Митрополит Макарий, помещая это письмо, пишет: «При чтении этого письма нельзя не подивиться озлоблению или ослеплению Никона. Сколько преувеличений, неосновательности, неправды в его словах! Как будто в самом деле он удалился с своей кафедры потому, что видел церковь гонимою, и желая положить душу свою за братию свою! Как будто он отовсюду был гоним, отовсюду утесняем! Как будто царь не имел права судить духовных лиц даже по гражданским делам, касавшимся их вотчин и земельных владений, не имел права требовать для допросов даже монастырских крестьян! Как будто царь Алексей Михайлович нарушил все правила св. отцев, уничтожил все грамоты, данныя церквам и монастырям, отнял все их имения! Как будто он за одержанные победы не воздавал хвалы Богу! Как будто и прежде Алексея Михайловича наши владыки ставились не по утверждению и не по указу великаго государя!..»125
Странность ситуации с Никоном заключалась в том, что он оставался официально действующим патриархом, однако патриархом с наметившейся тенденцией к низложению. Никон прекрасно понимал, что терпит поражение, притом даже не от царя, а от его приспешного окружения, что было особенно неприятно. Осознавая безнадежность складывающейся ситуации, в беспомощности, у него происходит выброс эгоизма, соотнося себя с верховным священничеством, он начинает развивать идеалистические взгляды превосходства духовного над мирским, в свою защиту приводит «Небеса», представителем которых на земле он является. Теперь вместе с «Небесами», т.е. используя терминологию священства, патриарх пошел на последний шаг, шанс наступления, приводя доводы своего общественного положения, как Богом, и никем иным, данное ему естество, которое никто не вправе у него отнять. По этому поводу он развил целую философию, которая ввела исследователей никоновской истории в заблуждение, как якобы он покушался на царскую (светскую) власть, когда в действительности он от нее оборонялся.
В 1662 г. в неделю православия, в Вознесенском монастыре во время обряда, Никон торжественно анафематствовал митрополита Питирима за шествие на осляти (осужденное им за то же самое и в 1661 г., т.к. это являлось прерогативой патриарха), за постановление Мефодия епископа Мстиславского (то же самое), и за «досадительное и поносительное к себе слово»126. Царь потребовал по этому делу мнение архиереев, и на этот раз все признали поступок Никона «несправедливым» и неканоническим.
Боярин С. Стрешнев в 1662 г. задал П. Лигариду, бывшему митрополиту Газскому (именовавшему себя теперь митрополитом Иерусалимского Предтечева монастыря), посетившему в то время Москву, до 30 вопросов касавшихся Никона. Тот представил ему пространные ответы. Они стали известны Никону, который поспешил написать длинное «Возражение, или разорение смиренаго Никона, Божиею милостию патриарха, противо вопросов боярина Симеона Стрешнева, еже написа газскому митрополиту Паисее Ликаридиусу, и на ответы Паисеовы».
В этом сочинении Никон доказывает, прежде всего, ту общую мысль, «яко священство с самого царства честнейши и болши есть начальство»127, т.к. «Священства же престол на небеси посажен есть»128, и кого священство свяжет на земле, тот будет связан и на небе. «Сего ради, утверждает Никон, и царие помазуются от священническую руку, а не священными от царские руки, и самую царскую главу под священниковы руцт принося полагает Бог, наказуя нас, яко сей оного болши есть властник. Меншее бо от болшаго благословляется»129. Никон заявляет: «Господь Бог всесилный, егда небо и землю сотворил, тогда два светила, солнце и месяц, на нем [небе] ходяще, на земли святити повеле. Има [солнце] же нам показа власть архиерейскую. Месяц же показа власть царскую, ибо солнце вяще светит во дни, яко архиерей душам; меншее же светило в нощи, еже есть телу»130. Никон подробно говорит об учреждении ветхозаветного и новозаветного священства, о распространении по разным странам христианства, вместе с которым повсюду распространилась и церковная иерархия, рассказывает, как она возникла и распространилась на Руси, и из-за всего сказанного делает заключение: «како священство начашася не от человек, ни человеком, но от самого Бога, и древле, и нынешнее, а не от царей, яко же ты глаголеши. Но паче от священства царство произыде. И ныне есть, яко же устав царского поставления всидетелствует, священство всюду пречестнейши царство, яко же выше назнаменах от божественнаго писания и ныне паки речем. Царство аще и от Бога дадеся в мир, но по гневе Божии, и се чрез священство помазуется чювственным елеом. Священство же помазание святым Духом непостредственне, яко же выше сего писано есть
1
2
3
Таким образом, Никон направил все усилия доказать, что то необыкновенно высокое положение, какое он как патриарх, занимает относительно светской власти, вовсе не является случайностью, зависящей от того или другого расположения к нему царя, но что оно принадлежит ему как главе церкви, по праву, так как священство выше царства, и притом настолько, насколько небо выше земли, поэтому все происки, направленные против священства где надо понимать, что под священством автор намекал на себя являются разбойничьими. В своем сочинении Никон использовал обычный способ для личностей, занимающих столь высокое положение, замена местоимения третьим лицом, употребляя не «я», «патриарх», а «священство» в целом, то же самое, как, например, царь говорит не «я», а «мы», что вовсе не означает его разделения или множественности. Никон проводит мысль, как душа есть высшее в жизни человека, начало, руководящее и регулирующее жизнь тела, так и духовная власть, как высшее начало, должна руководить светской властью, которая, как низшая, обязана слушаться и подчиняться власти духовной, во всем сообразовываться с ее требованиями и указаниями, законы и правила церкви по своему происхождению святы, непогрешимы, и потому они всегда должны быть незыблемой основой не только для церкви, но и государства. Значит, всякая попытка светской власти подчинить себе духовную, поставить ее в полную зависимость от себя, а тем более воздействовать на нее в своих мирских интересах, видах и целях, принудительным образом где Никон имел в виду желание царя его низложения есть явление не просто незаконное, но прямо преступное, за которое светская власть (в первую очередь царь) должна подвергнуться тяжкой ответственности перед Богом, а то священство, которое следует дурному примеру светской власти, тоже понесет ответственность, поскольку является рангом ниже; он (Никон) как образ Христов, а они как образ учеников и апостолов.
