В это время жена его пыталась какое-то время сдерживать порывы супруга, хватала его за руки, обливала его из кружки холодной водой, что на какое-то время спасало и, он успокаивался. Боясь за себя и за детей, несчастная женщина перебегала на кровать к своим крепко спящим сыновьям, обнимала их и пела им колыбельную, не давая тем самым заснуть себе и, одновременно, не давая проснуться им от порою громких беснований еще не навоевавшегося их отца. После того, как он снова начинал бредить во сне, посылая проклятия в адрес кого-то неведомого ей, она вставала на колени перед образами и подолгу молилась, произнося наизусть молитвы.
В это время «он», видя душевный недуг хозяина дома, тоже, подобно матери семейства, вставал на свои мохнатые коленки у нее за спиной, поднимал свои темные маленькие глазки к образам и повторял за ней текст Святого Писания, отвешивая, следом за ней, поклоны. А под утро, когда вся семье еще крепко спала, измучившись во время ночных выходок хозяина дома, «он» пробирался к его изголовью и, подолгу бубнил свои заклинания, чтобы исцелить человека, от жизни и здоровья которого зависело и его собственное благополучие и душевное равновесие.
Постепенно все успокоилось. Андрей Осипович и его жена ждали окончания зимы и прихода весны, готовились к посевной, решали насущные вопросы, молились о благополучии. Чтобы как-то прокормить семью до наступления нового глава семейства стал искать способы подработки на зиму, пытался устроиться батраком на ближайшую мельницу, потом на лесопилку, затем к лавочнику, что на какое-то время у него получилось. Но, происходившие вокруг события вносили явную нестабильность в жизни.
Простые деревенские жители не понимали их. Возвращавшиеся из уездного городка мужики, возившие туда что-нибудь на продажу, рассказывали о том, что больше нет полиции ее разогнали, нет офицеров они разбежались, нет власти над городской думой поднят флаг красного цвета, а охраняют ее солдаты без погон и знаков различия. Одновременно с этим в округе запылали одна за другой помещичьи усадьбы, а местные мужики на подводах потянулись к пепелищам, чтобы раздобыть для себя что-нибудь ценное, дорогое или применимое в хозяйстве.
Находившийся на заработках в батраках Андрей Осипович не успел поучаствовать в набегах односельчан на разоренные барские усадьбы, не участвовал он в их погромах, не нападал на беззащитных обитателей когда-то богатых домов. С осуждением он отнесся к выходкам селян, критикуя их за это и ругая за проявляемую в работе лень, а в грабеже проворство.
На своем земельном наделе в полсилы пашут. Чуть солнце скрылось домой собираются. А как жрать им нечего, так побираться ходят по домам тех, у кого рубаха на спине от пота не просыхает. Твердил он, вернувшись из города, где некоторое время жил и работал у торговца-лавочника, пока склад и дом того не были разорены в результате безнаказанного набега жаждущих легкой наживы людей.
В ответ на его слова хозяйка дома начинала вспоминать, как в его отсутствие из-за службы в армии, к ним в деревню иногда захаживали посторонние люди, пытавшиеся вести разговоры, что называется «по душам» с крестьянами по поводу их тяжелой жизни. Но, если последние, в результате беседы рассчитывали, по простоте своей, что грамотно ведущий разговор заезжий городской житель, поможет им материально, чем решит все их проблемы, то первый явно пытался склонить собеседников к открытому выступлению против законной власти. Не добившись друг от друга ничего, на то они, поговорив, и расходились. Но, если в качестве агитатора появлялся человек решительный, активный, импульсивный, а напротив него возникал дальновидный крестьянин и трудолюбивый хозяин, в доме которого все ладилось и были все сыты, то пришлому человеку могло и достаться. Его выгоняли и предупреждали о негативных для него последствиях в случае его дальнейшего появления в деревне.
