Я должна сюда вернуться, говорит она.
Конечно, возвращайтесь. Место отличное.
Они замолкают, и всё вокруг заполняют звуки мира: гитаррон, голоса, клаксоны автомобилей известный каждому городскому жителю многогранный шум. В нём смешаны разные тона: от стука колёс вагонов метро до криков любви из случайных открытых окон. Так город гордо заявляет, что он живой. Поёт, кричит, свистит, хрипит, скребётся, откашливается и готов продолжать ещё тысячу лет, насколько хватит фундамента.
Трудно поверить, что для кого-то эти звуки ничего не значат. Просто фон или неприятная помеха. Но для Чарли и других, похожих на неё, это настоящая музыка, симфония с огромным оркестром. Торжественная и одновременно печальная, то затихающая, то звучащая оглушительно громко. Милая сердцу мелодия, отголоски которой они вспоминают, оказавшись за тысячи миль.
К бару подлетает жёлтая «чайка» такси.
Тебя подвезти? спрашивает Чарли.
Нет, спасибо. Хочу пройтись. отвечает Майки и бросает в урну окурок.
Хорошо. Тогда, доброй ночи! она подаётся вперёд и легонько приобнимает Майки. В ответ он хлопает её по спине. И вам.
Кар!
Чарли садится в машину.
Здравствуйте. Правды, четырнадцать.
Мчимся! улыбается водитель, мужчина в чёрном кашемировом бадлоне и с элегантной щёткой усов.
Чарли улыбается ему в ответ и надевает наушники. Щёлкнув кнопкой плеера, она возвращается к своему миксу, который остановила на песне Maybe в исполнении The Ink Spots. «Чайка» голосит мотором, трогается с места и быстро набирает скорость. Улицы одна за одной предстают перед Чарли, как страницы книги-панорамы. На разворотах появляются то скромные домики с аккуратными фасадами, то большие сияющие дворцы. И те, и другие подсвечены апельсиново-оранжевыми огнями фонарей, отчего выглядят игрушечными, точно были вылеплены из воска или пластилина. Чарли высовывает руку из окна, протягивая в сторону сотканных из ткани снов зданий. Тёплый воздух окутывает ладонь, надевая на неё невидимую кружевную перчатку.
Такси сворачивает в квартал Садов, и Чарли чувствует густой аромат черёмухи. Он заполняет нос, вытесняя аромат кожаного салона и резкого одеколона водителя. Чарли пьянеет от сладкого запаха, как если бы выпила ещё один бокал кактусового сока. Она глубже проваливается в сиденье, будто в горячий песок на пляже. Чарли кладёт ладонь на сердце и чувствует, как сквозь кожу, мышцы и кости пробивается его стук.
«Вселенная, или кто там есть наверху, думает Чарли, Спасибо. За всё. Может, так со стороны и не скажешь, но вообще-то у меня очень счастливая жизнь».
Она поворачивается к Цок-Цоку. Он спокойно сидит на сиденье и выглядит так, точно размышляет о вечном. Чарли аккуратно гладит его по голове. «И у меня есть всё, о чём можно только мечтать».
От этой мысли она почти что достигает прихожей Нирваны, с тапочками и зонтиками, и улыбается во все зубы. Водитель замечает её эйфорию в зеркале заднего вида и одобрительно кивает своим мыслям. Эта немного чудная девушка напоминает ему первую любовь. Её звали Нина и она любила танцевать чечётку, звонко выплёвывать вишнёвые косточки и долго играть на аккордеоне, собирая вокруг себя весь двор. В голове у него начинает звучать мелодия, которую она часто играла на радость всем, кто хотел послушать. Водитель переводит взгляд на зеркало и вдруг замечает, что его отражение помолодело лет на сорок. Седые волосы вновь стали чёрными, а в уставших глазах заплясали огоньки. Он убирает руку с руля и прикасается пальцами к щеке она на ощупь мягкая, как кожица персика.
Машина сворачивает на набережную, и запах водорослей вытесняет со сцены черёмуху. В наушниках у Чарли Элвис Пресли берёт первые аккорды Lonsome Town. Над крышами домов вспыхивают разноцветные фейерверки, разлетаясь по небу, как порванные бусы. Чарли жмурит один глаз и представляет, что у неё в руках плёночная видеокамера. Ей хочется, чтобы какой-нибудь оператор снимал её, пока она снимает небо. Потом, на монтаже, можно было сделать двойной экран: показать и героиню, и то, что она видит.