В конце декабря 1662 г., не без наставлений бояр, царь потребовал от Никона сведений о состоянии имущества церквей и дома патриарших, а также какие вещи и подарки преподносили ему настоятели. Раскрыт был тайный архив Никона. Он жаловался за это оскорбление царю, подчеркивая, что этим нарушены тайны совести, вверенные ему как святителю. Царь не мог не признать правдивость жалоб Никона, но его раздражал резкий тон письма, смелые и неумеренные обличения.
В 1663 г. снова обострилось дело Боборыкина из-за того, что последний требовал слишком много вознаграждения за свои убытки. Недовольный этим Никон, созвав братию в церковь и положив царскую жалованную грамоту о монастырских землях под крест, отслужил молебен и после него возглашал клятвенные слова из псалма 108 против обидящих. Боборыкин же донес царю, что Никон, выбирая из псалма слова проклятия, якобы относил их к государю и в тот же день порицал последнего в своей келье. По этому поводу назначено было расследование. В монастырь прибыли архиепископ Астраханский Иосиф, Богоявленский архимандрит, кн. Никита Одоевский, Родион Стрешнев и Паисий Лигарид.
В какой обстановке протекало исследование дела передает Костомаров: «Разгоряченный патриарх грозил, что он отчтет царя от христианства, а бояре сказали: Поразит тебя Бог за такие дерзкия речи против государя; если бы ты был не такого чина, мы бы тебя за такие речи живого не отпустили»137. Архиепископ Филарет пишет: «Тогда, как Царь приказал вельможам следователям обходиться с П. Никоном со всем уважением, они окруженные толпами стрельцов и десятками чиновников, распорядились Никоном по своему, допрашивали его с наглою дерзостию, вместо вопросов предлагали ему укоризны и брань, запирали его в келье и живших с ним в монастыре подвергали пыткам»138. Расследование не подтвердило доноса. Никон доказал, что проклинал не царя, а Боборыкина. Царь поспешил успокоить патриарха, прислал ему подарки.
Многочисленные враги патриарха, и с политической, и с религиозной сторон, продолжали действовать против него. Вместе с тем, нужно было принимать какое-либо решение из сложившегося церковного казуса, когда патриарх одновременно был и не был и, в дополнение ко всему, высказывал необычайное на Руси мнение о превосходстве священства перед светским.
Никоновские идеалистические взгляды, сами по себе, являлись выпадом честолюбия, от которого в этом мире фактически уже ничего не зависело. Это была его защитная реакция, но преподнесенная обществу как призыв к пересмотру устоявшихся отношений. Общество же, что называется, читало то, что читало, не вдаваясь в тонкие намеки его рассуждений, и даже некоторые перенимали его взгляды. Так воззрения Никона вызывали особый интерес в церковной среде. Но в то время, когда очевидцы Смуты еще находились при жизни, претензии на превосходящую власть, в обход устоявшейся, не могли иметь реальных результатов; не могли иметь результатов и вследствие мировоззрения русских о царском первосвященстве, когда патриарх был не более чем ближайшим его подручным, да и сам реформатор был более склонен к погоне за собственным величием (и благополучием), нежели за «невиданными» идеями доселе. И как бы для священнослужителей не оказывались заманчивы никоновские идеи, по существу ставшие в России лишь слабой беспочвенной попыткой копирования папства, вызванный этим спор формально ничем не мог разрешиться, как «полюбовным» разделением полномочий. А это т.н. разделение обратно моментальным самоподчинением духовной власти светской. В отличие от Запада, где церковь являлась школой религиозного просвещения, образующей культурно-нравственную атмосферу общества, в России наоборот, в школе религиозного просвещения нуждалась сама церковь. И чтобы последняя окончательно не превратилась в дремучий лес мертвого сна, именно светская власть станет ее недремлющим оком.
