Лена, котик, у нас там мороженое на съёмку приехало, поменеджеришь, ладно?
Как нехуй-нахуй!
Весёлый матерок, который так обожает Тэ Бэ, пресекает воспоминания. Я отвечаю так грубо, потому что знаю, что Тэ Бэ это любит: думает, мол, подчинённые видят в ней свою типа мы друзья и всё такое. Ей нравится моя дерзость, и мне даже видится лихое подмигивание с её стороны.
Я резко встаю и бегу в фотостудию. Вытаскивая хрустящее эскимо из сумки-холодильника на стол, я размышляю о том, что моя одержимость Татьяночкой Борисовной куда более возвышенная, правильная и осознанная не такая, как у остальных. Примерно те же чувства я испытываю, когда кто-то в интернете говорит, что любит Толстого, ходить в консерваторию и фильмы Луи Маля. Мне кажется, они все не достойны объектов своего увлечения, они не понимают их сути, не могут посмотреть глубоко.
Мне хочется говорить с Тэ Бэ на равных. Обсуждать за кофе мужчин, секс, литературу, сплетни про наших коллег, секреты агентства, чужие зарплаты. Делиться планами на выходные. Показать ей, какая я вся из себя интеллектуальная и какой у меня хороший вкус. Показать, что мы ходим тусоваться в одни и те же клубы, просто почему-то до сих пор не пересеклись. Чтобы она добавила меня в зелёную категорию close friends в инстаграме. Чтобы она поняла наконец: я не рядовая замарашка. Чтобы она оценила меня по существу. Я даже купила похожую подвеску, которая в спокойные дни просто зажата между двух её слегка на выкате грудей (помог хирург?), а в моменты переживаний она отправляет её себе в рот и сидит, словно с соской.
Единственная случившаяся между нами близость имела место пару месяцев назад. Таня забыла в офисе важную папку с документами и попросила меня её привезти. В машине, по дороге туда, я чувствовала себя Андреей из фильма «Дьявол носит Prada» и чуть не умерла от тахикардии, когда представляла, как перешагну порог её дома. За порог меня не пустили домработница забрала папку и быстро захлопнула дверь. Уже на выходе из её элитного ЖК, когда за моей спиной мягко опустился шлагбаум, в сотый раз за день поделив мир на бедный и богатый, я позволила себе хорошенько разрыдаться.
Я кручу обидные воспоминания и машинально разворачиваю эскимо, высвобождая химозный запах. Откусываю. На третьем чувствую, что мороженое совсем мне не нравится. Приторное. Но я не могу перестать его есть.
В дверях показывается фотограф. Он смотрит на гору блестящих обёрток и спрашивает: «Так, я не понял, а чего фоткать-то будем?»
Господи, какой стыд. Какой бесконечный стыд. И ненависть, ненависть. Целое море ненависти.
Терапевтка (как написано у неё в шапке профиля) однажды сказала мне: «Вот вы говорите ненависть. А можете визуализировать? Кем именно вы себя ощущаете в этот момент? Опишите происходящее, не называя сам объект. Будет вам дэзэ до следующего раза».
Такая она у меня, конечно, выдумщица.
Я до следующего раза ждать не стала, прямо по дороге в метро всё вылила в заметки:
«Я плевок.
Любой прохожий при встрече со мной сразу отведёт взгляд. А если и повезёт завладеть его вниманием, то лишь на секунду. Потом он скривится, будто говна поел, но забудет сразу же и дальше пойдёт. Мои дни похожи друг на друга, как утра понедельников, за редким лишь исключением например, когда меня отправляют в потолок или прямиком в чью-ту душу.
Кто я? Я медицинская горечь, последствие случайного смеха, ответ на дерзость, выражение презрения, упавшее прямо под ноги обидчика. Я мерило сложности дела и пофигизма. Я старый знакомый любого дворника. Я пейзаж у подъездной лавки. Я точка обрыва мелового рисунка старательной детской руки.
Кто породил меня? Раздражённые рецепторы курильщика. Гопник Толя, метящий территорию родных Текстилей. Харкающий бомж у туберкулёзного диспансера. Суеверная кликуха, переборщившая с тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
Я проживаю тысячу жизней снова и снова, но в каждой одинакова. Я мерзость, гадость, пакость, гнусь, скверна и оскорбление во плоти. Бесцветной, бестекстурной и едва зримой».
