К чему вы мне все это рассказываете, Анатолий Витальевич?
А к тому, дорогой мой друг, что очень мне хочется донести до вас, как говорят литераторы, общую атмосферу, в которой развивается сюжет. Атмосфера эта, мягко говоря, нездоровая. Всякое дело, даже карманную кражу на базаре, рассматривают нынче через призму шпионских происков. А тут целое убийство подполковника Генштаба!
Анатолий Витальевич, но ведь убийство же! Шпионами пусть свои службы занимаются, но убийц наша с вами задача ловить!
Терентьев хотел что-то ответить, но тут в библиотеку заглянул младший сыскной чин и передал, что судебно-медицинский эксперт закончил с телом.
Может, вы домой поедете, Дмитрий Николаевич? аккуратно спросил коллежский советник. Все материалы я вам пришлю.
Я хочу осмотреть место преступления, резко заявил Руднев и первым направился за младшим чиновником.
У лестницы они столкнулись с двумя санитарами, несшими носилки. Дмитрий Николаевич закусил губу и отвернулся от прикрытого простынёй скорбного груза.
Следом за покойником шёл служащий при сыскном управлении врач-патологоанатом Алвис Екабсович Петуш.
Судебно-медицинский эксперт был латышом родом из Лифляндского Валка, некогда приехавшим в Москву получать за казённый кошт медицинское образование в университете, да так и осевшим в Первопрестольной.
Личностью доктор Петуш был крайне неординарной. Несмотря на исключительно прикладной характер своей службы Алвис Екабсович тяготел к криминалистической науке и всё своё свободное время посвящал собственным исследованиям и изучению передовых методик, собираемых им со всего света.
Общаться с Петушем как с человеком было достаточно сложно. Он был замкнут и неразговорчив, и любую попытку личных отношений воспринимал с угрюмой неприязнью. Зато, когда дело шло о его служебном долге, Алвис Екабсович преображался и делался вполне открытым и даже словоохотливым. Он умел внятно объяснить и свои выводы, и свои гипотезы, а также с интересом хватался за идеи, высказываемые другими участниками дознания.
Внешность Алвис Екабсович имел малоприятную. Весь какой-то нескладный и разболтанный, с непропорционально длинными ногами и руками и с тонкими, невероятно подвижными пальцами, он напоминал жутковатое гигантское насекомое. Образ дополняла всклокоченная блёкло-рыжая шевелюра и бесцветное невыразительное лицо. В довершение к этому Петуш был ещё и сильно близорук, отчего носил очки с толстыми стёклами в грубой роговой оправе. Однако взгляд его светлых вечно прищуренных глаз был так умён и остёр, что преображал невзрачную личину и делал её если не привлекательной, то по крайней мере располагающей.
Анатолий Витальевич к Петушу особых симпатий не испытывал, но как эксперта ценил и мнение его уважал. Оба они понимали, что отношение коллежского советника к патологоанатому имеет определенную предвзятость, поскольку Алвис Екабсович заменил собой погибшего от руки преступника доктора Дягелева, близкого и задушевного друга Терентьева. Но, с другой стороны, тот факт, что именно Дягелев рекомендовал Петуша на службу в сыскное, заставил Анатолия Витальевича всё-таки принять этого странного и сложного человека.
Алвис Екабсович, обратился Руднев к эксперту, когда носилки с телом Вяземского скрылись за поворотом лестницы. Ваше первичное заключение?
Петуш поправил очки и уверено ответил. Говорил он с характерным балтийским акцентом, выделяя придыханием глухие согласные.
На первый взгляд, смерть от естественных причин. Более всего вероятен приступ эпилепсии. Возможны также скрытая болезнь сердца или закупорка лёгочных сосудов, или остро развивавшаяся патология мозга.
А отравление?
Возможен и такой вариант. Но однозначных внешних признаков нет.
Вы все осколки собрали? уточнил Дмитрий Николаевич.
Осколки? переспросил Петуш.
Под рукой у князя были осколки от бокала, пояснил Руднев.
