Ну тогда сейчас ты точно охренеешь, произношу я.
И крепко целую его в губы.
Глава 49
Моя грудь прижата к его груди. Наше дыхание почти синхронно.
Но вот моя рука она пытается нащупать пистолет у него в штанах. Он даже этого не замечает или делает вид, что не замечает, потому что мне удаётся схватиться за рукоять, а потом и вытащить пистолет из кобуры.
Было сложно, но я отрываюсь от его губ, направляя дуло к его груди и спрыгивая с колен. Губы у Гая в моей помаде, слегка опухли от поцелуя, а глаза говорят за него, как он разочарован.
Нравится? спрашиваю я. Пистолет тяжёлый, и я думаю, как бы мне его не уронить случайно. Нравится, когда кто-то направляет на тебя оружие?
Ты думаешь, никто раньше не направлял на меня оружие? говорит он, всё так же сидя на своём месте. Его совершенно не пугает перспектива быть застреленным.
У них были свои причины. А у меня свои. И они у меня гораздо-гораздо серьёзнее.
Гай издаёт смешок. Я выгибаю бровь в вопросе, поражаясь тому, что он остаётся непоколебим даже тогда, когда понимает, что я никогда не стреляла. В любую секунду от неумения владеть пистолетом, я могу случайно выстрелить в него, даже если этого не захочу.
Он говорит, словно ловко пробираясь мне в голову и читая мысли:
Ты не выстрелишь в меня.
Ты так в этом уверен?
Он кивает и встаёт, направляясь ко мне. У меня дрожат руки и пальцы на спусковом крючке, ноги сами по себе шагают назад, уводя меня подальше от него. Сердце бешено стучится. По спине ползёт страх.
Не подходи! шиплю я. Я выстрелю!
И чего ты этим добьёшься, моя милая Каталина? На его губах снова появляется мягкая улыбка. Словно сейчас я рассказываю ему милую историю, а не пытаюсь пристрелить.
Того, что ты исчезнешь из моей жизни.
А разве ты этого хочешь?
Да! Больше всего на свете!
Как же бессовестно и много ты врёшь, лгунья, смеётся надо мной мой внутренний голос.
Гай подходит настолько близко, что пистолет уже упирается ему в грудь, прижимаясь дулом к чёрной рубашке. У меня перехватывает дыхание. Он действительно бесстрашен.
Тогда стреляй, произносит он.
У меня пересыхает во рту. Я смотрю на него, подняв глаза, почти в ужасе.
Стреляй в меня до тех пор, пока тебе не станет легче, добавляет Гай, положив ладони на пистолет и будто сильнее прижимая его к своей груди. Я готов отдать такую жертву, чтобы в твоей душе наконец воцарился покой.
Он спятил. Он просто сумасшедший. Он
Дверь внезапно открывается, и я резко поворачиваю голову и вижу Нейта, держащего в одной руке открытую пачку чипсов, а в другой комплект постельного белья.
Гай выхватывает пистолет из моих рук так быстро и так ловко, что я даже не успеваю сделать вдох, широко выпучив глаза. Он возвращает пистолет на своё место, а потом касается моего подбородка пальцем, говоря:
Оружие детям не игрушка. Впредь, будь добра, не бери его без моего разрешения.
Нейт присвистнул, жуя чипсы во рту. Его совершенно не смутило увиденное. Он лишь бросает комплект на диван, а сам начинает:
Чувак, мы как раз по дороге в магаз с Зайдом спорили, насколько её хватит до того, как она попытается тебя грохнуть. А потом с гулким смехом добавляет: Я выиграл, получается! Теперь он должен мне пять баксов.
Не думаю, что пять баксов это такие большие деньги для людей, зарабатывающих гораздо больше на своей незаконной работе в мафии. Но он с таким энтузиазмом это сказал, что я невольно удивляюсь.
Вокруг меня одни ненормальные, и все ненормальны по-своему.
Я постелю тебе на диване, а ты поспишь, произносит Гай как ни в чём не бывало, распаковывая новое постельное бельё.
Я смотрю на него как на полного кретина, потому что никогда прежде ещё не встречала настолько странных людей как он.
Всё слышала? спрашивает он. Ты должна поспать.
Я пыталась тебя пристрелить только что, напоминаю я, словно он этого не помнит. А ты мне сейчас хочешь постель постелить и уложить меня спать?