Нередко потом к селянам приезжали из уездного города жандармы, обходившие дома и опрашивавшие всех поголовно о недавних гостях и о разговорах с ними. В дом защищавшего отечество солдата они наведаться не смели, а потому отдавали знаки почтения на расстоянии и наказывали соседям довести до хозяйки дома нужную информацию.
Поначалу Андрей Осипович спокойно слушал рассказ жены, одновременно забавляясь и играя с сыновьями, а потом отдавал их ей, садился за стол, поджимал кулаки к груди и шипел сквозь зубы, будто ругал кого-то далекого и недосягаемого:
Довели отечество, довели армию! Кругом развал! Солдаты с передовой бегут, воевать не хотят, господ офицеров не слушают!
Несколько раз проговорив что-нибудь подобное, он начинал нервно тереть бок, в котором, по его словам сидел австрийский осколок. Потом тянул спину и касался рукой того ее места, где у него был широкий и глубокий рубец от раны, полученной на фронте. Так обычно продолжал он сидеть до позднего вечера, пока за окном не становилось видно абсолютно ничего, а он будто бы что-то видел или же просто останавливал взгляд на пустоте и, думал о чем-то своем. Супруга его в это время не беспокоила, не напоминала ему о скудеющих запасах еды, о пустеющей шкатулке, где хранили они семейные денежные накопления, что редели день ото дня из-за непрерывно растущих цен.
Батрачить скоро стало не у кого. Ни один хозяин крепкого и большого крестьянского хозяйства не нанимал к себе работников. Мануфактуры и мастерские в ближайшем городе стояли, почти не работали магазины и лавки. Мужики, находившиеся на заработках, возвращались по домам.
В это время «он», слушая разговоры хозяев дома, начинал в немалой степени беспокоиться о них и о детях, удивляясь наступающим переменам и трудностям, опасаясь вероятного голода, о котором так часто стал слышать. От себя «он» с еще большим рвением стал смотреть за каждой курицей и овцой в хлеву, приглядывал за каждым снесенным яичком, не давал покоя своей и соседским кошкам, заставляя их трудиться над поимкой и уничтожением буквально каждой мыши. А сам по полночи надзирал за окрестностями, заботясь о том, чтобы лиса или куница не наведалась в хозяйский хлев из леса, чтобы полакомиться на дармовщинку учтенной им домашней птицей.
В это время и пригодилась «его» семье та самая особенность и та самая способность хозяйки дома, которой она обладала, в том числе и благодаря «его» стараниям. Слух о целительной силе слова деревенской жительницы Анны быстро разлетелся по окрестностям. Со временем к ней стало обращаться все больше и больше людей с просьбами об исцелении захворавшей коровы или козы, которые то переставали давать молоко, то стонали не по-обычному целыми ночами, худели на глазах и вот-вот должны были сгинуть на то свет, оставив хозяев без прибыли обладания такой скотиной.
Анна, как и было ее наказано когда-то престарелой монахиней, не отказывала никому для сохранения собственного целительского дара, а потому отправлялась с просителями в направлении их хутора или деревни, чтобы излечить от недуга их овцу, корову или козу. Взамен ничего не требуя, в качестве оплаты она получала то кувшин молока, то несколько свежих куриных яиц, то кулек муки, то несколько картофелин, то крынку масла, от чего не отказывалась и несла к себе домой, чтобы прокормить едва что не голодающих мужа и сыновей.
Андрей Осипович и сам старался не сидеть без дела. То нанялся к кузнецу в помощники, так у того практически всегда были заказы и, соответственно, работа. А по мере возвращения в строй приболевшего постоянного его помощника, он вновь устроился к лавочнику. Когда же того снова подвергла разорению через грабеж очередная шайка разбойников, безнаказанно творившая свои преступления, ему повезло наняться рабочим в железнодорожные мастерские. Но и там особого проку не было. Работникам почти не платили, поэтому Андрей Осипович очень скоро вернулся домой. Тогда это оказалось очень кстати, так как надо было начинать готовиться к посевным работам, да и других дел накопилось, что тоже требовали вмешательства мастеровитых хозяйских рук.