Перечитала и подумала: хорошо всё-таки, что не стала поэтессой.
Терапеветке, конечно, не показала.
Ещё откажется от меня, упаси господь.
* * *
Да, стыд вечный твой спутник. Стыд и враньё.
Вот только недавно приезжал курьер. Неприятный такой. Прямо с порога:
Чай «Slim» для похудения, шунозенид, лезанотин, клизма, гематоген. Ваше?
Да. (Краснея.) То есть нет! Это я для подруги. Она попросила!
Ну да, ну да. (Ухмыляясь.)
Уходит, подумав про тебя совсем не то, как есть на самом деле. Подлец.
И ладно, что врёшь другим.
Врёшь-то ты по большей части себе.
Просыпаешься, говоришь: «Сегодня держусь». Ешь гречку, авокадо, зелень, овощи, яйцо чтобы, если разделить тарелку на четыре части, было нужное количество белков, жиров, углеводов и клетчатки. Потом приходишь на работу, стрессуешь, отправляешь в рот три ложки торта с дня рождения бухгалтерии. Зачем-то оправдываешься на безразличную, в сущности, публику: «Я сладкое после полудня ни-ни, возьму на завтрак», складываешь куски в контейнер, потом бежишь в туалет, запихиваешь куски бисквита в себя, отправляешь их обратно. Всего через полчаса делаешь фото пустого кофе с ржаным хлебцем для тренера или коуча-нутрициолога, получаешь ответ-одобрение в виде эмодзи с поднятым пальцем и вопрос: «Рыбку на обедик покушаем, ладненько? Или какое-нибудь роскошное птичье филе?» Вечером идёшь к найденному в инстаграме «специалисту по рекавери РПП», слушаешь на сессии за 5000 рублей про недолюбленность в детстве и символ пустой материнской груди, клянёшься больше не истязать себя голодом. Прямо с сессии летишь на сеанс гидроколонотерапии вообще-то опасной и вредной процедуры, которая якобы выводит шлаки и токсины из организма, а на деле просто даёт тебе иллюзию отвеса за счёт искусственного вывода каловых масс. Дама в халате (гидроколонотерапевтка?) вставляет тебе трубку в задницу, но та, кажется, доходит до самого мозга: там оседают слова «сейчас все каки выйдут, и будет у нас пло-о-о-оский животик, в следующий раз через недельку приходите и берите сразу абонемент». Пока лежишь с трубкой в жопе, придумываешь себе веские причины, чтобы не есть. Ну, например, последняя: «Разве можно себе представить, как Рената Литвинова ест шашлыки или шаурму? Вот и я не буду». Повторяешь как мантру, а оттуда на занятие кроссфитом, тренера которого на самом деле уже не можешь терпеть. У неё густой зычный голос для команд и нормальный женский для общения вне зала. В последний раз она ругалась, что все неправильно заходят в присед, и отработку решила показать именно на тебе. Она говорила: «Да нет, не так, делай, как если бы ты подсаживалась в кустах, поняла?» Ты ненавидишь тренера, ненавидишь слова «ещё», «последний подход» и «20 прыжков на заминочку», но голод громче ненависти. Ты считаешь её самой мерзкой гопницей на земле. Ты решаешь сжечь абонемент в знак уважения себя и жизни 2.0 и заниматься дома самостоятельно. Скупаешь весь спортивный инвентарь на «Вайлдберриз». Заодно кладёшь в корзину сахарозаменитель, амарантовую муку, лапшу ширатаки. 9 калорий на 100 граммов, вонь несносная, но, если не дышать и бахнуть специю из «Доширака», терпимо.
Через месяц ты выбрасываешь несъедобные продукты, потому что решаешь:
а) перестать истязать себя спортом и только контролировать мучное;
б) отпустить себя полностью;
в) отдать проблему своего лишнего веса конструкторам питания;
г) есть раз в сутки;
д) есть всё, но подключить инъекции, обёртывания, любую другую профанацию с хорошей маркетинговой кампанией (нужное подчеркнуть).
Затем сходишь с этого круга на срыв, переходишь на новый.
И так вся жизнь, в торгах с самой собой.
Я ослабляю контроль во всём.
Ну ладно, во всём, кроме сладкого.