Нет, Дмитрий Николаевич. Никаких осколков возле труппа не было, хотя рука его и была в порезах. Там вообще не было осколков.
Точно так, подтвердил Терентьев. Меня тоже озадачил тот факт, что рука окровавлена. Не успел вас об этом спросить, Дмитрий Николаевич.
Терентьев повелел позвать старшего из прислуги.
Втроём они прошли в гостиную и склонились над размазанным кровавым пятном на полу. Петуш вынул из кармана марлевую салфетку и стер кровь. На паркете были отчётливо видны царапины.
Стало быть, кто-то поспешил убрать остатки бокала пробормотал Терентьев. Плохой знак
В залу вошёл важного вида старик с пышными старомодными бакенбардами, одетый в богато расшитую золотым галуном ливрею. Лицом он был бледен и дрожал, как осиновый лист.
Кто повелел вымести осколки? без предисловий спросил коллежский советник таким тоном, что слуга враз уяснил, что отпираться смысла не имеет.
Так это ж Ваше высокоблагородие Я повелел И сам же вымел
Зачем?
Так непорядок же?
Непорядок! взревел коллежский советник. Да ты, старый дурак, препятствие дознанию учинил!
Ливрейный шарахнулся и запричитал:
Ваше высокоблагородие Так я ж никогда Я ж как лучше Их сиятельства строги уж очень Ну, я и подумал Князь и посуда битая
Стихни! оборвал Анатолий Витальевич. Чтоб немедля осколки эти мне отыскал и принёс!
Слугу как ветром сдуло.
Его могли надоумить, упрямо проговорил Руднев в ответ на красноречивый взгляд коллежского советника.
Тот только пожал плечами.
Старик вернулся через несколько минут, неся в дрожащих руках свернутую в кулёк газету.
Вот они, пролепетал он, отдавая свёрток Терентьеву.
Коллежский советник заглянул в кулёк и помрачнел.
А кровь где? спросил он.
Слуга перекрестился.
Тама и есть кровь, прошептал он.
Нету тут крови!
Так я не знаю всхлипнул ливрейный. Я смёл и в газетку завернул, чтобы не смущало А больше я не трогал Только вот вы повелели, так я и принёс
Терентьев отпустил перепуганного старика и мрачно констатировал:
Осколки подменили
Алвис Екабсович забрал у коллежского советника свёрток и заявил:
Беру это на экспертизу.
К чему тут экспертиза, доктор? проворчал Терентьев. Очевидно же, что здесь вы яд не найдёте.
Я не знаю, что здесь найду, сдержано ответил Петуш. Именно поэтому и собираюсь провести анализ. Если в доме осталась ещё какая-то посуда, которой предположительно пользовался покойный, я бы и её хотел забрать.
Вряд ли мы её определим, доктор сказал Анатолий Витальевич. Но я велю выяснить.
Есть бокал, который Вяземский в руках держал, вмешался в разговор Руднев. Вам это интересно доктор?
Да.
Тогда идёмте
Дмитрий Николаевич провёл Терентьева и Петуша в зал, где юная графиня Каменская взывала к древнему королю.
Вот, сказал он, указав на своё место за столом. Этот бокал мне Павел Сергеевич подавал.
Вы из него пили? спросил доктор.
От смеси профессиональной заинтересованности и профессионального же цинизма, отчётливо прозвучавшей в этом вопросе, Дмитрия Николаевича передёрнуло.
Нет!
Алвис Екабсович порылся в карманах и вынул из них несколько флаконов. В одних на дне был порошок, в других какая-то жидкость.
Что это? опасливо поинтересовался коллежский советник.
Тест, лаконично ответил эксперт.
Остановив свой выбор на одном из флаконов, он сгреб остальные обратно в карман и, касаясь Рудневского бокала пальцами, обмотанными в салфетку, аккуратно отлил из него шампанское в выбранный флакон, после взболтал и стал ждать. Сперва ничего не происходило, потом золотистая жидкость помутнела и в ней появились сероватые хлопья.
Что это значит? хмуро спросил Терентьев.
