Сопоставляя постановления Уложения по вопросам о крестьянстве и холопстве, видно две противоположные тенденции: затягивания над крестьянами узла крепостной зависимости и приближения его к положению полного холопа, а с другой стороны, упразднению древнего рабства и стремлением заменить его новым видом холопства, личной и временной зависимостью. Уложение пока проводит ясное различие между крестьянином и кабальным холопом, но под действием стремлений государственных интересов во второй половине XVII в. сближаются все виды земельной и личной зависимости, и в результате дают новый институт крепостного состояния, в котором уже сливаются и крестьяне, и холопы.
Ответом на челобитье городского торгово-промышленного населения, посадских людей, явилась глава XIX Уложения «О посадских людях». Пожелание посадских людей сводилось к избавлению от конкуренции людей не тяглых (около посадов торговало и промышляло разными промыслами много разных чинов людей, из служилых, духовных, крестьян, не участвовавших в тягле с коренными посадскими тяглецами) и уничтожить закладничество (около посадов образовались целые слободы, заложившиеся за «сильных людей», за бояр, за духовных властей, за монастыри и не несущие государственного тягла), чтобы всем торговым и ремесленным людям на посадах быть его, государевым, «а впредь, опричь государевых слобод, ничьим слободам на Москве и в городех не быть»55. Это пожелание не встретило препятствий со стороны государственных интересов, и Уложение полностью его удовлетворило, результат оказался даже более резким, чем это ожидали сами челобитчики.
Расположенные около посадов частновладельческие слободы приписывались к посадам равно как вотчины и поместья, находившиеся возле города, владельцы которых могли получить земли в других местах. Торговавшие на посадах должны были войти в тягло в сотнях и в слободах и «в ряд с черными людьми подати давать». Не посадским людям, владевшим на посадах дворами, лавками, амбарами и погребами, предписывалось продать все эти имущества посадским людям. Крестьянам, доставившим в город продукты своего хозяйства, разрешалось продавать их только с возов и стругов. Закладничество запрещалось под страхом жестокого наказания кнутом и ссылки в Сибирь. Подлежали возвращению в посады все самовольно от него ушедшие, лиц, ранее у нем живших, по родству и по роду занятий, не исключая вступивших в некоторые службы: псари, стрельцы, воротники, кузнецы, пушкари, ямщики. Не подлежали возвращению только те, кто, перекинувшись в другие посады и сотни, успел там «ожиться». Таким тяглецам велено было оставаться там, «где они ожилися, а к Москве и из города в город из посадских тяглых людей не переводити».
Так определились в Уложении два основных начала, вошедшие в основу организации посадского населения: обособление его от других общественных классов и прикрепление к тяглу, заниматься торгами и промыслами, ибо то и другое являлось источником финансовых поступлений в казну. Ключевский заметил: «Посадское тягло с торгов и промыслов стало сословной повинностью посадского населения, а право городского торга и промысла его сословной привилегией»56.
Сосредотачивая торгово-промышленное население на посадах и прикрепляя его к тяглу, Уложение удержало то исключительное положение, которое уже давно занимали представители высшего слоя этого населения, так называемые гости и члены гостиной и суконной сотен. Как раз незадолго до Уложения, 1648 г., на челобитную гостей и торговых людей гостиной сотни, им была выдана общая жалованная грамота, освобождавшая их от несения всяких видов тягла и податей, падавших на черное посадское население. Явная противоположность интересов привилегированных торговых людей и посадских тяглецов, для которых было крайне невыгодно изъятие из тяглой общины ее наиболее состоятельных «нарочитых» членов, порождала борьбу. В этом вопросе Уложение пошло по среднему пути. За гостями и гостиной и суконной сотнями было оставлено их привилегированное положение, но тем торговым людям, зачисленным в гостиную и суконную сотню, но торгующим по городам на своих старых дворах, а тягла с тех дворов и промыслов не платящим, было велено продать свои дворы и промыслы посадским тяглым людям, а самим жить в Москве в гостиной и суконной сотнях. Если же они не пожелают продать своих дворов и промыслов, то должны платить с них тягло как обычный посадский человек.