Нет, сладкое оставляем, но считаем калории, потому что это физика чем больше тратишь, тем меньше набираешь.
Нет, подсчёт калорий фрустрирует и отнимает много сил. Давай просто не есть после 18:00.
А может, после 20:00? Так попроще.
Нет, давай вообще после 16:00. И исключим углеводы.
Но это завтра, потому что сегодня случайно выпила кофе с молоком, значит, всё не имеет смысла.
Добро пожаловать в новый зажор!
Господи, почему вечер самое грустное время суток?
Re: о книгах
Прочитала «Лавр» Верёвкина. Написана хорошо, читается легко и с интересом, но тема мне не близка о религиозном средневековье. Посмотрела обложку книги и смеюсь. Он оказывается Водолазкин, а я его Верёвкиным обозвала.
Ходила устраиваться наблюдателем на выборы. В «Справедливой России» надо было ждать до 3-х часов, пошла в обком КПРФ. Сказали, что возьмут. Оставила свои данные. Свяжутся со мной на следующей неделе.
Кстати тебе хорошо забранные сзади волосы и открытое лицо.
Хочу поделиться с тобой своим удивлением. Недавно узнала, что Резо Гигиенищвили развёлся с Оболенской, не прожив с ней и года. И венчался с ней, по моему. Как это можно понять? Просто удивляюсь
Пока.
Re: о книгах
Смешная ты! не могу.
Здорово, что идёшь наблюдать. Хоть кто-то должен это делать.
Сегодня встретилась на кофе с Тимофеем помнишь, тот мальчик, с которым я встречалась в институте. Мы работаем в одном бизнес-центре, увиделись в столовой и разболтались. У него теперь машина, жена и скоро будет ребёнок (как сказал Тимофей, «он уже есть, просто пока ещё не снаружи»). По дороге домой вспоминала нашу с ним поездку в Крым. Это была моя первая «взрослая» поездка, и вы с мамой не хотели меня отпускать, хотя мы встречались больше полутора лет! Перед самым поездом ты спросила меня: «Скажи мне честно: вы уже целовались?» с неловкостью, но готовностью осудить. Ты смотрела неодобрительно, будто я подтвердила твои худшие подозрения, и я не смогла сказать правды.
Прости, что соврала.
Люблю!
На встречу с Серёжиной мамой я уже и не надеялась, а тут на тебе: позвал на дачу. Мама оказалась тоже Еленой, только Александровна. Суетливая, широкая, обниматься не стали. «Сыночек, ты иди дрова пока, а мы тут с Леночкой погуляем».
Сначала были теплицы, которые я не понимала, как правильно похвалить. Потом сервиз «Сирень» Дулёвского фарфорового завода. 51 предмет, у кофейника носик откололся, и золотинка кое-где отлетела, не знала, что в микроволновку их нельзя. Это батя Серёжкин мне подарил, когда женихались. Потом с ним свадьбу играли, и сестра моя, и племянница. Вот и Серёженька, может, когда-нибудь тоже?..
Серёжа не выдержал вопроса упал прямо с полки, в виде фотографии. Маленький, максимум года три, голый. «Ой, с пипкой тут, ты погляди», Елена Александровна захихикала, а я чуть не ляпнула: «Да только с утра видала».
На пипке решили обедать. Елена Александровна помогать запретила, сказала: «Отдохни». И многозначительно добавила: «Набегаешься ещё». Я понимающе улыбнулась.
Комната, в которой я «отдыхала», производила печальное впечатление. Стекло чехословацкой стенки (не двигается, хоть ты тресни) всё захватанное и мутное. Диван выученно просел в углу. Подхваченная скотчем антенна зависла над пыльным «Рубином». Я нажала на кнопку, но тот не вспыхнул в ответ. У меня пронеслось в голове, что обстановка не вяжется ни с новым Серёжиным «мерсом», ни со случайно обнаруженной в смете зарплатой главного продюсера. Но сомнений этих коснулась слегка. Сейчас не хотелось.
Я не обманывала себя на предмет того, что ни «Рубина», ни Серёжиной пипки никогда бы не увидела, если бы не вчерашний офисный конфуз. Татьяночка Борисовна объявила пятницу празднованием Хэллоуина и в добровольно-принудительном порядке наказала всем не филонить в подборе образов. Так и сказала: «В добровольно-принудительном».