Все мы от любви становимся дебилами, отвечает за него Нейт, хрустя чипсами, которые он достаёт из пачки одними пальцами, сидя на полу у двери, и бросает себе в рот. А Гай ещё и не просто дебил, он ультра-дебил, потому что по-другому такого рискового чела назвать нельзя Вот я, например, ради Моники тоже готов на многие тупые поступки, но у меня мозг отключается не до такой степени.
А я во имя любви как дура сбегала из дома по ночам, чтобы встретиться с ним. Послушай я тогда родителей, может быть, мне не было бы так больно, как сейчас?
Этого я, к сожалению, не узнаю уже никогда.
* * *
Я пытаюсь закрыть глаза и считать в голове каждое пятнышко, которое вижу перед собой. Или перебираю в уме числа. Пробую множество других способов, но уснуть не выходит. Я переворачиваюсь с одного бока на другой почти каждую минуту, а сон так и не приходит ко мне, словно нарочно издеваясь.
Не можешь заснуть? спрашивает Гай, сидящий у стены.
Я молча качаю головой в знак отрицания.
Может быть, ты просто проголодалась?
Нет. Потом я зло добавляю: Скорее, всё из-за того, что ты тут сидишь.
Он усмехается:
Прекрати играть роль стервы. Ты ведь совсем не такая. Ты мягкая.
И моя мягкость едва не погубила меня. Мне нужно было тебя нахрен послать ещё в первый день. Но ты умудрился влюбить меня в себя уже спустя несколько дней.
И тебя это так злит?
Я привстаю с дивана, опираясь на локти, и вздыхаю. Сейчас ощущается горечь и неприятная тоска, потому что я вспоминаю родителей.
Мама с папой говорили, что любовь это нечто прекрасное. Что от неё хочется петь и танцевать. По крайней мере, такими я их помню.
У Гая меняется взгляд. Наверное, любое упоминание моего отца для него болезненно. Он хмурит брови, словно злится.
Сделав то, что твой отец сделал с моей матерью, он перестал быть человеком, цедит он. Такие люди не способны любить, Каталина. Вероятно, он просто врал тебе всю жизнь.
Почему вы вообще так уверены в том, что это сделал именно он?! не выдерживаю я. Почти вскакиваю с дивана, бросив одеяло в сторону. Снаружи грохочет музыка, и она единственная портит мыслительные процессы в моей голове.
Он прислал нам письмо, где обо всём рассказал и указал местонахождение тела. Гай опускает лицо, вероятно, для того, чтобы я не видела, насколько гнев сейчас поглощает его. Или печаль. С насмешками и издёвкой. Смеялся нам в лицо через свой текст.
Я не знаю, что ему ответить. Тщетно пытаюсь найти оправдания папе и убедить саму себя в том, что это всё была ужасная ошибка Но, видно, я и в самом деле не знала правду.
Но папа начинаю я, запинаясь. Я же знаю его. Он не стал бы никогда
Джереми Норвуд был одним из обладателей серебряной карты, лучшим другом моего отца, самым верным соратником, с которым он всегда советовался. Последнее он добавляет с нажимом: Ты не знала его. Совсем.
Я опускаю взгляд. Не могу позволить себе снова плакать. Слёз пролито достаточно. Остаётся лишь смириться с уготовленной мне участью.
Скажи, ты всё ещё хочешь сбежать от меня? спрашивает Гай.
Подняв глаза, я отвечаю чистую правду:
Да.
Он качает головой:
Измени своё решение, пока не поздно. Просто постарайся привыкнуть ко мне. Так тебе будет только легче.
А если я не хочу привыкать к тебе? Что, если я хочу забыть о твоём существовании?
Не хочешь. Всё это обман, за которым ты пытаешься скрыть свои истинные чувства, Каталина. Я знаю. Потому что сам поступаю так уже много лет.
Гай кажется таким грустным сейчас, что я снова вижу в нём совершенно другого человека. Парня, который никогда не причинит никому вреда. Парня, который не знает, что значит чужая кровь на руках.
Что тебе будет за убийство того серебряного? спрашиваю я тихо.
