А сапог где?
Там, я махнула рукой в сторону леса. Было слегка стыдно. Вечно от меня одни лишь неприятности и никакой пользы. Я потом поищу. По свету!
Тетка вздохнула и сказала:
Мойся иди.
Мылась я в летнем душе, чтоб не разбудить Васятку, который во сне гляделся мирным и совершенно безобидным. Ага а помывшись, я получила крынку еще теплого молока и краюху вчерашней булки, щедро намазанную летним медом.
Дядька Свят заходил? уточнила я.
Тетка кивнула.
Чего замуж не пойдешь?
Нет, прежде я бы не рискнула задать такого вот провокационного вопроса, но город меня и вправду изменил, избавив от некоторой дури, но добавив наглости.
Тетка не ответила, лишь плечами пожала.
А и вправду, не мое это дело. Я заползала под одеяло с чувством выполненного долга и твердым намерением утраченный сапог добыть. Но стоило закрыть глаза, и я провалилась в сон. В теткином доме всегда спалось легко, то ли в заговоренных подушках дело, то ли в самом этом ощущении полной безопасности. В запахах ли, пронизывавших избу, в мало ли в чем.
Не важно.
Главное, что спалось здесь легко. Пока Васятка не разбудил, пощекотав мне нос колоском.
Марусь, а Марусь спишь? шепотом поинтересовался он, когда я натянула одеяло повыше, силясь укрыться от щекотухи.
Сплю, отозвалась я.
Не спишь, Васятка подвинулся поближе.
Сплю!
Не спишь, а то не говорила бы. Кто говорит, когда спит?
Я во сне, я уже поняла, что отделаться от братца не выйдет. И раз он тут, стало быть, тетка куда-то пошла. Куда? Да мало ли, какие дела у ведьмы случиться могут. Главное, будь она в хате, не позволила бы Васятке бесчинствовать.
Неправда, братец нырнул ко мне под одеяло и прижался длинным тощим телом. Донельзя холодным телом.
Купаться ходил? поинтересовалась я, окончательно просыпаясь.
Мгу
Куда? что-то показалось мне в этом ответе подозрительным.
Так куда обычно.
А вот теперь Васятка врал. И с чего бы это? Купаться ему никто не запрещал. Разве что мысль эта пришла в голову не иначе как от недосыпу.
К бочагу? поинтересовалась я спокойно.
Ну мамке не говори.
Васятка смутился.
Ненадолго. Надолго он не умел.
Не скажу. Сама крапивой выпорю.
Тоже удумал. Одно дело сажалка, которая в самом глубоком месте мне по пояс будет, или вот Лопушанка, речка тихая, известная в каждом повороте. И совсем другое старый бочаг, что в заброшенном поместье поселился. Уж не знаю, что там было, то ли колодец, то ли озеро, то ли пруд барский всякое говорили, главное, что от этого, чем бы оно ни было, осталась дыра метра три в поперечника, аккурат с бассейн. Правда, глубины такой, что даже дядька Свят обмолвился, будто бочаг этот вовсе бездонный. А после со всею серьезностью сказал, что ежели кто из нас сунется, то самолично выпорет.
И сказано это было не только нам.
Васятка шмыгнул носом, сообразивши, что попался. Я же нащупала оттопыренное ухо и крутанула.
Чего ты творишь, ирод? говорила, стараясь подражать тетке.
Мару-у-усь, заныл Васятка. Я же ж просто купнулся.
Ага, а если б не выкупнулся?
Ну мы поспорили
Ухо я не выпустила.
С кем?
Пусти!
Говори, а то вовсе оторву. И будешь Васятка Безухов, великий герой местечкового эпоса.
Обиделся по-настоящему и засопел громко-громко.
Вась, это не шутки, ухо я выпустила. Ты понимаешь, что если вдруг
Горло перехватило.
Мы ведь тоже ходили к бочагу. Даже уж не помню, по какой надобности, и вовсе, когда это было, но зато помню развалины старого дома. И разросшийся шиповник с огромными колючками. Пологие, какие-то скользкие берега, будто нарочно, чтобы тот, кто ступит, скатился к темной глади воды, а то и вовсе в неё рухнул.
Черное зеркало.
Злое.
И все одно не способное отразить хоть что-то. Мы не решились, ни я, ни Линка, а Ксюха, поведя носом, сказала:
Дурное место.
Так и ушли. Васятка же заерзал.
