«О нет», заныл Пит.
«О да! воскликнул противный внутренний голос, Открывай карман шире, старина!»
Они точно были здесь. Сотрудники муниципальной компании. И отключили дом Уильямсов от общей линии электропередач, как и обещали вчера. И теперь они, а в большей мере Кэндис, остались без электричества. В выходной день. В единственный выходной миссис Кэндис Уильямс, когда она намеревалась позвать в гости коллег с работы.
Кошмар из сновидения Питера стремительно воплощался в реальность, вот только теперь его сковывала не фантасмагорическая жижа, а вполне реальная сила сила человеческого стыда. Он некоторое время стоял на лужайке, в оцепенении уставившись на длинный столб, от которого к их дому были протянуты толстые высоковольтные кабели, в мгновение ока ставшие бесполезными.
Что ж, теперь семья Уильямсов откатилась на полторы сотни лет человеческого прогресса назад в век парафиновых свеч и масляных ламп. Внутренний голос пожелал Питеру приятных выходных и затих, уступив место тупой растерянности. Питер почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.
Он обернулся и увидел в окне Кэндис. Она смотрела на него, скрестив руки на груди. Естественно, она всё поняла.
Питер вернулся обратно в дом, зашёл на кухню. Он приготовился увидеть типичную для его жены реакцию на жизненные неприятности плачь, скулёж или истерику, но увидел нечто совершенно другое. Кэндис стояла неподвижно, продолжая держать руки на груди. Девушка молча смотрела на мистера Уильямса и лишь её ноздри издавали возмущённое сопение теперь, после отключения электричества, сопение Кэндис осталось единственным звуком в комнате.
Наконец, Питер решил прервать молчание:
Кэндис, я
Кэндис передёрнула плечами и продолжила холодно смотреть на своего мужа. Питер сел за кухонный стол, положил руки на столешницу и фыркнул.
Что ты хочешь от меня услышать? Что я соврал тебе? Да, чёрт возьми, Кэндис, я тебе соврал! Ты довольна?!
Кэндис смерила его презрительным взглядом и ответила:
Получается, ты уже давно меня обманывал?
Питер кивнул, понурив голову.
Я не хотел
Значит, это была правда Полгода, Питер! истерично выкрикнула девушка. На что ты тратил деньги долбанных шесть месяцев?! она вдруг быстро приблизилась к Питеру, подняв руку Или мне стоит спросить на КОГО?! и ударила его тыльной стороной ладони по щеке.
Кэндис никогда не ходила в спортзал, но шлепок вышел крепкий от затрещины у Питера зазвенело в ушах. Он весь покраснел, но сдержался сжав кулаки, художник вкрадчиво произнёс:
Ты дура, Кэндис. Я. Тебе. Не. Изменяю.
Миссис Уильямс замахнулась во второй раз, но Питер поймал её руку.
Отпусти меня, задёргалась Кэндис, что ты скрываешь, Питер Уильямс?! Если ты мне не изменяешь, то почему нам отключили свет?! Ты же тратишь куда-то свои деньги!
Кэндис, подумай сама, я же всегда дома сижу! Питер отпустил её руку, и она отшатнулась от него, едва не упав. Я перестал общаться к кем-либо, кроме тебя, с тех пор как мы переехали из Нью-Йорка в эту сраную дыру! Кому я тут нужен? Дороти с Марго? Тем более, без заработка вот тут Питер понял, что он проговорился. Теперь девушка иначе посмотрела на него со смесью недоверия и интереса. Пит пригласил её сесть за стол и тяжело вздохнул, потрогав красную щеку.
Да, всё это время я не платил не потому, что изменял тебе я даже к почтальону боюсь выходить, за открытками от твоей родни, а потому, что мне просто нечем было платить, Кэндис
Но ты ведь каждый раз соглашался, когда я тебя просила оплачивать наши счета Почему?
А ты ничего не замечала в последнее время? ответил вопросом на вопрос Питер. Может, я вдруг стал много пить? Или совсем не провожу времени в мастерской?