Принятое Уложение ответило на ряд жгучих вопросов, политических и особенно социальных, волновавших московскую жизнь в начале царствования Алексея Михайловича. Отражая общий характер истории Российского государства, Уложение стало не новым кодексом, стремившимся реформировать это государство на новых началах, но сводом действующего законодательства, направленным, главным образом, к охране прежнего русского устоя, его мистического мировоззрения под вывеской христианского православия, воплощение его основ в устройстве общества в виде обозначившихся сословных ступеней, в чем, собственно, и наиболее удобно присутствовать системе превосходства. Следствием Уложения стало определение четырех сословий: духовенства, дворян, посадских и крестьян. В наибольшем выигрыше оказались дворяне, и не случайно они в челобитной царю Алексею Михайловичу в 1658 г. настоятельно просили неукоснительного соблюдения норм, зарегистрированных в «Крепостном уставе», как они называли Уложение 1649 г.: «И чтоб в твоей государевой державе вси люди божии и твои государевы коиждо от великих и четырех чинов, освященный, и служивый, и торговый, и земледелательный, в своем уставе и в твоем царском повелении твердо и непоколебимо стояли, и ни един бы ни от единаго ничим же обидим был»57.
Ярким показателем стремлений русской системы, отображенных в Уложении, является московский уголовный процесс. Котошихин описывает его следующим образом: «Злочинцев пытают, смотря по делу, одиножды и двожды и трижды, и после пыток указ чинят, до чего доведется. А на которых людей они скажут и станы свои укажут, и тех людей сыскав всех поставят с очей на очи, и тех воров пытают накрепко, впрямь ли те люди, на которых они говорят, с ними в том воровстве с товарыщами или становщиками и оберегалщиками были, и не напрасно ль на них говорят, по насертке: и будет с пыток скажут, что впрямь те люди их прямые товарыщи и становщики или оберегалщики, и тех всех потомуж начнут пытать. А устроены для всяких воров пытки: сымут с вора рубашку и руки его назад завяжут, подле кисти, веревкою, обшита та веревка войлоком, и подымут его к верху, учинено место что и виселица, а ноги его свяжут ремнем; и один человек палач вступит ему в ноги на ремень своею ногою, и тем его отягивает, и у того вора руки станут прямо против головы его, а из суставов выдут вон; и потом ззади палач начнет бити по спине кнутом изредка, в час боевой ударов бывает тридцать или сорок; и как ударит по которому месту по спине, и на спине станет так слово в слово бутто болшой ременъ вырезан ножом мало не до костей. А учинен тот кнут ременной, плетеной, толстой, на конце ввязан ремень толстой шириною на палец, а длиною будет с 5 локтей. И пытав его начнут пытати иных потомуж, и будет с первых пыток не винятся, и их спустя неделю времяни пытают въдругорядь и вътретьие, и жгут огнем, свяжут руки и ноги, и вложат меж рук и ног бревно, и подымут на огнь, а иным розжегши железные клещи накрасно ломают ребра; и будет и с тех пыток не повинятца, и таких сажают в тюрму, доколе по них поруки будут, что им вперед за худым делом не ходити и вперед худого ничего не мыслити никому, и будет будут поруки, и их свободят; а как они в тюрме отсидят года два и болши, а порук не будет, и таких ис тюрем свобождают и ссылают в дальние города, в Сибирь и в Астрахань, на вечное житье; а которые винятся, и таких потомуж сажают в тюрьму, и смотря по делу указ чинят, до чего доведется А бывают мужскому полу смертные и всякие казни: головы отсекают топором за убийства смертные и за иные злые дела, вешают за убийства ж и за иные злые дела; живого четвертуют, а потом голову отсекают за измену, кто город здаст неприятелю, или с неприятелем держит дружбу листами [доносами], или и иные злые изменные и противные статьи объявятся; жгут живого за богохульство, за церковную татьбу, за содомское дело, за волховство, за чернокнижство, за книжное преложение, кто учнет вновь толковать воровски против Апостолов и Пророков и Святых Отцов с похулением [т.е. за любое не церковное истолкование]; оловом и свинцом заливают горло за денежное дело, кто воровски делает, серебренником и золотарем, которые воровски прибавляют в золото и в серебро медь и олово и свинец; а иным за малые такие вины отсекают руки и ноги, или у рук и у ног пальцы, ноги ж и руки и пальцы отсекают за конфедерацство, или за смуту, которые в том деле бывают маловинни, а иных казнят смертию; также кто на царском дворе, или где нибудь, вымет на кого саблю, или нож, и ранит или и не ранит, такъже и за церковную за малую вину, и кто чем замахиваетца бить на отца и матерь, а не бил, таковы ж казни; за царское бесчестье, кто говорит про него за очи бесчестные, или иные какие поносные слова, бив кнутом вырезывают язык. Женскому полу бывают пытки против того же, что и мужскому полу, окромя того что на огне жгут и ребра ломают. А смертные казни женскому полу бывают: за богохулство ж и за церковную татьбу, за содомское дело жгут живых, за чаровство и за убойство отсекают головы, за погубление детей и за иные такие ж злые дела живых закапывают в землю, по титки, с руками вместе и отоптывают ногами, и от того умирают того ж дни или на другой и на третей день, а за царское бесчестье указ бывает таков же что мужскому полу. А которые люди воруют с чюжими женами и з девками, и как их изымают, и того ж дни или на иной день обеих мужика и жонку, кто б каков ни был, водя по торгам и по улицам вместе нагих бьют кнутом [разрывающий плоть]»58.
