На соборе несогласие с Никоном проявил епископ Коломенский и Кашинкий Павел. Возможно, он допустил в споре с ним резкие выходки. Вскоре после окончания собора последовали строгие кары. Павел был изгнан и заточен в небольшом монастыре Олонецкого края.
Упорное несогласие бывших товарищей Никона по кружку, «мутившие» сознание людей, заставили созвать соборы 1654 и 1656 гг. На этих соборах вопрос был, в сущности, предрешен. Царь всецело стоял за своего «собинного друга» Никона, на его же стороне стояло большинство епископата; наконец, главный его козырь заключался в поддержке восточных патриархов. Соборы подтвердили правильность предпринятых Никоном реформ и приравняли двупертников к еретикам-несторианам. Новые книги печатались и рассылались по церквям и монастырям с приказанием служить отныне согласно изложенным в них чинам.
«Что же должно сказать о всей этой деятельности, от ея начала до конца, если смотреть на нее без предубеждения, пишет митрополит Макарий. Никон не затевал ничего новаго, когда решился приступить к исправлению наших церковных книг: исправление этих книг совершалось у нас и прежде, во время печатания их, при каждом из бывших патриархов. Никон хотел только исправить книги лучше, чем исправлялись оне прежде
1
2
Вполне терпимое отношение Никона к старым книгам и обрядам сохранялось. Но это направление на церковное примирение было вскоре остановлено, после чего возобладала тенденция противостояния всем никоновским начинаниям.
Находясь на театре военных действий, Алексей становился все более самостоятельным. По возвращению же в Москву он стал замечать те стороны характера патриарха, которых раньше не было или на которые смотрел с дружеской снисходительностью. Выходя постепенно из-под влияния Никона, царь одновременно попадал под другие, тому враждебные. Изменение отношений Алексея Михайловича и Никона стало проявляться в делах. Царь отменял некоторые распоряжения патриарха. Монастырский приказ, долго бездействовавший, начал мало-помалу проявлять себя. Сначала коснулось это имений, потом и духовных лиц. Царь теперь назначал иногда священников и игуменов без сношения с патриархом. 8 февраля 1666 г. Никон писал Константинопольскому патриарху Дионисию: «Тогда [т.е. по окончании литовской войны] нача [царь] помалу гордитися и выситися и елико мы (ему) глаголахом: престани. (Он же) и во архиерейские дела учал вступатца властию и суд наш владети»113
Охлаждением между царем и патриархом спешили воспользоваться все бывшие товарищи Никона по кружку, в первую очередь желающие его низвержения. Предлог оставался прежним, что реформы проводились неправильно. Но, несмотря на поток челобитных от клира, Алексей Михайлович, однако, не проявляя к ним большой заинтересованности. Церковь нуждалась в элементарном единообразии.
Осенью 1657 г. Алексей Михайлович еще оказывал внимание Никону. 18 октября он приезжал, по его приглашению, в новую Воскресную обитель, с семьей и синклитом, провел там два дня. Царю очень понравилось месторасположение монастыря, и он, как будто, сказал: «Сам Бог изначала определил место сие для обители; оно прекрасно, как Иерусалим»114. После этого Никон стал называть обитель «Новым Иерусалимом» и, получив чертежи и модель гроба Господня, при посредстве Арсения Суханова, в 1658 г., вместо сооруженной вначале деревянной церкви, заложил величественный храм (завершен при царе Фёдоре и освящен патриархом Иоакимом в 1685 г.); другие же близлежащие места получили наименования, сходные со священными местностями Палестины. Кроме Воскресенского монастыря царь обещал посетить и Иверский монастырь. Весной 1658 г. царь жаловал, по просьбе Никона, новые села и угодья на его монастыри Крестный и Воскресенский.
Проявленное царем доброжелательство в сторону Никона побудили бояр, его врагов, ускорить распрю. На общую ситуацию, несомненно, повлияла и неудачная война со Швецией, затеянная по настойчивому совету патриарха. Соловьев пишет: «подле царя было много людей, которые твердили ему, что царской власти уже не слыхать, что посланцев патриаршеских боятся больше чем царских; что великий государь патриарх не довольствуется и равенством власти с великим государем царем, но стремится превысить его; вступается во всякие царственныя дела и в градские суды, памяти указныя в Приказы от себя посылает, дела всякие, без повеления государевы, из Приказов берет, многих людей обижает, вотчины отнимает, людей и крестьян беглых принимает»115. Прислушиваясь к окружению, царь Алексей начинает постепенно отдаляться от патриарха и все меньше уделять ему внимание.