Настал черёд краснеть Кэндис. Она разгладила примятый от «потасовки» уголок на фартуке, и неуверенно сказала:
Да, ты и правда редко поднимаешься в мастерскую, но я совсем не понимаю, какое это имеет отношение к
Питер всплеснул руками, горько усмехнувшись.
Конечно, какое тебе дело до моих «чудаковатых хобби», верно, Кэндис? Кого интересует, продаются мои картины или нет главное, чтобы я присутствовал на каждом банкете вашей дурацкой фирмы в роли мужа-художника миссис Уильямс, нашей лучшей сотрудницы
Питер, я совсем так не думаю, мягко сказала девушка, ты же знаешь. Я горжусь тем, что мой муж известный, пускай и в узких кругах, но настоящий художник. Мы ведь можем купить тебе любые кисточки, любой мольберт, только скажи! Я ведь не заставляю тебя платить за всё, что мы едим, за одежду и остальное Я просто хочу, чтобы ты мне не врал. А за электричество я бы и сама заплатила моей зарплаты хватит, верно?
Я хочу самостоятельно платить за себя и за тебя, Кэндис. В ресторанах, в магазинах, да хоть бензином тебя заправлять на рабочую неделю. Чёрт возьми, да хотя бы и за электричество платить, но Либо я что-то делаю не так в своей жизни, либо вокруг меня сплошные идиоты, которые совсем меня не понимают. Эти умники только и могут говорить мне о том, что у меня самые бездарные картины в штате Канзас
Кэндис коснулась его руки и покачала головой:
Дорогой, я тебя понимаю Питер взглянул на неё, и она снова кивнула. Да, я правда тебя понимаю. Понимаю, что тебе трудно пробиться среди такого количества критиканов. У меня ведь было точно также на работе, если ты помнишь
Да, ответил Уильямс, я помню. Они все думали, что ты очередная девчонка из деревни, которая закончила колледж для бедняков и пытается занять их место.
Точно, рассмеялась девушка. Они так волновались, так увлеклись придумыванием различных козней и прозвищ для меня, «Дуры-Из-Оклахомы», что сами не заметили, как я потопила их, прежде чем они успели очухаться Ты помнишь, почему так вышло?
Ты работала. Много. Целыми днями сидела в офисе.
Да, так и было. Работала не покладая рук, и вот теперь я делаю кассу конторе, в одиночку закрывая сделку на сто тысяч баксов, а те неудачники к концу квартала отправятся в очередь за бесплатной похлёбкой Питер, она крепко сжала мужу руку, посмотрев ему в глаза. Если бы не твоя поддержка тогда, у меня бы ничего не получилось. Ты взял на себя все домашние дела, ограничил деловые встречи и поездки после свадьбы, чтобы воплотить МОЮ мечту
Вот тут Питер призадумался. Как же вышло, что он никогда раньше серьёзно и не размышлял об этом?
После переезда в США он действительно связался с некоторыми преподавателями-гастролёрами, представителями академической школы живописи, которые несколько раз в год посещали Прагу. Некоторое время на правах дружеского знакомства Уильямс предоставлял им картины для показа на частных выставках. Конечно, оплата тоже была, своего рода «дружеская», но это было пустяками в глазах молодого художника на самом деле, Питер куда больше нуждался в признании своего творчества.
В свою очередь, высокая публика Нью-Йорка читатели и критики отнеслись к его творчеству весьма сдержанно, если не сказать враждебно. Одни воспринимали Питера, как последователя чешской школы живописи, скованной грузом традиций и жанровых клише, а другие видели в его творчестве, наоборот, низвержение основных правил, которыми определялась принадлежность художника к направлению реализма. В целом, оба лагеря «рецензентов» сходились в одном искусство Питера чуждо для публики Соединённых Штатов.
Тем не менее, Питер Уильямс не терял надежды пробиться сквозь стену предвзятого отношения: за несколько лет жизни в Нью-Йорке он выслушал много критики в свой адрес, но не сдавался до последнего Его бывшие преподаватели видели, как молодой человек буквально сгорает на их глазах, но ничего не могли сделать с этим от их протекции Уильямс упрямо отказывался раз за разом.
