Церковные древнерусские соборы, нормировавшие весь строй и все течение церковной жизни Руси, во всем, безусловно, зависели от государей. Инициатором всех соборов XVI и XVII столетий всегда был царь, без его воли и согласия они не могли состояться. Царь назначал всех лиц, которые должны были участвовать в соборных заседаниях без его особого приглашения ни один архиерей не смел явиться на собор. Царь наперед подготовлял все материалы, которые должны были быть предметом соборных обсуждений и решений, причем он внимательно следил за всею деятельностью собора и давал ей то или другое направление сообразно своим видам и намерениям. Царь, по своим видам и целям, исправлял и даже видоизменял соборные решения и иногда передавал их на рассмотрение и окончательное утверждение Боярской думе. Всякое постановление церковного собора, чтобы получить силу обязательного закона, нуждалось в утверждении царя, который всегда мог не признать состоявшихся постановлений церковного собора, и они тогда уже не имели никакого практического значения. Словом, церковные московские соборы XVI и XVII столетий были только простыми совещательными учреждениями. Единственным источником всякого закона, как государственного, как и церковного, был царь, который государственные законы издавал, «поговоря» со своими боярами, т.е. с Боярской думой; церковные законы «посоветовавшись» со своими царскими богомольцами: патриархом, архиереями, архимандритами, игуменами и со всем Освященным собором. Различие между Боярской думой и Освященным собором заключалось, собственно, в том, что Боярская дума была постоянным, непрерывно действующим при государе учреждением, тогда как церковные соборы создавались только на время для обсуждения и решения чрезвычайно возникших вопросов, обычное же течение церковных дел регулировалось обычной патриаршей и архиерейской властью. Таким образом, все церковное управление на Руси в XVI и XVII столетиях находилось под постоянным очень бдительным контролем государственной власти, т.к. избирал и назначал и патриарха, и всех епархиальных архиереев государь: он через назначаемых к ним архиерейских бояр, дворецких и дьяков наблюдал за всею их иераршею деятельностью и в любой момент мог оказать на нее то или иное давление, чтобы направить ее согласно своим видам и целям. О какой-либо самостоятельности и независимости патриаршего и просто архиерейского епархиального управления от светской власти не могло быть и речи. Все зависело от одного государя, который в действительности управлял не только государством, но и самою церковью через своих высших духовных сановников-архиереев.
Для рядового русского человека XVIXVII веков религия была необходима и важна, прежде всего, как практическая мудрость. Религия должна была научить человека, что ему нужно делать, чтобы жить с таинственным миром в ладу и как привлекать к себе его симпатии и покровительство. Крестьянин ждал от божества урожая, дождя во время засухи, солнца во время холодного ненастья; посадский человек ждал от своего покровителя-святого удачи и прибыли в торговле и разорения своих конкурентов; боярин или князь смотрели на религию уже не только как на средство собственного спасения, но и как на орудие власти, дававшем им возможность через представителей клира держать на лишней привязи черный народ. В вере русских предков сохранялись, поэтому, представления, унаследованные от седой старины, и из христианских воззрений наиболее жизненными и широкое распространение получили те, которые отвечали религиозным потребностям общества и могли быть приноровлены к старому мировоззрению. Культ мертвых, имевший большую силу в дохристианскую эпоху сохранился, как видно из жалоб Стоглава, в неприкосновенности до второй половины XVI века. В Троицкую субботу поминали родителей, сначала изъявляя свою скорбь горьким плачем с причитанием, а потом, увеселяя мертвецов песнями скоморохов, игрою на дудках; с прежним веселием справлялись оргии русалий на Иванову ночь, с мистическим омовением в реках, с беспорядочным половым смешением парней и девушек «и бывает отроком осквернение и девкам растление». Продолжали жить и «навий велик день», и весеннее поминовение усопших в Великий четверг, когда рано утром палили солому и кликали мертвых. Вера в единение мертвых с живыми и в огромное практическое значение культа мертвых была неискоренима и даже поддерживалась клиром. Стоглавый собор сделал строгое постановление, чтобы священники удерживали своих прихожан от «бесовских игр» и «богомерзких дел», и чтобы сами священники не следовали примеру прихожан, но вряд ли эти увещевания могли возыметь какие-либо серьезные последствия. Анимистические представления (т.е. вера в существование души и духов, управляющих материальным миром) слишком глубоко вкоренилась даже в умы духовенства, и оно донесло их вплоть до XIX в.: например, в это время в Белоруссии священники принимали участие в «дзядах», как назывались там поминальные празднества, служили заупокойные обедни, получали в свою пользу жертвы мертвецам и участвовали в поминальных пирах, на которых к мертвецам обращались с такой молитвенной формулировкой: «Нехай со святыми почивает, а нам хлеб-соли засылает».
