Прервётся, если обидеть. А если галантно так, учтиво поклониться, выказать полное и безграничное уважение, толково объяснить свою просьбу, а затем свое безграничное уважение сменить на ещё более бескрайнее восхищение от увиденного.
Так в восхищении и останешься навсегда, когда он кузнечиком прыгнет на позвоночник.
Согласен! Будем потом иероглифами всю жизнь ходить.
Иероглифами мы будем потом всю жизнь ходить по большой нужде.
И опять согласен! Да мы и толково объяснить-то не сумеем нашу просьбу. Потом мы кланяться не умеем. У них это целое искусство.
Искусством мы этим сразу овладеем. С головой ниже колен.
Вычёркиваем предложение как неудачное и рискованное для жизни. Можем зайти в ателье татуировки. Легенда такая: ты корреспондентка, я твой оператор, снимаем искусство японской татуировки для российского телевидения. Мастер там наверняка уже расписывает какого-нибудь якудзу.
А где это ателье?
Найдём.
Да, не хочу я играть роль какой-то глупой корреспондентки!
Хорошо, ты будешь играть роль умной журналистки, а я буду твоим балбесом-оператором.
Зачем мне балбес-оператор?
Легенда меняется: не играем роли умных-глупых телевизионщиков, идём в общественные бани, находим татуировочника и исподтишка разглядываем. Встречаемся у бассейна!
Встречаемся на Гинзе! Где эта Гинза? Долго ещё идти?
Пойду спрошу у полицейского.
Будочка полицейского стояла неподалеку. Рядом с ней мирно прохаживался пожилой страж порядка. Я подошёл, извинился и спросил по-английски: Где находится Гинза? Полицейский по-английски не говорил, но слово «Гинза» понял и переспросил меня два раза:
Гинза?
Гинза, да.
Гинза?
Да, Гинза!
Хай! коротко выдохнул полицейский и показал рукой направление. Потом согнул руку в кисти, типа того, что затем направо.
Аригато! сказал я и вежливо кивнул ему головой.
Полицейский улыбнулся и тоже учтиво кивнул.
Я так и думал. Гинза уже недалеко, это я сказал уже жене.
А что ты ему ответил в конце?
Аригато. Спасибо по-японски.
Ты солидно подготовился к поездке!
На что я изысканно склонил голову и скромно ответил:
Ты права! Я действительно солидно поднаторел!
Ужин на гинзе
Ещё минут через пять мы вышли на улицу, полностью залитую бешеным электричеством. Нетрудно было догадаться, что это Гинза.
Ну, осмотр главной улицы Токио мы начнём с утоления голода! Выбираем ресторан! бравурно воскликнул я, абсолютно уверенный, что Гинза кишмя кишит ресторанами. Какую кухню ты сейчас выбираешь?
Не знаю, слегка растерялась жена, Так хочется есть, что, может быть, что-то нам привычное? Не японскую пока.
Я решил во всей поездке есть только японскую стряпню. И только палочками! чуть ли не кричал я. Хорошо, мы сейчас подберём что-нибудь, что устроит и тебя, и меня!
Нам сразу попалось уютное кафе, но, присмотревшись, мы увидели, что народ потчуется только пирожными, пьёт кофе и чай. За стеклом витрины были выставлены очень аппетитные тортики и десерты, но мы хотели существенной еды. В этом кафе её не было.
Хотя бы пиццу! пищала жена.
Согласен на спагетти! рычал я.
По мановению волшебной палочки в следующей витрине Гинзы были выставлены восковые муляжи разных блюд. Несмотря на облепившие, как мухи, всё и вся вокруг японские иероглифы, мы отчётливо увидели вожделенные варианты пицц, спагетти Болонез и другие разновидности пасты.
Для совсем уж непосвящённых скажу, что пастой везде заграницей называется не привычная нам томатная паста или зубная, а любые макаронные изделия основа итальянской кухни. Как то: спагетти, равиоли, тортеллини, каннеллони, маккерони (то, что мы называем «макароны»), тагльятелле (широкая лапша), тагльярини (узкая лапша), капеллини (тонкая лапша), федели (очень тонкая вермишель, смотанная клубками), феттуччине (толстая лапша, смотанная клубками просто объедение!), ригатони, лазанья и просто лапша, как noodles. Особенно люблю green noodles (зеленую лапшу). Теперь вы понимаете всю мою серьезность умствования. Это не какая-то там кулебяка! Хотя и кулебяка о-го-го!