Если бы мы жили во времена Дикого Запада, за живого или мёртвого Юстаса Крейга мне вручили бы не меньше тысячи долларов, с усмешкой отвечает он. Он был очень ценной фигурой в царстве моего отца. Полагаю, меня выпорят.
Покажи мне свою спину.
На мою неожиданную просьбу, внезапно сорвавшуюся с моих губ, он удивлённо приподнимает брови, потом хмурится, спрашивая:
Зачем?
Нейт сказал, что я пойму отношение твоего отца к тебе, если увижу твою спину. Покажи мне её. Я хочу всё понять.
Гай отрицательно качает головой, отказываясь. Я даже вижу, как его пальцы сжимают край рубашки, словно кто-то способен подойти сзади и снять её с него, выставляя напоказ спину.
Я встаю с дивана и медленно подхожу к нему. Я босиком, но теперь мне уже плевать на приличия и гигиену. В душе творится грязь куда страшнее, чем то, что ждёт снаружи.
Покажи, снова требую я. Покажи мне её.
Нет, Каталина. Закроем эту тему.
Я кладу ладонь на его руку. Могу поклясться богом, что он вздрагивает от моего прикосновения.
Я не уйду, пока ты не покажешь. Голос у меня выходит уверенный. Я серьёзно.
Гай поднимает на меня свой взор. Глаза горят каким-то едва заметным страхом, а губы сжимаются в тонкую линию.
Ты уверена в том, что хочешь заглянуть в мою душу? спрашивает он. Ты только что изъявляла желанием меня никогда не знать.
Раз неизбежное уже случилось, поздно поворачивать назад, говорю ему я.
И тогда Гай словно решается. Его пальцы тянутся к пуговицам. Я задерживаю дыхание, когда он расстёгивает их по одному, обнажая грудь. А потом рубашка и вовсе исчезает, и я в полной мере вижу всё: его подтянутое тело, каждый мускул, татуировки. На его правой руке взлетает птица Феникс, посреди груди виднеется одинокий якорь. Чёрная змея ползёт от его под мышки к бедру, образуя волнистую чёрную линию на боку. На подвздошной кости, там, где сидят чёрные боксёры и штаны, я вижу вороньи распахнутые крылья, а снизу маленькая, но легко читаемая надпись: бездна взывает к бездне.
Но не дав мне возможности ещё детальнее всё рассмотреть, Гай разворачивается.
У меня сердце падает вниз от увиденного.
По всей его спине расползаются небольшие округлые шрамы с неровными, словно рваными краями, которые будто обработали паяльником. Их так много, что я невольно задумываюсь: при каких вообще обстоятельствах можно было их получить?
Что это? хрипло спрашиваю я.
Доказательство моей слабости, отвечает мне холодный голос Гая. Я рос в мире убийств, жил с убийцей, и было ожидаемо, что вскоре подобное потребуется и с моей стороны. Отец бросал к моим ногам предателей, должников, нежеланных Всех, кого он считал лишним. А потом приказывал пытать. Пытать до тех пор, пока они не умрут от боли. Его голос, до этого спокойный, теперь переходит в слабый, едва слышный: Впервые это произошло на моё одиннадцатилетие. Он приказал мне казнить одного взявшего, но не вернувшего нам денег человека на глазах у его семьи. От меня требовалось отсечь ему голову. Я не смог этого сделать. И тогда отец велел мне снять рубашку и подставить голую спину. Он много курил, поэтому в руках у него уже была сигарета.
Ему не нужно продолжать, чтобы я поняла, что произошло далее. Сердце сжимается до боли, у меня начинают дрожать руки и потеть ладони. Но тем не менее, Гай продолжает:
Он потушил о мою спину сигарету. Держал её до тех пор, пока она не потухла окончательно. Мне запрещено было издавать хоть звук. Я вонзил зубы в губы до крови, потому что боялся, что вырвется крик. Когда я встал, он сказал, что впредь моя спина будет напоминанием о моей слабости. О слабости, которая не дозволена тем, кто был рождён с кровью Харкнессов. С тех пор, моя спина доска наказаний.
У меня пересыхает во рту. Перед глазами живо появляется одиннадцатилетний Гай, совсем ещё ребёнок, с задранной кофтой, подставивший спину родному отцу, который безжалостно тушит о него сигареты.
Тот случай был не единственный. Шрамов у него очень много.