Или мне говори, или дядьке Святу. А от него, сам знаешь
Предательница!
Вась, я погладила мягкие вихры. Одно дело всякая ерунда, а бочаг это серьезно
Между прочим, там некромант завелся!
В бочаге?
В старом поместье.
Вась
Вот честное слово! Чтоб мне землю жрать, если вру! он даже сел от возбуждения.
Успокойся, я широко зевнула и тоже села. А чего валяться. Уснуть уже не усну, да и с бочагом разобраться надобно. Васятка, конечно, шебутной пацан, но нельзя сказать, чтобы вовсе безголовый. И стало быть, не по своему почину к бочагу поперся.
Всамделишний!
Хорошо, я почесала шею, подумавши, что теперь весь день буду ходить и скребстись. Вона, руки поцарапанные, да и под ногтями грязюка.
Красавица, нечего сказать.
Я потянулась и сказала:
Отвернись.
Чего я там не видывал, Васятка все-таки отвернулся и поерзал. Так ты мамке не скажешь
Надо бы.
Бочаг это это не то место, куда детям можно. Неправильное оно, нехорошее. Но и я когда-то к нему бегала, хотя и не рискнула окунуться. И и надо бы выяснить, в чем дело. А потому, натянувши старые разношенные джинсы, я велела:
Рассказывай.
Про некроманта?
Про спор ваш.
Васятка засопел и гордо отвернулся, всем видом показывая, что ни слова не промолвит. Тоже мне партизан.
Небось, с Тимохой?
А ты ну с ним, Васятка понурился.
А я мысленно кивнула. Угадала. Да, в общем-то, гадать тут особо нечего. Тимоха еще та зараза, куда большая, чем Васятка. Сынок нашего предпринимателя, который в Лопушках лавку держит, а еще землицы прибрал, сумел как-то через Путришковский сельсовет, уж не знаю, кто там ему знакомый, но выделили прилично. Землицу эту отрабатывает, что-то там сеет, сажает, продает с успехом, наверное, если на участке встал двухэтажный коттедж да при гараже, да при заборе, которым Тимохин папенька отгородился ото всей деревни.
Чужак, что с него взять.
Ну, то есть не совсем, чтобы чужой, но и не наш, не лопуховский. Беспального привела Тимохина мамка, которая тут была своей. И наши, помнится, шептались, что это она неудачненько выбрала, что могла бы и получше кого найти. Может, и так, не знаю. Не мне судить.
Зинка Беспальная родила четверых, хотя ж наши бабы и шептались, что многовато это, что негоже каждый год, да не лезли. А после пятого её и похоронили.
О том я думала, когда шла через деревню, Васятка же мрачно плелся за мною, всем видом своим демонстрируя категорическое несогласие.
Я махнула рукой Ефиму Трофимовичу, раскланялась издали с теткой Изабеллой, что куда-то собиралась на желтом своем скутере.
Марусь, Васятка подбежал и вцепился в руку. Не надо теперь-то все хорошо будет. Он же ж видел я не трус.
Ты не трус, ты бестолочь, сказала я братцу, за которого Васятку и считала. А потом вздохнула Вась, не будет. Поверь мне.
Он покосился, но промолчал.
Я ведь тоже думала, что если, то примут, посчитают своей, городской, что а оно только хуже раз от раза. Тимоха твой, небось, сам в воду не полез?
Васятка мотнул головой. И понимай, как хочешь.
Но я понимала. Пусть я и не так давно вернулась, да только в наших Лопушках все-то тайное скоро явным становится. И наслушаться про Тимохины проказы успела. Нет, не буду врать, что только он колобродит, даже Васятка вон отличился, подкинул тетке Матрене в курятник крашеные яйца, да так хитро, что и не понять, что крашеные. Она-то после целый день гадала, чего это куры наелись.
Это баловство, конечно, только обыкновенное, ребячье
Тимоха же
подбил мелкую Ивановскую в магазине на спор батончик шоколадный стащить. А Светке Ильиной в рюкзак открытый клей подбросил. Накормил собаку Святковских стеклом, с чего в общем, поганый мальчонка.
Злой.
А отец его в том беды не видит. Во всяком случае, сколько наши ни пытались говорить, он лишь отмахивался. И вот что мне делать?
Оставить как есть?
Мало ли, какая придурь этому Тимохе опять в голову придет? Лопушки ведь не просто так. Тут в окрестностях помимо бочага много чего имеется, куда детям лезть не след. А чуется, полезут.