Летом 1658 г. грузинский царевич Теймураз прибыл в Москву скрепить союз Грузии с Россией. 6 июля царь давал в честь его торжественный обед, на который, против обыкновения, не был приглашен патриарх. Как сообщает митрополит Макарий, Никон послал своего боярина, кн. Дмитрия Мещерского, наблюдать, при встрече царевича, среди толпы «чин церковный», т.е. чтобы кто-либо из духовенства не произвел бесчиния. Окольничий Богдан Хитрово, родственник царский, расчищавший путь для царевича среди толпы, ударил посланного боярина, возможно, ненамеренно. Тот воскликнул: «Я патриарший человек и послан с делом»116. Тогда Хитрово закричал: «не величайся», и ударил его по лбу еще сильнее. Мещерский поспешил к патриарху с жалобой на окольничего, тот царю. Алексей Михайлович обещал лично увидеться и разобраться в деле, но свидания так и не последовало. 8 июля, в день празднования иконы Казанской Божией Матери, царь, вопреки обычаю не был на богослужения в Казанском соборе, хотя патриарх извещал его о службах. Никон понял, что царь на него «озлобился». Не был царь, как бывало раньше, и в Успенском соборе на богослужениях праздника Ризы Господней, несмотря на постланные ему извещения. После заутрени Алексей Михайлович прислал к Никону кн. Юрия Ромодановского, который сказал ему: «Царское величество на тебя гневен, потому и к заутрене не пришел, и не велел ждать его к литургии»117. Потом прибавил именем самого государя: «Ты пренебрег царское величество, и пишешься великим государем, а у нас один великий государь царь»118. Никон возразил, что так велел ему именоваться сам царь. Ромодановский возражал. Митрополит Макарий, изложив эти события, замечает: «Таким образом Никону было прямо объявлено, за что гневается на него царь и чего он от него требует. И если бы Никон смирился, покорился воле государя, принес повинную и дал обещание измениться на будущее время, то дело, мало-по-малу, могло бы уладиться, и Никон спас бы себя от горькой участи, какая его постигла, так и всю Церковь от тех смут и волнений, какия в ней последовали. К несчастью, Никон, по своему характеру и привычкам, был не такой человек, чтобы уступить и покориться. Он захотел, чтобы ему уступили и покорились, решился отказаться торжественно, пред всею Церковию, от своей кафедры, расчитывая, что сам царь станет просить и умолять его не отказываться»119.
10 июля 1658 г. после совершения литургии Никон снял с себя облачения, объявил всем, что он более не патриарх, и написал письмо царю. Из Кремля ушел пешком в Иверское подворье. Царь послал князя А. И. Трубецкого разобраться, в чем дело и успокоить его. Однако Никон счел для себя бесчестием, что к нему прибыл посыльный, тем более, интриган, а не сам царь. Вскоре Никон покинул Москву и уехал в Воскресенский монастырь. Но и туда к нему никто не прибыл. По просьбе Никона царь оставил за ним три монастыря, им созданные, а также приписанные к ним 14 монастырей с их вотчинами. Все царское управление было оставлено на митрополита Питирима Крутицкого.
Никон понял, что поединок с царем он проигрывает, и сменил тактику, теперь проявляя смирение. В Воскресенской обители он жил, подвизаясь как строгий инок, трудясь на постройках. Почти через год слух о нашествии Крымского хана встревожил царя в отношении безопасности Никона. Он предложил ему переехать в укрепленный Калязинский монастырь. Никон предположил, что его хотят туда заточить, и ответил царскому посланцу, что в Москве имеется более крепкое место, у Зачатьевского монастыря, разумея городскую тюрьму. Сам же он поспешил в столицу, где только через три дня был принят царем, но в присутствии царицы и бояр. Государь отпустил Никона с честью с подарками, но искреннего разговора между ними не было. Более года, в 16591660 гг., прожил Никон в Иверском и Крестном монастырях.
С момента оставления Никоном патриаршества и практического его падения отношение неприятия к его реформам стало еще более культивироваться его «товарищами». «К крайнему сожалению, по удалении Никона с кафедры, пишет митрополит Макарий, обстоятельства совершенно изменились. Проповедники раскола нашли себе, в наступивший период между-патриршества, сильное покровительство; начали резко нападать на Церковь и ея иерархию, возбуждать против нея народ, и своею возмутительною деятельностию вынудили церковную власть употребить против них канонические меры. И тогда-то вновь возник, образовался и утвердился тот русский раскол, который существует доселе, и который, следовательно, в строгом смысле, получил свое начало не при Никоне, а уже после него»120.
Благовещенский дьякон Фёдор Иванов стал писать против новопечатных книг позднее. «Протопоп Аввакум, попы Лазарь и Никита, и дьякон Федор, отмечает митрополит Макарий, это были единственные расколоучители, вышедшие в то время из среды белаго духовенства и пребывшие верными расколу до конца. Являлись и другие лица из той же среды, державшияся раскола и даже страдавшия за него но они не оставили по себе в расколе никакого следа»121. Значительно больше противников новопечатных книг было между монашеской братию.