Представленный разбор разбирательства по различного рода преступлениям показывает, что русская система по-прежнему была ориентирована на свою древность, когда вину доказывали бросанием человека в воду, проверкой огнем, силою сторон. Теперь лишь в виду полного анахронизма подобных действий система невежественности перешла к более практичной форме пыткам. Чтобы пресечь любые «пьянствующие» брожения, для бодрствования «братии», стали использоваться способы устрашения жестокими наказаниями, отображая церковную идею погибели в «геенне огненной» всех грешников.
Крепостнический режим российской системы продолжал столетиями оказывать пагубное влияние на менталитет русского человека. Крепостным крестьянам он прививал рабское послушание, сковывая личную инициативу и предприимчивость, порождая двоякое отношение к труду при обработке, например, барской и собственной пашни, разжигая желание присвоить барское имущество. Помещика оно приучало к лености, освобождало его от забот по добыванию средств к существованию, поскольку ими его обеспечивал крепостной крестьянин, приучало барина к безнаказанности за чинимый произвол, культивировало лесть, угодничество и раболепие, поскольку у дворян существовала своя иерархия зависимости: рядовой дворянин воевода вельможа царь. Спина барина, как и спина крепостного крестьянина, не освобождалась от соприкосновения с кнутом.
Отражением монастырского православия, сословно-крепостнический режим нес в себе армейский принцип распределения обязанностей по приказу. На внешнем уровне это явление станет ее загнивающим элементом, т.к. система односторонней повинности исключает свободу действий и воображения, минимизирует ее развитие, вместе с фактором превосходства и западным прогрессом жизни ставит в вечно отстающее от передовых стран состояние. После чего, не трудно предположить, что эта система закрепощения (в первую очередь мысли), не желавшая иметь поражение, неминуемо подойдет к необходимости реорганизации, но, из-за крепкой связи с мистической стариной, реорганизация опять примет форму крепостничества, лишь с новой вывеской, которая, в свою очередь, явится глубоко старым мировоззрением заботы о каждом человеке, в пиковой фазе принимая откровенно атеистический характер построения рая на земле без Бога, используя холодный расчет так называемой трезвой головы, что, в общем и целом, окажется все тем же прежним повторением монастырских устоев трудиться за минимальное вознаграждение и стремиться оплату превратить в недвижимый эквивалент обмена доброжелательного «спасибо».
Еще ярче, чем история увеличения соляной пошлины, характеризует теоретичность финансовых реформ и оторванность от реального мира царя Алексея его нетерпеливое желание найти быстрое средство обогащения казны фантастическим способом, без желания взвесить результаты этих средств, финансовая реформа 16541656 гг. выпуска медных денег, которая у всех исследователей вызывает удивление перед гениальной смелостью плана, и в то же время неумением вовремя остановиться в упоении успехом.