Если не остановить. И я решительно постучала кулаком в железную калитку.
Глава 3. О новых знакомствах и неудачных стечениях обстоятельств
При встрече с медведем притворитесь мертвым. Медведь поймет, что перед ним придурок, и не захочет связываться.
Совет опытного охотника юным натуралистам
Федор Евдокимович, Тимохин папаня, был человеком рослым, вида мрачного, нелюдимого. Он глядел на меня сверху вниз и в прозрачных пустых глазах его мне чудилась насмешка.
Ну, сказал он, когда я закончила. И чего?
Чего? переспросила я.
Во рту пересохло, а в коленях появилась распрекрасно знакомая слабость. И руки вспотели. Я вытерла ладони о джинсы, но легче не стало.
Я не боюсь.
Не его.
Не дома. Не
Чего от меня хочешь? спросил он и сплюнул, хорошо хоть не на макушку.
Чтобы вы поговорили с сыном. Объяснили я замялась, вот как объяснить этому человеку, что есть места, куда не след соваться, что наши с малых лет знают, и про Беськин лес, и про бочаг, и про старое кладбище, где, в общем-то, тихо и мирно, но только не на красную луну. Может произойти несчастье. Кто-то пострадает
Я вздохнула, вдруг поняв, что плевать вот ему на мои объяснения.
И на Васятку, который спрятался за спину.
И вообще на всех нас. Да и на собственного сына тоже плевать. Говорить он точно не станет, выдерет, может, да и то больше для порядка, ибо порядок в доме быть должен.
Вы ведь хотите остаться здесь? тихо спросила я и заглянула в снулые пустые глаза. Вас терпят. Пока терпят
Угрожаешь? вот теперь издевка сменилась плохо сдерживаемой яростью.
Предупреждаю.
Я вскинула голову, пусть больше всего на свете хотелось втянуть её в плечи и сделать вид, что меня здесь вовсе нет. Нет уж
А теперь ты послушай, в мою грудь ткнулся палец. Кривоватый. Твердый. С синюшным ногтем. Вы тут привыкли жить а есть закон! И порядок! И вздумаете шалить, я на вас скоренько управу найду!
Да уж, разговора не получилось.
Калитка захлопнулась, отрезая подворье от прочей деревни. И Васятка вздохнул. Я же повернулась к братцу и, ухватив за оттопыренное ухо, сказала:
Вздумаешь с Тимохой водиться, совсем откручу. Ясно?
Ясно, буркнул Васятка.
Я серьезно. Он ничего хорошего от него не будет. Может, потом образумится, а нет надо дядьке Святу рассказать.
Васятка вздохнул и робко заметил:
Может, не надо ничего же ж не было.
Пока не было. С тобой. А ну как завтра он кого другого подобьет?
Не подобьет, Васятка ухо свое из моих пальцев аккуратно высвободил. Там тепериче некромант обжился. Всамделишний.
И заглянув преданнейше вот всегда он так смотрит после очередной пакости предложил:
Пойдем, поглядим?
Еще не нагляделся? злости не было, разве что на себя, за свою-то беспомощность, которая вновь проявилась, хотя я клялась, что больше никогда в жизни.
Ну там еще темно было. А тут вот, по светлу может, познакомимся?
А тебе охота?
Так некромант же ж! Всамделишний
Вот только всамделишнего некроманта нам тут для полного счастья не хватало. Нет, некромантов я не боялась, встречала их в университете. Обычные ребята, во всяком случае те, которые на первых курсах. Потом-то, конечно, менялись.
Все менялись.
И я вот изменилась.
Ксюху кликнем, Васятка пританцовывал. И Линку если захочет.
Линка захотела.
Я думаю, что смотреть на некроманта, может, и не особо интересно, но всяко лучше, чем сено кидать. Хотя с вилами она обращалась по-прежнему ловко.
Идем, Линка воткнула вилы в стожок и отряхнулась. Вот как у неё получается? В старом спортивном костюме с вытянутыми коленями, растрепанная, с травинками, что в волосах запутались, а все одно прекрасная до того, что глаз отвести невозможно.
И это я же ж нормальной ориентации.
Ксюху тоже не пришлось уговаривать. Она скоро выбралась через окно, притворив его снаружи.
Папка какой-то встревоженный, сказала доверительно. Всю ночь кругами бегал, а теперь вот притомился, да только нервный спит и ухом дергает. Прислушивается.