Такси сворачивает на улицу Правды. Из всех районов, в которых жила Чарли, этот ей нравится больше всего. И дело не только в конфетной фабрике, что наполняет весь квартал запахом шоколада, ванили и солёной карамели по утрам. Здесь же рядом находится мастерская «Гайка», в которой работают самые красивые мальчишки; и маленькая лавка пирожных и газет, продавец которых берёт у Чарли автограф на каждом выпуске «Ежелунника», с тех самых пор, как она проговорилась, что написала статью «Учимся красиво ждать на примере Ильсины Цокайто». Через два дома от лавки кедровые бани, в которых по воскресеньям женщины поют хором; а на первом этаже бани маленькое ателье, где ей пришивали ленты к платьям. В доме напротив старинная прачечная, известная своим единственным стиральным порошком, который пахнет розовой жвачкой. Всё это за два года стало для неё таким родным, точно проросло корнями в сердце. Теперь Чарли не может представить себя в другом районе, а местные не мог представить этот район без Чарли.
Таксист внимательно вглядывается в окно.
Где вам остановить?
А вот, у арки.
Двадцать восемь, пожалуйста.
Возьмите, без сдачи, Чарли вылезает из машины, Цок- Цок вылетает следом.
Они бредут к парадной. Ноги Чарли немного заплетаются от усталости и крепкого сока. Она смеётся от своей неуклюжести. В ожидании лифта сложно удержаться от того, чтобы не внести в блокнот пару строчек будущей статьи.
«В Северном городе есть удивительное место, где вам при-годится знание того факта, что трубчатые кости сильнее губчатых. Это бар Llorona оазис отборных напитков и музыкальных инструментов Северной Америки»
Я голодная! вдруг понимает Чарли А ты, Цок-Цок? Кар!
Решено. Давай пожарим сыр на ужин.
Они поднимаются на свой этаж. Лязгнув ключом, открывают квартиру и направляются сразу на кухню. Чарли в предвкушении достаёт большой круг сыра и нетерпеливо плюхает его на разделочную доску. Взяв свой любимый нож, рукоятка которого украшена шнурками и бусинами, она нарезает сыр толстыми ломтиками. Не успев толком побыть самостоятельными единицами, кусочки сыра растекаются от жара сковородки и превращаются в расплывшийся блин. К нему присоединяются ловко порубленные кубики томатов. Чуть-чуть пошкварчав на сковородке, гастрономическое произведение переезжает в зелёную тарелку со сколом.
Они спешат в спальню. Устроившись на подоконнике, Чарли накручивает сыр на вилку, как спагетти, и тут же отправляет в рот. Сливочно-ореховый, мягкий и маслянистый, он скользит по языку. И в эту секунду становится ясно, что оно того стоило не держать этот дорогой сыр до особого случая, а съесть прямо сейчас, перед сном.
Кар-кар, с наслаждением доедая сыр, говорит Цок-Цок, выпрашивая добавки.
Ха-ха, скажешь тоже, Чарли с нежностью смотрит на ворона. Цок-Цок!
Кар?
Я тебя люблю!
Ка-а-ар!
Чарли легонько щёлкает ворона по клюву, и он хватает её за палец.
Ну, ладно, давай спать. Что-то я ужасно устала.
Отставив тарелку, она снимает платье и бросает его на стул. Переодевается в чёрную атласную ночнушку и идёт чистить зубы. Цок-Цок летит следом. Набрав полный рот пасты, Чарли говорит:
Быху купоший день!
Кар?
Тьфу! Говорю, это был прекрасный день.
Цок-Цок кивает и подсовывает голову под кран.
Закончив вечерний ритуал, они возвращаются в спальню. Цок-Цок устраивается в своём гнезде из камыша и сладко зевает. Упав на кровать, Чарли пару минут смотрит на огни фар, скачущих по потолку. Улыбнувшись чему-то своему, она желает Цок-Цоку доброй ночи и закрывает глаза.
II
Учёба
Лекция 1
Введение в гонзо-журналистику.