Встав на путь сопротивления Никону, соответственно, официальной церкви, «товарищи» вовлекали на свою сторону все больше и больше людей, недовольных изменениями. Для множества представителей клира принятие новых книг означало принятие новой веры, неправильной. За короткий промежуток времени до 1665 г. накопилась целая литература челобитных на царя, составленная отдельными клириками: Лазарем, Никитою, Нероновым и учреждениями (несколько челобитных Соловецкого монастыря), защищавших правильность старой обрядности и полемизировавших с официальным изданием Никона «Скрижаль», защищавшим реформу. Защита старой обрядности базировалась на доказанности ее спасительного и богоугодного действия и на канонизации основных «законов» богоугождения Стоглавым собором: двоеперстия, трисоставного восьмиконечного креста, двоения аллилуйи и т. д. Далее, переходя от защиты к нападению, авторы челобитных доказывают, что новые книги не исправляют чина, а вводят совершенно новый чин, и занимают в этом пункте совершенно неприступную позицию. Отсюда для авторов челобитных с полной очевидностью следовало, что Никон вводит «новую незнамую веру» взамен прежней «христианской веры». Переходя затем к оценке этой новой веры, авторы челобитных делают открытия, против которых трудно было что-либо возразить церковнику XVII в. Источники новой веры греческие; но издание московской патриаршей кафедры «Книги о вере», появившейся незадолго до Никона, объявило греческую веру с XV в. «испроказившеюся» вследствие принятия унии на Флорентийском соборе и турецкого порабощения. Книги же, с которых никоновские справщики правили русские богослужебные книги, были не старыми, но новыми, появившимися после «порчи» греческой веры, и притом были напечатаны в Риме, «Винецыи» и «Парыже», а потому проникнуты «лютым еректическим зельем», внесенным латинянами и лютеранами.
Вывод был ясен: под предлогом церковных исправлений Никон хотел уничтожить православие на Руси и заменить его ересями «всех еретиков от века», пользуясь потворством царя и с помощью явных греческих еретиков, как грек Арсений или малороссийские ученые. Челобитные стараются раскрыть глаза царю и побудить его «христолюбивым тщением» очистить «церковную ниву». Но реакция царя на все эти старания продолжала оставаться неизменно спокойной.
Митрополит Питирим, бояре Салтыковы и кн. Трубецкой сделали царю представление о необходимости избрать нового патриарха. Подавалась ему о том же челобитная, которая именовалась «всенародным прошением к царю». Собор был открыт 16 февраля 1660 г. Вопрос о патриархе обсуждался сначала одним русским духовенством. Сочувствие Никону выявил лишь один епископ Полоцкий Каллист. Решение собора заключалось в необходимости поставить нового патриарха, Никона же лишить священства. Царь трижды не выносил своего решения, затем приказал пригласить на собор находившихся в Москве трех греческих иерархов Парфения, Кирилла и Нектария. Они подтвердили приговор русских. Государь готов был уже согласиться с ними, когда против низложения выступил ученый старец Епифаний Славинецкий. Он писал: «Я прочел истинное правило греческое (16-е двукратнаго собора), и не нашел в нем слов: безумно бо есть епископства отрешися, держати же священство. Почему отрекаюсь от моего согласия на низвержение Никона, каюсь и смиренно прошу прощение Я готов исполнить повеление вашего величества и составить соборное определение об избрании и поставлении новаго патриарха: это согласно с правилами; но о низвержении Никона писать не дерзаю, потому что не нашел такого правила»122. Епифания поддержал архимандрит полоцкий Игнатий Иовлевич, который утверждал, что епископы не имеют права судить своего архипастыря без участия восточных патриархов. Это мнение было весомым аргументом в пользу Никона, и царь постановление собора не утвердил. Сам же патриарх отнесся к собору с крайней неприязнью, называя его не иначе как синагогой иудейской, потом еще резче, признавая его действия неканоническими. Попытка совершить постановление об избрании нового патриарха показала Никону, что его борьба с царем практически проиграна. Он меняется, его озлобление буквально выпирает наружу. Это наглядно показывает происшедшая через год история. Окольничий Роман Бабарыкин, у которого Никон в свое время купил вотчину под свои монастыри, захватил часть земли и луга, считавшиеся за обителью. Архимандрит монастыря просил царя о суде. Другой сосед Иван Сытин подал царю челобитную на крестьян Воскресенского монастыря, скосивших сено на его земле, стрелявших в него и покушавшихся разорить его жилище. Не дождавшись царского указа, Никон приказал скосить сено на спорном лугу, захваченном Бабарыкиным. Когда прибыли по жалобе последнего сыщик и подьячий, то монастырские власти заявили, что «простому человеку нельзя судить людей Божиих, особенно освященных»123. Для рассмотрения дела власти решили взять монастырских крестьян в Москву. На это Никон послал царю письмо следующего содержания: «Откуда ты принял такое дерзновение сыскивать о нас и судить нас? Какие тебе законы Божии велят обладать нами, рабами Божиими? Не довольно ли тебе судить в правду людей царствия мира сего, о чем ты мало заботишься? В наказе написано твое повеление взять крестьян воскресенскаго монастыря: по каким это уставам? Надеюсь, если и поищешь, то не найдешь здесь ничего, кроме беззакония и насилия. Послушай Господа ради, что было древле за такую дерзость над фараоном в Египте, над содомлянами, над царями Ахаавом, Новуходоносором и другими»124 В дальнейшем письмо было наполнено обличениями и укорами.