Ксюха! донеслось из дому.
И дядька Берендей высунул в окно тяжелую голову.
Ты куда?
В лес, бодро почти не соврала Линка. Земляники глянем. Ягодок там
Дядька Берендей покачал головою и точно ухом дернул. А еще я заприметила, что ухи у него были не совсем, чтобы обычное формы. И голова такая ну, недообращенная. Вправду нервничает.
И с чего бы?
Аккуратнее будь, прогудел он. Голос у Ксюхиного папки был низким, рычащим, но оно чего еще от медведя ждать-то?
Буду, сказала Ксюха. А ты спать ложись.
Да он поскреб огромной косматой лапищей за ухом. Что-то неспокойно мне. Еще студенты эти
Студенты? спросили мы хором, а Васятка подпрыгнул от восторга. Какие?
Да велено принять научную экспедицию будто не хватает тут, Ксюхин папка окончательно успокоился, и черты лица его поплыли, меняясь на глазах. Лес волнуется, а они шлют кого ни попадя
Кого ну па-а-ап! заныла Ксюха и ресницами захлопала. Дядька Берендей только вздохнул.
Хороший он.
И одно время мы с Ксюхою всерьез думали, как бы свести его с теткою. А что, стали б сестрами не названными, а всамделишними. Да только потом Ксюха сказала, что ничего-то не выйдет, что берендеи однолюбы, и мамку Ксюхину он пусть и говорить о ней не желает, а не забудет.
Так-то.
Говорю ж экспедиция. Собираются изучать аномальные зоны.
Откуда?
Из Московского университета, ведьмаки, ведьмы некромант за старшего.
Всамделишний? не утерпел Васятка.
Дядька Берендей кивнул и добавил.
Целый кандидат наук. Для докторской материалы собирает. А с ним три аспиранта.
У меня зачесался нос, что было верным предвестником грядущих неприятностей. Нет, в Москве университетов полно, и вовсе не след ждать, что нынешняя экспедиция и некромантов тоже много где учат, и, даже если из моего, это же не значит ничего не значит.
И где они жить станут?
На усадьбе и станут, пожал плечами дядька Берендей, которого подобные вопросы волновали мало. Палатки поставят велено кого нанять в помощь, чтоб там кухарить. Не хотите, девчата?
Мы переглянулись и покачали головами.
Нет, работы-то ни у кого не было, но но вот что-то подсказывало, не след нам соваться.
И правильно, дядька Берендей широко зевнул. Передайте этому некроманту, что я к вечеру наведаюсь.
Мы кивнули.
Врать? А смысл
Старая усадьба располагалась на пригорочке, и остатки белесого некогда нарядного каменного строения виднелись издали.
Клад они искать приехали, Васятка шел, то и дело подпрыгивая. А вся эта экспедиция, она чтоб другие не лезли!
Какой клад? Ксюха ступала неспешно, срывая по дороге цветы, из которых плела венок. И вроде бы как случайно срывала, да только ложились узором травяным полынь да бессмертник, которые от дурного глаза защитят. Вплетались незабудки синими стежками, а следом и длинные кисти донника торчали. Он гнулся туго, зато скреплял силу прочих трав щитом незримым.
И верно.
Надо бы и мне, а то мало ли, кто их этих посторонних некромантов знает.
Вестимо, какой! Зачарованный! Васяткины глаза заблестели, и я поняла, что ночью братца придется сторожить, ибо не усидит.
Нет тут кладов, возразила Линка, которая венка плести не стала, но присела, ткнула палец в землю, а после коснулась им лба. Сперва своего, потом моего и Ксюхиного.
Сила Линкина была горячей, острой, что кайенский перец.
Я уж и позабыла.
Крепче стало, Ксюха скривилась. Мамка тебе ничего не говорила?
Пока ничего, Линка и Васятку пометила, отчего тот замер, замолк, рот раскрывши. И только из глаз слезы градом сыпанули. И не спрашивает, и не говорит, но я вот думаю, а смысл бегать-то? Уже набегалась.
Мы кивнули.
И ведь каждая, готова поклясться, тоже о том думала, что набегались. Хорошее слово. Правильное. Как раз для нас всех.
Так что, если не заговорит, сама спрошу оно ведь все одно не сразу пока представит, пока благословение получу.
А разве его нет? Ксюха сплела венок и для Линки, а я коснулась трав, потянулась к ним ласкою, прося защитить от неведомого, и те отозвались привычным теплом.