Петуш ещё немного поболтал флакон, взглянул в него на просвет и всё так же бесстрастно заявил:
Это значит, что в шампанском содержится алкалоид. Какой, не знаю. Разработанный мною тест предназначен лишь для первичного анализа. Однако количество выпавшего осадка говорит о том, что доза очень велика.
Иными словами, шампанское отравлено? потребовал полной ясности Анатолий Витальевич, переводя взгляд на побледневшего Руднева.
Да и очень щедро. На лошадь бы хватило.
Дмитрий Николаевич пододвинул себе стул и сел, потому как ноги его начали вдруг неприятно дрожать.
На подносе бокалов было семь Нет!.. Шесть, произнёс он, припоминая. Значит, за исключением наших с Вяземским, ещё четыре Чтобы отравить наверняка, яд должны были добавить во все бокалы. Их мог кто-то взять Анатолий Витальевич, вы же гостей переписали, прежде чем отпускать? Нужно предупредить!
Не за чем предупреждать, невозмутимо возразил Алвис Екабсович. Если бы кто-нибудь глотнул этого напитка, мы бы имели ещё один труп. Уверен, что даже просто пригубив такое, уже почувствуешь себя плохо.
Я чувствую себя плохо от одного вида этой дряни, пробормотал Руднев и предложил. Я не очень-то разглядывал официанта, но попробую его узнать. Велите собрать прислугу.
Терентьев распорядился, а заодно приказал перерыть мусор в поисках окровавленных осколков и изъять из буфетной все немытые бокалы и распечатанное шампанское.
Петуш тем временем принёс свой чемоданчик, перелил остаток напитка из бокала Руднева в чистую склянку и достал жестянку с перетёртым графитом. Крутя бокал перед самым носом и близоруко щурясь, он принялся легкими прикосновениями кисти наносить на хрустальную поверхность чёрную пудру.
Вы ведь правша, Дмитрий Николаевич? спросил он. И бокал скорее всего в правой руке держали?..
Руднев похватал воздух, определяясь в своей привычке, и подтвердил предположение доктора.
Значит, отпечатков ваших пальцев на бокале быть не должно, продолжил рассуждать эксперт. Так Буфетчик и официант тоже были в перчатках Бокалы протирают полотенцем, прежде чем разливать по ним напитки Стало быть, должны остаться только отпечатки князя Но Но их тут больше
Доктор, не томите! Что вы обнаружили? Терентьев оборвал затянувшийся монолог лифляндца.
На бокале отпечатки двух человек. Следовательно, помимо покойного, его ещё кто-то трогал.
Может быть, это всё-таки мои отпечатки? предположил Руднев. Мог же я его левой рукой перехватить или на столе подвинуть.
Нет, не ваши. Расположение пальцев в обоих случаях такое, какое может быть только при захвате правой рукой, безапелляционно ответил Петуш и спросил. Анатолий Витальевич, вы сможете собрать отпечатки присутствующих в доме на момент совершения преступления.
Только отпечатки прислуги, покачал головой Терентьев.
Хотя бы так, сказал Руднев. Если и не выявим, чьи отпечатки, ограничим список.
Алвис Екабсович к тому моменту упаковал бокал в бумажный пакет, аккуратно его надписал и заторопился уходить.
Анатолий Витальевич, если я вам более не нужен, я хотел бы незамедлительно провести вскрытие и анализ примеси в напитке. Есть схожесть с отравлением стрихнином или атропином, но меня смущают детали. Возможно, мы имеем дело с каким-то особенным ядом, который ещё и быстро разлагается
Идите, доктор, ответил Терентьев. Отпечатки мы снимем без вас.
И пришлите мне, пожалуйста, всё, что может иметь отношение к делу, не унимался Петуш.
Соберу всё, что не приколочено, ворчливо пообещал коллежский советник.
Едва эксперт ушёл, Дмитрий Николаевич тоже сорвался с места.
Если официант в сговоре, он может попытаться сбежать, заволновался он.