Мне было важно показать лояльность Татьяночке Борисовне, поэтому к поиску лука я подошла обстоятельно. Накиданные в корзину «Озона» метла, накладные ногти и корсет требовали от меня серьёзной финансовой жертвы, на которую я в целом была готова. На носу раздача проектов, а мне не хотелось провести очередной квартал за текстами для фестиваля «Весёлое варенье», так что показать себя нужно было эффектно. Беда была в том, что, когда я разделила остаток на карточке на остаток 17 дней до зарплаты, получилось невразумительное трёхзначное число.
Я расстроилась, но быстро нашлась: придумала заменить метлу шваброй, а шляпу склеила из рулона старых обоев. Пока красила шляпу в чёрный найденным в офисной кладовке баллончиком, вспоминала новогодний утренник, на котором среди девочек была единственным медвежонком (мать накануне пришла со смены пьяной, трясла перед носом пакетом, говорила: «Гля, доча, что я у нашей Вальки выпросила, самая модная будешь»).
Вопрос оставался лишь в основном наряде. Контекст требовал чёрного, которого у меня был весь гардероб, ведь чёрное не толстило. Но всё не то: объёмное, шерстяное, безликое, созданное для бесконечной зимы. Я долго перебирала вешалки, всё глубже и глубже проваливаясь в недра шкафа, всё дальше и дальше уходя от дня сегодняшнего в дни минувшие туда, где денег было мало, перспективы туманны, а счастье чувствовалось острей. Я перебирала пиджаки, платья, блузы, удивлялась количеству накопленных пальто, пока наконец рука не встретила нечто, нёсшее прохладу, легкость, юность. Я вытащила несправедливо забытое нечто на свет, бросила в полный рост на кровать оно опало послушно, словно облегчённо вздохнув. Я ласково погладила его ещё бы: жаркий июнь, уголки диплома впиваются в потные ладошки, шампанское у фонтана, а двоечник Коля не так уж и плох, уверенность в том, что всё обязательно будет. А что это всё?
В тот вечер мне было одиноко и особенно хотелось внимания. Поэтому я даже встала на табуретку, откуда говорила тост, пока Джокер, Харли Квинн, две Чудо-женщины, Мия Уоллес, почему-то Анастасия Каменская и десяток неидентифицируемых персонажей, не пытавшихся снискать любви Татьяночки Борисовны, смотрели на меня через камеры телефонов, сохраняя моё выступление на веки вечные.
Звон клиентского хрусталя. Аплодисменты. Поклон.
Поклон вышел резким и не встретил понимания платья. Оно просто сказало «нет» и, категорично треснув, разошлось двумя кулисами по шву, аккурат на моей жопе. Сначала я подумала: «Как холодно». Потом подумала: «Хорошо хоть, трусы приличные надела». Потом: «Надеюсь, Сергей хотя бы не увидел». Но Сергей увидел: подлетел в секунду, помог спуститься, прикрыл срам, приобняв со спины в рамках дозволенного для публики и сказал: «Эх, Ленка, что б мы без тебя тут все делали».
Мы уединились сразу после в кладовке, где обычно трахались в обеденный перерыв. Я долго плакала, повторяя: «Они всё видели и смеялись надо мной», а Сергей неумело гладил меня по голой спине, отвечая: «Да ты что, пьяные все, там темно, ничего не видно, и вообще никто не смеялся», хотя я знала, что видно было прекрасно и смеялся Сергей вместе со всеми. Я не успокаивалась, рыдала пуще прежнего, тогда Сергей решил, что надо козырять чем-то серьёзным и предложил поехать к маме на дачу. В тот момент я подумала, что это в целом сносная кармическая компенсация.
На даче я продолжала прокручивать в голове вчерашний позор. Уже раздёргала до крови заусенец, съела четверть вазочки сушек, а после почти половину губы. Наконец в плохо вымытом окне нарисовалась фигура Сергея. Я прильнула к стеклу, потому что мужик, рубящий дрова, это хорошая, приятная глазу картинка. А после вышла на веранду и закурила, предварительно проверив, не попадаю ли в обзор Серёжиной мамы будто это и впрямь могло «снять» с меня несколько очков. Курить взатяг я так и не научилась: просто набирала в рот дым и держала как можно дольше чтобы не выдать себя.