С Кэндис они встретились на одной из выставок, когда Питер в последний раз выставлял собственные работы на общее обозрение, поддавшись уговорам одного из профессоров: пожилой преподаватель попросил Питера поучаствовать в благотворительном показе, который устраивал его знакомый бизнесмен. Кэндис единственная заметила, что картины Питера были на голову выше всех остальных работ, участвующих в показе, как по качеству выполнения, так и по эмоциональному накалу сюжетов. Питер и Кэндис обменялись номерами телефонов и стали проводить время вместе.
Кэндис снимала комнату в общежитии, а сам Питер перебивался то по квартирам знакомых художников-эмигрантов, которые закончили академию раньше него и трудились в основной массе на поприще редакторов модных журналов, то по разным встречам «творцов» сомнительного происхождения по большей части, это были бездельники или наркоманы, слабо связанные с настоящим искусством, однако у Питера попросту не было выбора, как и денег для оплаты нормального жилья.
Питеру нравилась Кэндис она тоже хотела занять место в этом изменчивом мире, и мечтала добиться успеха в финансовом бизнесе. Они оба были чужими в Нью-Йорке: после обучения в Праге он мыслил себя настоящим европейцем, а она становилась чужаком внутри собственной страны, когда сообщала людям, что родилась в маленьком бедном городке в штате Оклахома.
По началу Кэндис боялась пылкого нрава молодого человека ей казалось, что он такой же, как художники из романов Анри Мюрже: вспыльчивый, безответственный, с «богемной придурью» и склонностями к дурным привычкам. Людей из маленьких городков всегда настораживали такие деятели Вот только Уильямс никогда не придерживался «спутников творчества» писателей и художников XX века: ему было плевать на алкоголь, а наркотики он считал лишь пародией на то, какие вещи может вытворять воображение в трезвом уме человека. Однажды, он сказал Кэндис, что ведущая сила художника в его внутреннем стержне, а не в дешёвых удовольствиях. Если этот стержень есть, то настоящего творца ничто не сможет остановить на пути к славе.
Этот ответ её устроил, и они стали парой.
На четвёртый год проживания в Нью-Йорке дела у Питера стали идти совсем плохо, и она предложила ему переехать к ней он согласился. Чем больше она общалась с ним, тем больше восхищалась силой его характера: мужчина не обращал внимания на критиков, и не слушал тех, кто предлагал ему простой способ: например, рисовать в журналах. Уильямс привык во всём полагаться исключительно на себя, свои силы, и хотя временами ему было очень трудно придерживаться этого решения, он не оставлял попыток. Целыми днями он ездил по разным выставкам и общался с влиятельными людьми от мира искусства, которые легко могли дать ход его творчеству, однако многие из них представляли авторитетные журналы и аукционы живописи. Слишком велика была опасность навлечь на свою голову критику из-за мрачности произведений Уильямса
В итоге, финансовая компания предложила Кэндис переехать в Марш-хиллз пригород Канзас-сити, где «Уоллес Реалти Менеджмент» открыло новое отделение по продаже недвижимости. Она спросила Питера, согласен ли он. Конечно, если бы он был против, она терпеливо перенесла бы его отказ, но Питер и сам уже находился в тихом отчаянии: Нью-Йорк был закрыт для него, а пользоваться авторитетом других людей, его знакомых преподавателей или друзей в модных журналах он решительно не хотел.
Взвесив всё, художник решил начать на новом месте. Уильямс был уверен, что в «периферийном штате» конкуренция в искусстве наверняка будет меньше тогда он думал, что ему будет легче построить карьеру вдали от интеллектуалов, способных только критиковать то, что они не понимают. Короче говоря, он положительно отреагировал на предложение Кэндис, и они без сожалений покинули мегаполис, переехав в сонный Марш-хиллз.
Спустя некоторое время, Питер и сам не заметил, как с головой погряз в хозяйственных делах. В неторопливой жизни пригорода он наконец получил больше свободного времени для творчества, избавившись от назойливой необходимости постоянно искать заработок Кэндис получала достаточно, чтобы не беспокоиться как минимум о пропитании. Вот только его положение на сцене современных художников не изменилось; былое рвение превратилось в то, что офисные клерки называли «рутиной» сам же Пит предпочитал называть свой быт другим литературным словом: застой.