Идея выпуска медных денег, составляющий яркий эпизод царствования Алексея Михайловича на общем фоне финансовых настроений этой поры, обычно приписывается, с легкой руки А. Строева, финансовому гению Ф. М. Ртищеву. Эта мера является следствием зависимости от иностранцев, в основном Западной Европы, привозящим в Россию драгоценные металлы, и в значительной степени обязана традиционной практике московского правительства в затруднительных случаях прибегать к порче монеты, что было свойственно правительствам многих стран, веков и народов. Зависимость от привоза иностранцами драгоценных металлов в страну современником объясняется так: «А в Московском государстве золота и серебра не родится, хотя в Крониках пишут, что Руская земля на золото и серебро урожайная, однако сыскать не могут, а когда и сыщут, и то малое, и к такому делу Московские люди не промышлены»59. Правда, можно было бы допустить до этого дела иностранцев с их капиталами и знаниями, при условии определенных гарантий, но в том-то и дело, что в московские гарантии иноземцы не верили: «а иных государств люди те места, где родится золото и серебро, сыскали б, а не хотят к тому делу пристать, для того что много потеряют на завод [т.е. на оборудование] денег, а как они свой разум окажут, и потому их ни во что промысел и завод поставят и от дела отлучат»60.
Не имея собственного драгоценного металла, Приказ Большой казны, ведавший «Денежный двор», волей неволей должен был зависеть от иностранцев, доставляющих драгоценный металл в виде слитков «прутовое» или в распространенных в международной торговле монетных знаках, главным образом, в виде «иохимсталеров». До 1654 г. ходовою монетою были иностранные золотые и серебряные монеты, а также мелкая разменная монета, чеканная на «Денежном дворе» из прутового серебра и расплавленной иноземной монеты, что делалось не без выгоды для казны. При Котошихине такая практика была, по-видимому, не новостью.
Московское правительство, таким образом, издавна привыкло драгоценные металлы, полученные в обмен на казенные товары от иноземцев, пускать во внутренний оборот в виде монеты по значительно более дорогой цене, чем металлы стоили сами по себе. Правительство царя Алексея решило повторить неудавшийся опыт предшествующего царствования, предварительно запретив подданным торговать с иноземцами новой легковесной монетой этим путем думали устранить неудачи предшествующего царствования. Правда, были и более веские причины, побудившие правительство прибегнуть к порче монеты, как начинавшаяся война с Польшей за Малороссию.
В целях завести мелкую разменную монету, серебряную ефимку стали резать на четыре части и на каждой части налагать штемпель, покрывающий номинальную стоимость этой монеты в 25 копеек. Это так называемые «четверти», «четвертины», «полуполтинники». На этой операции правительство получило 138% прибыли с каждого ефимка.
Меры эти были пробными и наводящими шагами к выпуску денежных знаков, с несоответствием их реальной и установленной на них стоимостью. Более решительная проба в этом направлении была сделана в том же 1654 г. «Да в то ж время делали денги полтинники медные с ефимок»61 пишет Котошихин. Медные полтинники по величине и чекану были сходны с новыми «рублевыми» ефимками, на низ значился «1654 год», и с надписью «полтина», «полтинник». Этот опыт оказался не совсем удачным, главным образом, потому что разнообразие денежных знаков, к тому же разных валют, производило путаницу в рыночных расчетах. Цены на товары возвысились.
Правительство решило помочь делу выпуском более мелкой медной монеты (алтынников, грошовиков и копеек), уравняв их в курсе со старыми русскими серебряными копейками. Созданное таким путем еще большее разнообразие монет старых и новых выпусков, серебряных и медных, усилило замешательство на рынке и не устранило недоверие к медным и легковесным серебряным деньгам. Тогда правительство скупило всю эту пеструю монету («те прежние деньги, алтынники и грошовики велел царь принимать в казну»), надо полагать, по установленной на ней цене, а затем были выпущены однообразные медные деньги по принудительному курсу серебряных копеек. Таким путем была устранена «неровность и смешание» денежных знаков, а вместе с тем внушило доверие к медным деньгам распоряжением принимать их в казну. Приходится только удивляться творческой находчивости заправил этого предприятия: чтобы не вызвать замешательство в международной торговле и в натуральном обмене с Сибирью, принимая во внимание опыт предшествующего времени, было запрещено употреблять медные деньги в торговле с иноземцами, Сибирью и в пограничных странах. Предприятие увенчалось успехом: «и возлюбили те деньги всем государством, и что всякие люди их за товары выдавали и принимали».