Едва закрутились обычные крестьянские дела в поле, как разразившаяся по всей стране Гражданская война чуть не поглотила своими кровавыми жерновами трудолюбивого хозяина дома. Менявшаяся власть, переходившая из рук в руки, требовала новых солдат под свои знамена. Воинственные представители то одной, то другой стороны наведывали в деревни, для призыва мужиков под ружье, особенно предпочитая тех, кто как Андрей Осипович уже имел солидный боевой опыт и вполне мог им пригодиться. Однако одним он смог ловко отказать, сославшись на сидевший в теле австрийский осколок и перенесенную тяжелую контузию, о чем у него имелись соответствующие бумаги. А от других просто спрятался, наблюдая из ближайшего леса за перемещением конных вербовщиков.
Заберут насильно пойду, деваться некуда! А сам, чтоб добровольно нет! сказал он тогда жене, чтобы дать ей понять о своем мнении по поводу отношения к воюющим сторонам.
А «он» опять не взять в толк, куда это и кто это должны забрать хозяина дома, такого хорошего, по «его» мнению, человека? Да и на долго ли? Опять, что ли на войну? Ведь он был уже там. А, значит, как думал он, теперь не его, а других обязаны взять, кто на войне еще не был.
Отгремел пожар Гражданской войны, забрав жизни мужиков из нескольких деревенских семей. Почти каждый день об этом говорили в «его» доме между собой супруги или с кем-либо из пришедших к ним гостей. Обсуждали трудности, решали, чем помочь той или иной обездоленной семье.
Но, не смотря ни на что, у «него» самого было по прежнему достаточно дел и обязанностей по присмотру за домом, хозяйством, припасами, скотиной и, конечно же, детьми. Надзор за ними был едва ли не самым любимым «его» занятием. К тому же семья скоро пополнилась сначала одним сыночком Николаем, а потом и следующим Алексеем. По мере взросления тех, что родились до призыва хозяина дома в армию, и, теперь начинавших претендовать на помощь отцу в поле, их сменили новорожденные, продлившие обязанности негласной и никому не видимой няньки, в «его» лице. А сам «он» был от этого только счастлив, от чего почти не отводил глаза от малышей, постоянно храня их от неурядиц и несчастий, напрасного плача и помех родителям, что они могли натворить лишь только потому, что были еще совсем несмышленышами.
Самих же хозяев дома все чаще и чаще стал беспокоить вопрос рождения в семье только лишь сыновей. Матери семейства, как женщине все больше хотелось иметь дочерей. Да и Андрей Осипович, видя, как радуют девочки своих отцов в соседских домах, тоже стал поддерживать супругу, о чем они часто стали молиться, чем вводили в непонимание хранителя своего дома. Видя их желание взрастить дочерей после рождения четверых сыновей, «он» по сущности своей не понимал желания отца и матери, с одной стороны справедливо считая, что их главное счастье в здоровых детях, а не в их половой принадлежности. С другой стороны, «он» хвалил сам себя, за приложенные усилия по присмотру за подрастающим поколением, за отсутствие бед, несчастий и болезней у них.
Однако и это не оставалось не замеченным в доме. Сами родители и их завистники на стороне отмечали, что семье несказанно повезло в столь тяжелое время не похоронить ни одного ребенка, что довольно часто случалось в других семьях.
А вскоре и сам Господь услышал настойчивые молитвы трудолюбивой крестьянской четы. И уже скоро, одна за другой, за совсем непродолжительный промежуток времени, радостными криками озарили о своем появлении на белый свет три девочки подряд. Забот у «него» прибавилось, как прибавилось счастья и детского смеха в доме. «Его» ночные обходы спящих домочадцев стали более продолжительными, заклинания беззвучно произносились над каждым, а сам он взял себе в привычку не только оберегать «свою» семью, но еще и тщательно отпугивал тех гостей, особенно непрошенных, что могли открыто позавидовать, сказав что-либо сознательно или не по разумению своему в адрес хранимой «им» семьи.