«Канзасский-Застой» плохо влиял на настроение Питера, а вот у его жены тут конкурентов не оказалось с теми знаниями, что она получила в Нью-Йорке, ей открылись многие двери. Никто не ожидал от обычного конторского служащего, менеджера среднего звена, такой настойчивости в ведении финансовых дел организации. Подобный подход для компании «Уоллес Реалти» был чем-то новым и Кэндис разрушала шаблон за шаблоном.
Она была из глубинки, но разговаривала строго, по существу, грамотно определяла цели и потребности клиентов. Она была женщиной, но имела по-мужски твёрдую волю, не поддавалась на уговоры конкурентов. Она стала зарабатывать приличные деньги, наравне с другими конторскими служащими, но ни капли не изменилась со всеми разговаривала так же вежливо, как и в начале своей карьеры.
А Питер А что Питер? Всё это время он сидел дома, променяв своё призвание на удел домохозяина.
Знаешь, Кэндис, промычал Уильямс, разом вынырнув из глубоких раздумий, я всё это время сидел дома только ради тебя Но я художник, а не прислуга. Я мужчина, в конце концов!
Дорогой, ласково обратилась к нему девушка, сколько раз я тебе говорила, что прекрасно понимаю быть художником это твоё призвание, но призвание не приносит денег, по крайней мере в наши жестокие времена
И что ты хочешь этим сказать? Питер криво усмехнулся. Что я должен пойти работать в эти картонные коробки? Может, мне заправщиком стоит устроиться?
Послушай, ты прекрасно понимаешь о чём я говорю. Взять хотя бы Гарри Дэвидсона
О, вскинулся Пит, этот Гарри Дэвидсон! Улыбка на миллион долларов! Ты постоянно приводишь в пример этого говнюка, который брызгается женским парфюмом.
Питер, он не говнюк. Ну, Кэндис сделала неопределённое движение рукой, может, совсем немножко выпендрёжник. Но дело же не в этом! Он работает со своей женой в нашей фирме. Они вместе ездят к клиентам, взяли ипотеку на большой дом и готовятся завести ребёнка
Опять ты про это?! Пит картинно начал загибать пальцы: Гарри, работа в вашей конторе, большой дом, ребёнок. Ты же знаешь, что я пока не готов к детям.
Да, я знаю, у Кэндис заблестели глаза. А ты знаешь, сколько мне лет, Питер?!
Тридцать, сухо ответил он. В прошлом году тебе исполнилось тридцать лет, и что? Мне двадцать восемь, и я совсем не
ТРИДЦАТЬ! выкрикнула Кэндис и, срываясь на плач, всхлипнула: Мне уже тридцать, а ты Ты Тебе легко говорить!
Питер попытался взять её за руку, но она одёрнула пальцы, резко отвернувшись. Её лицо покраснело, а худые плечи затряслись в приступе истерики.
Почему ты не можешь быть таким, как все?! Найти себе хорошую работу, а не ходить на эти чёртовы выставки, с которых тебя каждый раз выгоняют, произнесла Кэндис сквозь слёзы. Я люблю тебя, но не понимаю, почему ты никогда меня не слушаешь Ты продолжаешь рисовать эти дурацкие картины, хотя прекрасно знаешь, что они нужны только ТЕБЕ ОДНОМУ!
Питер медленно отодвинулся от стола.
Сощурив глаза, он сжал зубы и почувствовал, что находится на грани. Ещё чуть-чуть и он выскажет Кэндис всё, что думает об этой ситуации прямо здесь и сейчас. Художник молча смотрел на то, как Кэндис плачет, как она обхватила себя руками, в попытке показать Питеру, как ей плохо и какой он ужасный человек, раз довёл её до такого состояния. Что ему сделать? Утешить её, согласиться с тем, что весь смысл его жизни его творчество, то, откуда он черпал силы всю свою жизнь, все мечты его несчастного детства о славе непревзойдённого живописца всё это бред?! Увлечение, недостойное правильного с позиции социальной ячейки мужчины? Согласиться с тем, что большую часть своей жизни он выводил на холсте глупые писульки и кривые завитушки, которым, в конечном итоге, место на помойке?