Лигарид письменно советовал царю снестись по делу Никона с Константинопольским патриархом. Он же приготовил вопросы (всего 25) о царской и патриаршей власти, не называя в них имени Никона, но выбирая связанные с ним случаи. После этого царь отправил вопросы ко всем патриархам. В 1664 г. от них были получены ответы. Митрополит Макарий пишет: «Соборный свиток или грамота восточных патриархов, привезенный Мелетием в двух списках, принят был в Москве с великой радостью. На все вопросы по делу Никона здесь изложены были такие ответы, что освященному русскому собору оставалось только воспользоваться ими, чтобы порешить это дело окончательно. Патриархи в своих ответах объясняли и утверждали: 1) Царь есть верховный владыка в своем царстве и имеет право наказывать всех, сопротивлявшихся ему, своих подданных, хотя бы кто из них занимал самое высшее место в Церкви; в монархии должно быть одно начало царь, а не два, и патриарх в вещах мирских должен покоряться царю наравне с прочими подданными и не в праве требовать от него никаких отчетов в его делах, а в вещах церковных не должен изменять древних уставов и обычаев; если же дерзает сопротивляться царю или изменять древние уставы, то да будет лишен своего достоинства 2) Если епископ, или митрополит, или патриарх захочет усвоять себе какие-либо названия, несвойственныя его сану, и именоваться государем, увлекаясь гордостию и мирскою славою, то да извергнется; если захочет обладать и мирскою властью и священническою честию, да извергнется 5) Если епископ или патриарх своею волею отречется от своего престола, сам сложит с себя архиерейские одежды пред множеством народа, говоря, что не будет более архиерействовать, и отойдет в монастырь, то уже не может снова воспринять свой сан и архиерействовать, а должен считаться простым иноком если даже не отречется от своего престола, а только своевольно удалится от него и без благословной причины останется в удалении от него более шести месяцев, да извержется; если даже будет пребывать в пределах своей епархии, в каком-либо монастыре или селении, более шести месяцев вдали от своей кафедры, да извержется, и поместный собор имеет полное право поставить на эту кафедруи епархию нового архиерея»139
Патриарх Иерусалимский Нектарий, подписавший соборный список, 20 марта отправил Алексею Михайловичу письмо, в котором говорилось: «Нам кажется, что вы мирным образом можете успокоить сие дело, и снова однажды или дважды пригласить кир Никона, чтобы он возвратился на свой престол, показав ему статьи положения для точнаго соблюдения6 и ежели он окажется сперва преступившим оныя, а потом раскается и даст обещание соблюдать, то достоин прощения; ибо часто случалось весьма много таковаго и еще важнейшаго в церкви, и все поправлено для мира и тишины»140.
«К сожалению, пишет митрополит Макарий, эта грамота Нектария, почему-то, слишком запоздала и доставлена в Москву не раньше ноября или декабря того года, а потому не могла уже оказать никакого влияния на ход событий»141.
В декабре 1664 г. произошло следующее событие. Боярин Никита Зюзин имел сношение с дружескими к патриарху и близкими к царю Артамоном Матвеевым и Афанасием Ордын-Нащекиным. У последних сложилось впечатление, что Алексей Михайлович стремится восстановить с патриархом прежнюю дружбу, и передали о том Зюзину, а тот Никону. Сам Никон в это время, находясь в монастыре, якобы видел во сне, что сонм московских «святителей», восставая в Успенском соборе, по зову «святителя» Ионы, вторично возвел его на престол. Ночью с 17 на 18 декабря Никон с братией Воскресенского монастыря въехал в Москву, торжественно вступил в храм Успения и, приложась к мощам и иконам, стал на патриаршее место, с оставленным им некогда посохом митрополита Петра. Старец митрополит Иона (местоблюститель ростовской митрополии) подошел к Никону под благословение со всеми присутствующими. Затем он отправился во дворец с вестью о возвращении патриарха и приглашал царя в храм. Однако примирение сторон не состоялось. Митрополит Павел Крутицкий, князья Одоевский и Долгорукий пришли в собор и передали Никону царское приказание вернуться в Воскресенский монастырь. Огорченный Никон сказал, что отрясает прах с ног своих там, где его не принимают. Он вышел из собора, но взял с собой посох митрополита Петра в знак того, что не с клятвенным отречением оставил престол. Однако царь был иного мнения и приказал вернуть посох. Никон послал его непосредственно государю.
Для Зюзина эта история закончилась ссылкой в Казань. Митрополит Иона лишился должности местоблюстителя, которую занял митрополит Павел. Никон, видя, что для него все кончено, вскоре заявил, что согласится на избрание нового патриарха с условием, чтобы ему оставили патриаршее титло, а также второе место на соборах, со свободным доступом к царю и обещанием со всеми желающими его посещать. Просил оставить за ним три созданные им обители. Обещал в случае раскаяния разрешить от клятвы всех, которых он подвергнул ей.