Таких «он» мог отпугнуть еще на подходе к дому, по-своему чувствуя приближение не добрых людей. То засылал наперерез своих любимых облезлых кошек, которые каким-то непонятным образом появлялись в деревне, от чего не желательные гости за все время своего пребывания в «его» доме чувствовали себя не уютно. То подкладывал в нужное место камень или корягу возле дороги так, что его не было видно, а по мере прохода в этом месте, человек обязательно спотыкался об него и падал, порою достаточно не удачно, чтобы отменить свой визит в «его» дом. То незаметно отвязывал, почти что самого добродушного в округе, хозяйского пса, заранее настроив того на неожиданный бросок с громким лаем и зловещим оскалом на морде в сторону непрошенных гостей. То опрокидывал на столе какое-нибудь блюдо на колени обладателя злого языка, чем приводил того в крайнюю степень раздражения, окончательно выведя того из себя новой пакостью в духе выдергивания лавки из-под пухлого зада, от чего озлобленный гость падал на пол, вызывая целую бурю задорного смеха у всех присутствующих.
От всех этих действий наиболее наблюдательные селяне стали почитать семью Андрея Осиповича как особо хранимую Господом, по доброму завидуя доброй атмосфере в отношениях между супругами и их детьми. А «он» продолжал внимательно надзирать по- своему над «своей» семьей и над всем, что ей принадлежит, своим зорким глазом отслеживая все подходы к «своему» дому и его окрестностям.
Через некоторое время, когда, казалось бы, все наладилось, появилась стабильность и достаток в трудолюбивой крестьянской семье, отгремели войны и никто больше не наведывался к «его» семье с целью забрать у них на время или навсегда их отца, пришла новая беда, которой не в силах были противостоять простые люди. Прозвучало загадочное слово «продразверстка», подчеркнутая еще одним термином «кулак», и вся деревня содрогнулась от появления на ее территории людей с оружием, каких давно уже не видели и не подозревали, что такие могут снова появиться у них.
Смекалистый хозяин, предвидевший подобное, наслышанный от соседей, что в период его отсутствия дома часть урожая уже изымалась властями на нужды государства во время его монополии на хлеб, заранее предусмотрел изготовление целого ряда тайников. «Он» же и в толк никак не мог взять, для чего все это делается и кто такие те самые продотрядовцы, полномочиями которых являются полный отъем съестных запасов у крестьян. Но если глава семейства начал ночами копать тайник в саду или за сараем, то «он» стал помогать ему, приглядывая, со стороны, чтобы кто-либо не увидел, не помешал или не позарился на припрятанное имущество. «Он» включил в маршрут ежедневного и еженочного обхода территории те места, где было закопано зерно в мешках, бутыли с маслом, туша забитой овцы и другое, что было необходимым для выживания «его» семьи.
Ты, Андрей Осипович, зря не хочешь с нами пойти. Говорил хозяину дома один из сурового вида гостей, нагрянувший на порог его дома поздним вечером. Мужики, у кого оружие есть, откопали его, обрезы наделали для скрытности и решили встретить продотряд на дороге в лесу.
Тот искоса посмотрел на гостя спокойным взглядом, вытирая при этом натруженные руки тряпицей, делая это для собственного успокоения, чтобы не взорваться на излишне давящего на него человека, что могло вполне с ним случиться после возвращения с фронта.
Мы такого терпеть не собираемся! Продолжал гость. У нас последнее забрать хотят, нас и детей наших на голодную смерть обрекают.
Он невольно замолчал, видя показное спокойствие хозяина дома. Потом, чуть сбавив тон, снова начал говорить, теперь уже, более заискивающе, со знанием непростого и вспыльчивого характера, еще совсем недавно бывшего солдата, Андрея Осиповича. Он надавливал, меняя интонацию, чтобы заинтересовать последнего, зная о военном опыте у того, который так был необходим в предлагаемом выступлении вооруженных крестьян против власти.