Так вот! Когда мы разглядели в аппетитных восковых муляжах на витрине все (или почти все) варианты итальянской кухни
Нет, я так не могу рассказывать!..
Вы помните, какими мы выбегали из отеля? Какой я нёс бред по дороге, чтобы испугать чувство голода? Как нам попалась милая, но беспощадно-ненужная кондитерская, когда наши желудки были уже сплющены? Как жена пищала о пицце, а я рычал про спагетти? И Будда (если он, конечно, есть) с ней, с этой японской стряпнёй, которую я решил есть во всей этой поездке! Еще успею поскрежетать палочками. Вы помните, как Синто (если он тоже, конечно, есть) услышал наши стенания и представил нашему взору такую умопомрачительную витрину?
Так вот! Когда мы разглядели в аппетитных восковых муляжах на витрине все (или почти все) варианты итальянской кухни (мне даже показалось, что пицца и спагетти Болонез дымились, как настоящие), я совершенно спокойно положил руку на ручку двери ресторана и неторопливо, как киноактер, посмотрел на жену, как бы испрашивая благословения. Я вроде бы даже прищурился, как Клинт Иствуд. Да что Иствуд? Де Ниро рядом бы стоял! Жена благосклонно кивнула головой, дескать, открывай!
Бусидо («Путь воина») учит самурая принимать решение в течение семи вдохов и выдохов. Мне потребовался один вдох-выдох, за время которого меня как прострелило! Что-то тускловато были подсвечены блюда с муляжами! Это на фоне-то залитой электричеством Гинзы?
Я потянул дверь на себя, потом попытался толкнуть. Где вы, Синто? Где господин Будда? Ресторан был закрыт.
Ну, это уже не смешно! разъярилась жена и стала дёргать ручку двери ресторана. Мне даже показалось, что она сейчас начнёт бить стекла, как ополоумевшая Маргарита в доме критика Латунского.
В нескольких метрах от нас, привалившись спиной к стене дома, прямо на тротуаре, но на подстилочке, примостился японский бомж. Собственно, бомжа в нём выдавали только несвежее лицо и пожухлый воротничок когда-то белой рубашки. Одет он был в костюм и галстук, и глаза неподвижно смотрели в одну точку. Он не просил милостыню, он медитировал. Я не притулился с ним рядом.
Философствуешь, брат? не спросил я.
Философствую, брат, не ответил он.
Даодэцзин, брат?
Лао-дзы, брат.
Ну, не буду мешать!
Бомж был занят и не обратил внимания на удручённую парочку, которая плелась по Гинзе.
Гусь!.. Ножка!.. Шейка!.. гнусавил голодный Паниковский.
Пицца!.. слышался шёпот на Гинзе.
Спагетти Болонез!.. отвечало эхо обрывком фразы.
Не знаю, есть ли смысл говорить, что мы прошли всю Гинзу, и везде была одна и та же картина: либо народ лакомился пирожными и кофе, либо рестораны с восковыми муляжами блюд всех кухонь мира в витринах были закрыты.
В древнем японском трактате Хагакурэ, посвящённом бусидо, напутствуется: в ситуации «или или» без колебаний выбирай смерть.
Нет! заявляем мы со всей ответственностью наших скомканных ощущением голода желудков, Есть ещё русское Авось!..
Мы вышли на площадь Гинза. Не Красная, конечно, площадь, но, по японским меркам достаточно большой перекресток. Под площадью располагалась станция метро Гинза, а на поверхности, среди множества современных зданий, которые в ночи кажутся, будто построенными из светящихся рекламных модулей, находилась стеклянная башня-цилиндр, этажей так в двадцать. Башня эта примелькалась на всех видовых картинках Гинзы, но не в том фокус.
Наш фокус, в смысле фокусирования, заключался в том, что, по крайней мере, на десяти этажах этого прозрачного цилиндра люди сидели за столиками и ели.
Трапезничали, кушали, столовались, кусали, грызли, жевали, язвили рыльцем, сосали хоботком, перебивались, шамкали, уписывали, отведывали, пробавлялись, употребляли, перемалывали зубами, заталкивали в рот, хомячили, хавали, хрумкали, лопали, пировали, застольничали, уплетали и чавкали. Чавканье, кстати, в Японии не возбраняется, а только приветствуется. Не могли же все эти люди в «цилиндре» такое вытворять с одними только пирожными.
