньях. Вам же, мужи, во искупление совершенного греха надлежит сделать следующее. Молодым вином, которое созреет к празднику Сельских Дионисий, наполнить козьи меха, смазав оливковым маслом их и без того гладкую поверхность, тут царь усмехнулся, и проводить вот какие состязания. Пусть участники их запрыгнут одной ногой на козью шкуру. Будут они шататься, спотыкаться пусть. Кто дольше других удержится на мехе, тот станет победителем. Это веселое шутливое качанье и спотыканье убережет вас от постыдного пьяного шатания под ошеломляющим действием напитка, принятого сверх меры.
И долго еще объяснял добрый царь сельчанам особенности и смысл нового праздника; но вот со стороны городка показалось шествие. Впереди шла царица Зевксиппа рядом с женой Феспида, жрицей Артемиды; за ними Антианира и Ликорида. Дальше шли девушки с завязанными руками: Коринна, Никандра, Пандора, Каллисто и другие в окружении своих матерей; сбоку шли их младшие сестры. Замыкал шествие Филохор в сопровождении юношей с веревками в руках.
По команде царя веревки привязали к рядом стоящим деревьям получилось десять качелей.
Дети, обратился царь к девочкам, покачайте своих кукол.
Кукол привязали к качелям, и девочки принялись их баюкать, передавая одна другой, с визгом и шиканьем. Когда развлечение было в разгаре, царь приказал подвести к качелям девушек со связанными руками всего их было десять. Поначалу они настороженно отнеслись к происходящему, но постепенно радость юных стала передаваться и им: печать Персефоны исчезла с их лиц.
Развяжите им руки! Красавицы, покачайте ваших сестер!
Приказ исполнили. Видно было, как жизнь возвращается к девушкам, на щеках их заиграл румянец.
А теперь покачайтесь на качелях сами!
Это распоряжение было выполнено еще охотней. Снова зазвенел серебристый девичий смех, как в тот прекрасный день, когда песни в честь Артемиды звучали в этой самой роще.
Ликорида подошла к качелям и запела:
Смех умолк, печаль пришла на смену веселью, слезы заблестели в глазах девушек. Но это были добрые, очищающие слезы. И долго еще под звуки пения Ликориды взлетали вверх и опускались вниз спасенные девушки под зеленым сводом зеленой рощи.
Когда качели остановились, девушек подозвала к себе царица, расцеловала каждую и сказала:
Ну что, красавицы, через четыре полнолуния состоится праздник Артемиды в Бравроне, и я приеду туда раздавать венки. Вы там будете?
Будем, милостивая царица. Все будем, если бог позволит.
Так не забудьте же уже и так долго ожидает вас ваш венок.
Все собрались было расходиться, но царь снова подал голос:
Мужи энойские! Ваше право выбирать себе демарха остается в силе. Конечно, ни один из тех, кто причастны к пролитию крови Икария, не сможет приносить за вас жертвы бессмертным богам. Поэтому демархом вашим станет Эврикрат, а его ближайшим советником любезный богам Феспид. Но это еще не всё. Ферекрат, сын Эврикрата, и Ликорида, дочь Феспида, подойдите сюда.
Юноша и девушка подошли.
Ферекрат, у истоков Эразина остался хутор, принадлежавший бедняку Икарию, твоему дяде. Хутор невелик, но его ждет великое будущее из него вырастет селение Икария, освященное покровительством Диониса. Там ты поселишься, взяв в жены дочку Феспида. Надеюсь, ты станешь ей хорошим мужем Нет, еще не сейчас, добавил он, заметив, что девушка покраснела до самых ушей. До того пусть она в свите медведиц послужит Артемиде и своим усердием добьется ее покровительства. Феспид не имеет потомства по мужской линии, так пусть же его имя станет священным в вашем роду. И подсказывает мне мое сердце, что наступит пора, когда Феспид из Икарии посвятит афинскому празднику Диониса такое творение, которое прославит и его и нас на все времена среди всех народов. Мужи энойские, солнце скрылось за Парнетом, и над морем заблестели первые звезды. Расходитесь с миром по своим домам вместе со своими дочерями им больше ничто не угрожает. Мы же с царицей просим тебя, Феспид, оказать нам гостеприимство на эту ночь.
II. Заклятый двор
I
В ограде Деметры Фесмофоры было в тот день особенно шумно. Весь вчерашний прошел у женщин в посте, молитвах и серьезных хороводах; но уже с вечера, после розговен, началось веселье, а утро следующего дня принесло праздник материнской гордости, Каллигению. Теперь «молодые» были предметом иногда нежного, чаще добродушно-насмешливого ухода со стороны «старых»: кому-то достанется венок? Пока он свешивался с каменной руки статуи Каллигении, стоявшей на площадке Пникса перед палатками, между статуями Деметры и Коры: его присуждение требовало различных приготовлений, из которых первым был выбор коллегии судей.
По обычаю их должно было быть три; разумеется, все из «старых». О председательнице не было сомнений: всеми голосами прошла царица Праксифея. Это не было обязательно; перед Деметрой все считались равными, но среди присутствующих не было, кажется, ни одной, которой эта достойнейшая женщина не оказала той или другой услуги, и из маленьких героев праздника не один был ей обязан тем, что благополучно увидел свет дня. Но о заседательницах много спорили: заявляли притязания те, которые сами во время оно получили венок Каллигении, но заявляли и те, которые среди «молодых» имели наибольшее число дочерей.
Готовились и «молодые»: сначала спели хором песню в честь Каллигении, сопровождаемую взаимными насмешками и колкостями, а затем отправились в палатки наряжать каждая своего младенца.
Наконец, зычный голос глашатайши возвестил, что приготовления кончены, и все стали собираться на площадке. Перед статуей Каллигении стояли длинные столы, покрытые мягкими овечьими шкурами; на них было приказано разложить малюток спеленутыми, всех рядышком. Когда это было сделано, матери отошли в сторону, и царица с заседательницами стали их обходить, на значительном промежутке одна от другой. У головы каждого ребенка стояла покрытая чашечка с отверстием посредине покрышки; в это отверстие понравившемуся ребенку опускали миртовый листик.
Хотя это делалось только при третьем обходе, однако уже при первом было заметно, что всем трем женщинам особенно понравился один сочный карапуз, убранство которого свидетельствовало о заботливости, но не о богатстве его родителей. Круглое упитанное личико, еще очень далекое от строгости аттического профиля; ясные, зеленовато-голубые глазки; свои ручонки ему после долгих потуг удалось выдобыть из-под пеленок этот успех привел его в хорошее расположение духа, и он, перебирая освобожденными ручонками, внимательно их рассматривал и, казалось, одобрял.
После третьего обхода секретарша сосчитала тех детей, у которых в чашечках оказалось по три листика; таких было около десятка; их оставили, остальных убрали.