Если сразу не сбежал, никуда уже не сбежит, осадил его Анатолий Витальевич. Подождите минуту. У меня к в вам ещё один вопрос, Дмитрий Николаевич Что вы там говорили на счёт последних слов их сиятельства? Что он сказал?
Он сказал: «Вервольф».
Вы уверены, что он сказал именно это?
Я уверен, что услышал именно это, но быть уверенным, в том, что Павел Сергеевич именно это сказал, не могу. Он умирал, едва мог дышать, не то что разговаривать А почему вы спрашиваете? Вам что-то говорит это слово?
А вам ничего? Вы, Руднев, вообще газет не читаете?
Мне их Белецкий пересказывает. Но я не слушаю Так что там с вервольфом?
Не с вервольфом, а с Вер-Вольфом. Некто Курт Адлерович Вер-Вольф, профессор философии Санкт-Петербургского университета, создал и возглавил тайную организацию немецких патриотов, проживающих в России и занимающих совсем не последние должности в разных государственных структурах. Заговорщики ставили себе целью подорвать военную мощь нашей державы изнутри, а апофеозом их деятельности должно было стать деморализующее нацию цареубийство. К счастью, благодаря высокому профессионализму Отдельного корпуса жандармов и самого его командующего, товарища министра внутренних дел генерал-майора Владимира Фёдоровича Джунковского заговор был раскрыт и уничтожен на корню. Об этой славной победе наших секретных служб уж сколько в газетах трубят.
Мне послышалось, или в ваших словах, Анатолий Витальевич, прозвучал сарказм? уточнил Дмитрий Николаевич, пристально взглянув на коллежского советника.
Это, Руднев, не сарказм, сердито хмыкнул Терентьев. Это опыт «сын ошибок трудных», как Александр Сергеевич писал. И подсказывает мне этот самый опыт, что чем громче музыка, тем дряннее оркестр. Я это к тому, что чёрт его знает, что там был за заговор, и так ли уж там всё победоносно, как генерал-майор отчитывается А если убийство Вяземского к этому делу касательство имеет, так между нашими славными службами, что вроде как в едином порыве внутреннюю безопасность империи обеспечивают, начнётся такая грызня, что ликантропам тошно станет Ладно, Дмитрий Николаевич, лирика это всё Идёмте опознание официанта проводить, а после с графом поговорим
Глава 3
Официанта Дмитрий Николаевич узнал сразу и без колебаний. Руднев имел феноменальную зрительную память, благодаря которой запоминал всякое увиденное им лицо и был способен после различить его даже под гримом. Однако толку от этого опознания было немного.
Узнанным официантом оказался молодой парень, служивший у Каменских с малолетства, поскольку был он сыном старого графского повара. Ничего особенного молодец, вроде как, не приметил, да и не помнил точно того раза, когда на подносе у него оказались роковые бокалы. По его словам, выходило, что каждый раз он брал в буфетной поднос, на который вот только при нём же «шампанскую-то» и наливали.
Оно ж, ваши высокоблагородия, шампанскую нужнась сразу подавать, излагал он, шмыгая носом. Полагается так Чтобы, стало быть, не выдыхалася Господа-то любють, чтоб она, значит, щиплилась и в нос стреляла
И каждый раз ты видел, как шампанское в бокалы наливали, настойчиво переспросил Руднев.
Официант отчаянно закивал.
А после ты поднос из виду не выпускал? спросил Терентьев.
Да как же можно, ваше высокоблагородие! Я так сразу шампанскую к гостям и нёс!
В этот момент в лакейскую, где проходил допрос официанта, едва не сметя с ног растерявшегося городового, ворвался старик-повар.
Ах, ты, сукин сын! Тараканье семя! орал он, потрясая на сына кулаками. Ты ж, паскудник, позор-то какой учинил! Как же я теперь господам в глаза-то смотреть стану!
Папаша подскочил к своему отпрыску и принялся отвешивать тому звонкие затрещины так, что голова у парня болталась из стороны в сторону, будто на тесёмке.
Батя! завопил молодчик. Не убивай!