Культ мертвых был одним из проявлений своеобразной религиозности XVIXVII века и притом таким, которое повторялось периодически, не было постоянным, повседневным культом. Между тем сношения с божеством требовались ежедневно тысячами случаев повседневной жизни. Эту потребность стали удовлетворять некоторые стороны христианства в виде культа икон и святых. Икона самый распространенный объект культа. Русский XVIXVII века, начиная с простого человека и кончая царем, молился только перед иконой, другой способ молитвы для него непонятен; иностранцы, бывшие в русских церквах той эпохи во время богослужения, видели там непостижимую для иностранного наблюдателя картину молящихся, обращенных в различные стороны и стоящих каждый перед своей иконой. Для тогдашнего общества икона была подлинным фетишем, она видит и слышит, живет и чувствует, ее одевают в золотые и серебряные ризы, ставят перед ней восковые свечи с залепленными туда деньгами. В оплату за все подобные заботы икона должна была помогать ее владельцу, и если она не выполняла своего долга, ее хозяин вправе был отказать ей в дальнейшем культе. Известны любопытные случаи этого рода, рассказываемые иностранцами. В 1611 г. во время взятия Новгорода шведами, когда город был подожжен, один новгородец молился домашней иконе св. Николая, чтобы уберегла его дом от пожара. Но когда дом все-таки загорелся, он бросил икону в огонь со словами: «Ты не хотела помочь мне, теперь помоги себе самой». Культ иконы в православной церкви, может быть не в такой степени, но дошел и до нашего времени.
Другой культ, чрезвычайно распространенный и отчасти совпадавший с культом иконы и одновременно являющийся следствием и продолжением культа мертвых, был культ святых, схожий с культом южных народностей терафимом. Рукописное житие Прокопия Устюжского приводит любопытный список русских святых покровителей отдельных городов и местностей; такие святые являются стражами, хранителями и заступниками своих городов, называемых «отчинами» соответствующих святых. Если культ икон был, по преимуществу домашним и частным культом, то культ святых, наоборот, общественным, политическим. Московские князья, собиравшие уделы, так и смотрели на культы местных святых. Присоединяя удел, они переносили мощи местного святого-покровителя или местную иноку-покровительницу в Москву и ставили у себя в Кремле; старинный иконостас Успенского собора представлял собой своего рода иконописную летопись собирания уделов вокруг Москвы. Политическое объединение вокруг Москвы завершилось формальной канонизацией большинства местных святых, произведенной на соборах 1547 и 1549 годов: умершие местные «патроны» были возведены в ранг всероссийских святых, с централизацией их культа в Москве. Культ святых в православной церкви дошел и до нашего времени.
Кроме вышесказанного, в крестьянской среде с попами конкурировали ведуны и колдуны, и чтобы выдержать конкуренцию, представители клира перенимали у них «и волхованием и в чаровании. и наоузы всякия к вяжа. и к волхвом ходих. и ко обаднииком. и к бабам ворожбы деля [для]. и порчи деля. и болезни для. и прожитка для, где бы сытоу быти»92. От отправителей культа требовалось знание магических обычаев и формул, способных оказать максимальное действие на божество, умение угодить ему, чтобы получить от него взамен известные блага. В крестьянской среде, где в XVII в. жили еще не только анимистические представления, но живыми сохранялись и древние культы березки, домового, водяного, а местами даже Перуна и Хорса, которым «подкладывались требы», священник не стремился что-либо менять, но собою он лишь нес вид христианства и проживал своею профессией, пройдя всю науку волхвов.
В городской и боярской среде, на верхах общества, христианский культ пустил более глубокие корни, но и тут внимание было обращено лишь на сопутствующее христианству. Центр тяжести христианского византийского культа лежал в отправлении общественного богослужения, сконцентрированного вокруг евхаристии (приношения), основной службы, связанной с догматом искупления. Но идея эта совершенно не была понятна тогдашнему высшему обществу. В богослужении главное значение придавалось точному, без всяких пропусков, чтению и пению всего положенного по чину; формулам и обрядам богослужения придавалось магическое значение независимо от того, в каком порядке они следовали. Формула пения «аллилуйя» считалась великой сокровенной тайной; Стоглавый собор установил догмат двоения «аллилуйя». Порядок хождения крестным ходом тоже считался «великим премудрым догматом»: тот же собор установил, что магическое действие имеет крестный ход только тогда, когда он идет по солнцу, а не против солнца. Двоеперстие (крестное знамение двумя перстами) также считалось великой тайной, обладающей магической силой; всякое иное сложение пальцев при крестном знамении при благословении считалось грехом, и грехом смертным. «Аще ли кто двема персты не благословляет. яко же и Христос [на иконах старого письма]. или не воображает [изображает] двема персты крестнаго знамения. да будут прокляти. святии отца рекоша»93, говорил Стоглав. Существовали магические правила, сколько нужно было читать про себя молитв во время богослужения, чтобы спастись, и наставления, как уберечь в себе благодать, входящую в человека во время причащения или от прикладывания к кресту, мощам или иконе: нельзя мыться в бане после причастия, а приложившись, надо некоторое время удержать в себе дух, «губ не раскрываючи». На почве такого положения, где главным являлась форма, а не содержание, обряд, но не понимание сути веры, выросло своеобразное многогласие: так как службы были длинны и утомительны, а пропусков не полагалось, то, чтобы пропеть и прочитать возможно скорее все положенное по уставу, несколько причетников одновременно пели и читали молитвы и псалмы: один одно, другой другое. Видя это, молящиеся стали держать себя в церквах как на базаре, громко разговаривали и сквернословили. Да и сами попы нередко совершали богослужение в пьяном виде, заводили между собой ругань и драки «даже до кровопролития».