Мне так жаль, тихо шепчу я, борясь с желанием разрыдаться. Правда, жаль
Он поворачивается обратно.
Мне становится дурно от того, что я буквально заставила его пережить та ужасные события вновь. От нахлынувшей волны сожаления я опускаю голову, понимая, что никогда не знала подлинную историю Кровавого принца, которого таковым сделал его отец. Ведь если с детства учить ребёнка убивать, кто вырастит в итоге?
Никто не заслуживает подобного отношения к себе, продолжаю я, пока голос дрожит, выдавая всю мою ничтожность. Никто. И ты тоже. Я
Может быть, однажды я верну тебе твою жизнь, говорит он. Может быть, однажды тебе не придётся знать, кто я такой. Возможно, ты забудешь всё, что у тебя было по моей вине, Каталина, но я хочу, чтобы ты знала: ты дала мне веру в то, что мир необязательно такой прогнивший и мрачный, каким он был для меня всё моё детство и являлся таким и по сей день. Ты дала мне веру в людей. Гай касается моей руки, тянет к себе мою ладонь, перебирает пальцы. Дала веру в лучшее. Вот, почему я не смог выполнить свой долг. Потому что впервые в жизни я понял истину. Потому что понял, что ты тот человек, ради которого можно и умереть.
Он сплетает наши пальцы, и его касание вызывает дрожь по всему моему телу. Вместе со взглядом. А взгляд у него головокружительный. Такой, что невозможно отвернуться, невозможно отвести глаза. Хочется в нём затеряться.
На Гае всё ещё нет рубашки, и от этого факта дыхание у меня сбивается, собственные лёгкие предают меня, заставляя грудь заметно опускаться и подниматься.
Пожалуйста, дай мне шанс, шепчет он. Не отнимай у меня хотя бы этого.
И я взрываюсь от желания пасть на колени перед ним и извиняться. Извиняться так долго, что у него закружится от моего голоса голова.
Я никогда не знала, каким было его детство, никогда не знала, что ему пришлось вытерпеть, но теперь, когда я всё это знаю, мне не легче. Теперь приходит осознание, почему он всегда так собран, спокоен и серьёзен. Потому что под запретом были любые чувства.
Гай Харкнесс пал жертвой своего отца, а теперь он мученик. Ведь как было сказано в выколотой на его теле татуировке?
Бездна взывает к бездне.
Глава 50
Заснуть мне всё же удалось. Правда, оказалось, что ненадолго, потому что просыпаюсь я той же ночью. Но зато не было никаких кошмаров, которые, как я думала, меня обязательно посетят после последних случившихся событий.
Едва открыв глаза, я сглатываю, когда передо мной вновь возникают картины, вырисовавшиеся моим разумом после вчерашнего рассказа Гая.
Шрамы, боль, унижения, печаль в глазах
Я всё ещё не могу поверить в то, что человек может сотворить нечто подобное с собственным сыном. Бесчеловечная жестокость.
Сейчас в комнатке Гая нет. Я встаю и осматриваюсь по сторонам. Новая постель подо мной всё ещё приятно пахнет, и я невольно улыбаюсь, вспоминая, что её купили вчера специально для меня. Насколько же продлится моё заточение в этом клубе?
Встав с дивана, я иду к двери, осторожно приоткрываю её, попутно удивляясь тому факту, что она не заперта. Может, я перестала быть пленницей после вчерашних откровений? Неужели теперь я могу ходить там, где мне вздумается?
Коридор полон музыки и сверкающих бликов. Ищу глазами Нейта и Зайда, но и их нет поблизости. Мне сказали, что этот клуб безопасен, что Могильные карты никогда сюда не сунутся. Наверное, поэтому я так опрометчиво закрываю за собой дверь и выхожу наружу. Проходя дальше по коридору, я оказываюсь в просторном зале, набитом танцующими девушками и сидящими перед ними мужчинами, пускающих на них слюни. Отвратительное зрелище. На меня льются разноцветные огни и вспышки с «звёздного» потолка, музыка оглушает, заставляя голову трещать по швам. Я прохожу мимо зеркальных стен и вижу своё всё ещё непривычное мне обличие мои чёрные короткие волосы с чёлкой и короткое платье на лямках. В таком виде я действительно выгляжу другой, возможно, даже папа с мамой не узнали бы меня.