Мы направились к этой прозрачно-вульгарной вавилонской башне. Швейцар любезно приглашал нас войти в лифт. Подожди, брат, дай освоиться, разобраться! Мы при таком изобилии ещё выбирать будем. На рекламных стендах было всё расписано по этажам и засижено иероглифами. Спасение было в картинках. Не сговариваясь, мы ткнули в картинки блюд пятого этажа и поднялись на лифте.
Ирассяимасэнэ-э! пропела нам приветствие девушка- метрдотель.
Привет! Мы хотим есть. Очень голодные. выстроил я фразу по-английски.
Девушка провела нас к столику. Мы разместились, и открылся нам изумительный вид на Гинзу. Что ни говорите, а здорово вот так сидеть за столиком, смотреть на сверкающую улицу, снующих туда-сюда людей, несущиеся машины, везущие этих людей, и думать!.. Или не думать совсем. Одинаково клёво! В общем, «инда взопрели озимые»
Японка принесла меню на английском языке.
Ну, давай, переводи! Будем выбирать! жена уже потирала ручки и протирала их осибори, свёрнутой в трубочку влажной горячей салфеткой.
Я раскрыл меню и стал переводить:
Яблоки и малина в сиропе, жареные бананы во фритюре, пудинг из чего-то не понимаю, какой-то кекс, карамельный крем
Ты не с того начал. Это десертное меню. Ты сверху начинай, ласково поправила меня жена.
Я дружелюбно посмотрел на неё и очень недружелюбно подозвал официантку. Та, кланяясь в три погибели, моментально приблизилась.
Мы очень голодные! Мы хотим есть! Возьмите это меню! Принесите другое меню! мои способности в английском меня одновременно и поражали, и раздражали.
Японка взяла меню, не прекращая кланяться, но было видно, что она ни хрена не понимает, что от неё хотят.
Подошла другая японка девушка-метрдотель, которая нас встречала, и тоже стала кланяться.
Со стороны было видно, как здоровый детина, видимо глухонемой, потому что изъяснялся сплошными жестами, периодически издавал нечленораздельные звуки, судя по всему, бранился. Две девушки-японки синхронно повторяли его жесты, постоянно кланялись и абсолютно точно ничего не понимали.
Тогда меня осенило! Я обернулся на соседние столики, чтобы показать двум недотёпам: что другие едят, то и нам нужно. Все ели пирожные и с интересом наблюдали за спектаклем пантомимы.
Я и застыл в позе иероглифа.
Мы здесь не поедим, сказала жена.
Нужно было просто выдохнуть.
«В пределах одного вдоха нет места иллюзиям, а есть только Путь».
Дайте мне, пожалуйста, зубочистки! сказал я на полюбившемся мне английском, хотя с таким же успехом можно было изъясняться по-русски, и показал последнюю мимическую сцену ковыряние в зубах.
Зачем тебе зубочистки, ты ведь ничего не ел? спросила жена.
«Самурай ковыряет в зубах зубочисткой, даже если он ничего не ел», ответил я достойной ситуации цитатой.
Пойдем по другим этажам, самурай! сказала жена.
И мы пошли по другим этажам, как по рукам. Но везде было всё конгруэнтно.
Когда мы спускались на лифте, меня опять посетило прозрение. Я всё вспомнил! Я, как Штирлиц в подвале у Мюллера, всё вспомнил! Помните ту ситуацию, когда ему было нужно убедительно оправдаться за свои «пальчики» на чемодане с рацией? Он приплёл ещё туда детскую коляску, всё взвесил и позвал за стариком Мюллером сказать, что всё вспомнил?
Что вспомнил-то? спросила жена.
Всё! ответил я и посмотрел на часы. Время было начало двенадцатого. Понимаешь, я где-то читал, не помню где, да это уже и не важно, что ночная жизнь в Токио заканчивается в одиннадцать. Поесть в ресторанах можно до девяти, а десерты у них подаются до десяти.
Но это же ерунда какая-то?
Это совсем даже не ерунда!
Что же, если до девяти не успел поесть до утра голодным ходи?