Русскую религиозность, представляющую из себя свод обрядов, культовых поклонений и церковных правил, пыталась поднять светская власть. Неся в себе православие, это действо она проводила сообразно православному духу, методами репрессивно-приказного характера. «Благочестивый Алексей Михайлович, пишет Соловьев, считал своей обязанностию заботиться и о душевном спасении подданных; он требовал от воевод, чтобы они в походах силою заставляли ратных людей исповедоваться; понятно, что он должен был требовать этого от мирных граждан»94. «В 1659 году, продолжает Соловьев, было разослано по Приказам повеление: дьякам, подьячим и детям боярским и всякого чина людям говеть на Страстной неделе. В следующем году указ: списки людей неговеющих присылать в Монастырский Приказ, и таким ослушникам указ будет с опалою, без всякой пощады. В том же году приказано было в Филиппов пост всем поститься и в церковь ходить каждый день. Еще в начале царствования издан был указ: в воскресный день и господские праздники не работать никому, в субботу прекращать работу, как заблаговестят к вечерне. Не работать; но что же делать? Правительство, которое брало на себя родительския обязанности в отношении к подданным-детям, запретило целый ряд увеселений и повсеместных суеверных обычаев: В воскресные, господские праздники и великих Святых приходить в церковь и стоять смирно; скоморохов и ворожей в домы к себе не призывать, в первый день луны не смотреть, в гром на реках и озерах не купаться, с серебра не умываться, олову и воску не лить; зернью, картами, шахматами и лодыгами не играть; медведей не водить и с сучками не плясать; на браках песен бесовских не петь и никаких срамных слов не говорить: кулачных боев не делать, на качелях не качаться, на досках не скакать, личин на себя не надевать, кобылок бесовских не наряжать. Если не послушаются, бить батогами; домры, сурны, гудки, гусли и хари искать и жечь Угрозы были не на бумаге только: в 1669 году великий государь указал стольника князя Григория Оболенскаго послать в тюрьму за то, что у него в воскресенье на дворе его люди и крестьяне работали черную работу, да он же князь, Григорий, говорил скверные слова»95 Во всем этом русские находили заботу о народе, и были вполне высокого мнения о себе и своей вере.
Организация церковного управления до XVII века являлась отражением тогдашней государственной организации. Во главе стоял митрополит, а с конца XVI в. патриарх, выбиравшийся собором архиереев, но выборы были простой формальностью, т.к. кандидата указывал обыкновенно царь. Управление патриарха заключалось в том же, в чем заключалось вообще управление тогдашней Руси: в сборе патриарших пошлин, специальных и судебных, и в управлении вотчинами и монастырями, отписанными на патриарха. При таком взгляде на управление патриархи мало заботились о действительной зависимости от них подчиненного клира. Назначение на епископские должности ранее зависело от местных князей, позже от царя; в своем управлении епископат преследовал те же цели и задачи, что и патриарх. Заботясь, прежде всего, о правильном поступлении пошлин, епископы считали в порядке вещей, что освобождающиеся священнические места замещаются по выбору прихожан. Выборный поп, поставленный крестьянами или нанятый поп, приставленный боярином или купцом к своей домашней церкви, где стояла икона-покровительница дома (такие церкви были тогда почти во всяком большом доме), зависел, прежде всего, от своих прихожан и от своего хозяина; если епископ правильно получал свою десятину, он в дела такого попа не вмешивался. Такая чисто феодальная постановка церковной организации соответствовала взглядам тогдашнего русского общества, способствовала низкому уровню низшего клира и величайшей распущенности высшего. Низший клир был малограмотен или совсем безграмотен, учился службам со слуху, и известная поговорка «начал за здравие, кончил за упокой» тогда была частой действительностью. Богатые люди трактовали своих домашних попов как своих холопов, нередко били их «смертным боем», крестьяне страдали от поборов своих попов. Низший клир, однако, был в последнем отношении только бледной копией высшего клира. «Игумени оставиша свои монастыри и возлюбиша со мирскими женами и девицами содружатися; а попове оставивше учительство и возлюбиша обедни часто служить и кадило от грабления и блуда на жертву бога приносити»96 пишет анонимный обличитель церковных нравов XVII века. А некий инок Авраамий прибавляет: «и радуются архиереи, одеющеся в брачна цветная одеяния, яко женихи, рясами разнополыми, рукавы широкими, рогатыми клобуки себе и атласными украшающе, скипетры в руках позлащени имуще, воцаритися над людьми хотяще»97. При таком устройстве церковной организации, церковные верхи совершенно сливались со светскими верхами удельного общества, а низы были в полном подчинении у боярства и посадских людей, сельское же духовенство и по происхождению, и по хозяйственному положению сливалось со своей крестьянской паствой.