Получается, что так. Помнишь в Лондоне? До одиннадцати и всё! Потом все пабы закрыты. А в супермаркетах? Не помню, в котором часу в спиртных секциях решетки опускаются. Я ещё пива тогда не мог купить! Здесь тоже свои порядки.
В девять часов? Но это же идиотизм!
Идиотизм. Но нация должна быть здоровой и с утра работать!
Швейцар уже кланялся, предлагая нам всё же выйти из лифта.
Да пошёл ты! сгоряча бросила швейцару жена. Что же нам делать?
Работающие сейчас рестораны, я думаю, всё-таки есть. Надо только понять, как их найти.
Простите, скажите мне, пожалуйста обратился я к швейцару, но прервал обращение, потому что дядя был способен только кланяться. Мы вышли из лифта и из стеклянной башни. Возле магазина ювелирных украшений топтался полицейский.
Пойду разговорю полицейского, если это вообще возможно.
Извините, скажите мне, пожалуйста. Где есть открытый какой-нибудь ресторан? обратился я к полицейскому членораздельно как мог, по-английски.
Рестрон? переспросил страж с превосходным произношением.
Йес, рестрон! обрадовался я его пониманию.
Йес, рестрон?
Мне всё стало ясно он один в один повторял моё произношение, а оно дай Бог каждому средиземноморцу но я попробовал зайти с другого бока.
И-ит, сказал я и показал, как все едят. Чёрт возьми, они же едят палочками! Фу-уд! изобразил я пальцами каракатицу, которая хватает воображаемую еду и отправил всё это дело в рот. Фу-уд! Вкусно! я стал жевать причмокивая, потом изобразил удовольствие, поглаживая себе живот. Затем я повторил процедуру Фу-уд!
Фу-уд. повторил за мной полицейский и развёл руками.
Может быть, он этим самым давал понять: дескать, не знаю, я тоже люблю вкусно поесть, и моя жена тоже вкусно готовит! Выходили-то мы из ресторана, видимо, довольные едой. А я к нему пристал. Вроде как наелся чужеземец и теперь ломает комедию, каракатиц показывает. А он, может быть, голодный стоит, вахту несёт.
Простите меня, сказал я и отошёл.
Дело дрянь! Как я ни изгалялся, он не понимает. Какие у нас варианты? Искать Макдоналдс, но это опять искать, а он нам пока не попадался. И это труба! Или поехать в отель и там поесть? Точно, едем в отель!
Мы поймали такси. У тойоты автоматически открылась задняя дверь для нашего погружения. Я протянул водителю карточку отеля. Тот её долго изучал, кивнул головой и дверь автоматически закрылась. Таксист включил счётчик, появились цифры 660, и мы поехали.
Шестьсот шестьдесят йен посадка. Пять-шесть долларов, подсчитал я.
М-м, ответила жена.
Мы едем кушать, нежно сказал я.
Жена посмотрела на меня, как на идиота, и я мигом уменьшился в росте и натужно стал думать о нашей схожести с теми мужичками из деревни Тугодумово, которые умирали от жажды на плоту, дрейфовавшем по бескрайним водным просторам.
Остановившись на светофоре, таксист перевёл ручку передач в нейтральное положение, установил ручной тормоз и стал отмечать поездку в путевом листе.
Какой правильный дядя! прокомментировал я.
М-м, согласилась жена.
Каждый раз, останавливаясь на светофоре, таксист входил в нейтралку и ставил машину на ручник. Я что-то бормотал.
М-м, неизменно поддерживала разговор жена.
Вскоре мы приехали. Водитель педантично отсчитал сдачу, дверь снова автоматически открылась, и мы уже вбегали в отель.
Вы помните, какими мы выбегали из отеля? Такими же мы и вбегали в отель. Только быстрее. Вбегали так, что чуть было не вышибли едва успевшие открыться перед нами автоматические стеклянные двери. Нисколько не притормозив, мы через весь холл размером с футбольное поле, но свободное от футболистов, бежали в направлении ресторана. Голод и нюх безошибочно определяли направление, ноги и руки исправно крутились, но люстры ресторана прискорбно мрачнели. Дежа вю!
На бегу, сделав почётный круг, мы снова через всё поле припустились к стойке reception. Там нас уже вовсю поджидали судьи международной восточной категории с финишным флажком. Остановившись и жадно дыша, мы, как рабочие собачки, стали просить есть. Судьи подбодрили нас и отправили восвояси.