Гонзо-журналистика (от английского gonzo «рехнувшийся», «чокнутый», «поехавший») это направление в журналистике, для которого характерен глубоко субъективный стиль повествования.
Репортёр непосредственный участник, а не беспристрастный наблюдатель. Он:
Использует личный опыт.
Открыто выражает эмоции.
Тем самым подчёркивает основной смысл эмоций.
Для гонзо-журналистики также характерно использование цитат, сарказма, юмора, преувеличений, ненормативной лексики. Свобода выражения и личный взгляд.
Сразу после учёбы Чарли поспешила на вокзал, чтобы успеть на электричку в девятнадцать часов три минуты. Город промелькнул перед ней, как фильм в ускоренной съёмке, и вот она уже стояла перед белым мраморным окошком в кассовом зале.
Один до Лапушкино, пожалуйста, протараторила она. До отправления оставалось четыре минуты.
Забежав в поезд, Чарли устроилась на свободном сиденье у окна в третьем ряду. Поезд загудел, как довольный слон, и тронулся. Медленно и лениво за окном потянулся осенний пейзаж Северного города. Рыжие, медные и бордовые деревья выстроились в плотные ряды вдоль путей, перекрыв грузные дома вдоль железнодорожной линии. Подсвеченные оранжево-золотыми фонарями, готовящиеся к зимней казни деревья выглядели торжественно-печально. Поезд набрал скорость, и за стеклом с надписью «Аварийный выход» замелькали густые пригородные леса вперемешку с деревянными домиками.
В соседнем ряду со щелчком распахнулось окно, и в вагон элек- трички ворвался морозно-мятный ветер молодой осени. Он принёс с собой запахи елей и мшистых прелостей земли. Чарли подняла воротник пальто, закрыв шею заболеть ей совсем не хотелось. Допив гречишный чай из термоса и вытащив из сумки плеер с наушниками, она нажала на копку play, включив песню Autumn Leaves Фрэнка Синатры.
Поезд прибыл на станцию Лапушкино с опозданием на две минуты в девятнадцать сорок шесть. На платформе Чарли уже ждали Соня и Мартуша. Они встречали её, размахивая большими фонариками, переливающимися зелёным и розовым светом. Обнявшись, трое направились к Первой Яблоневой улице, по которой до дома Сони можно было добраться за пятнадцать минут.
Ну что, как твои курсы? вытянув руку с фонарём вперёд, спросила Мартуша.
Очень интересно! И преподаватель такой необычный. Он заехал в класс на одноколёсном велосипеде и в шапке с пришитым плюшевым хвостом енота.
А какое это имеет отношение к журналистике?
Думаю, так он хотел подчеркнуть сам термин «гонзо», пожала плечами Чарли. Безумие как оно есть. Нам нужно что-нибудь в магазине?
Да вроде купили уже всё, ответила Соня.
А томлёные грибочки?
Нет, но Ана там колдует над грилем.
Хочу грибочки! капризным голосом протянула Чарли.
Ну ладно-ладно, успокоила её Мартуша, давай зайдём к Волху.
Тогда уже можно и улитку с щавелем взять, предложила Соня.
Ням!
В лавочке Волха всегда пахло маком и сдобой; в крошечном магазинчике он умудрился уместить не только печь, где дважды в день выпекались фирменные крендельки и бублики, но и по- ставить аж четыре стеллажа, плотно заставленных разными консервами, соленьями и настойками.
Здравствуйте! размахивая фонарём, весело сказала Соня.
А, привет, Соня, кивнул Волх.
Можно нам томлённые грибочки, улитку с щавелем
И драконий зефир! выпалила Чарли.
Разве ты не решила не есть сладкое? спросила Мартуша.
Ну ладно, сегодня-то можно. И я давно хотела его попробовать.
Семнадцать за всё, улыбаясь, Волх протянул продукты.
Они шли по Первой Яблоневой к дому. Над асфальтом поднимался серебристый пар, оставляя полоску пространства под дымом, что выплёвывали печные трубы.
Слушайте, а что вы делаете в следующую субботу? спросила Чарли.
Вроде пока не было планов, а что?
Да у Урсы и его группы первый концерт на репточке. Придёте?
А они уже лучше играют? перевешивая сумку с продуктами с одного плеча на другое, спросила Соня.
Ну С новым барабанщиком вроде лучше. Чарли попыталась защитить друга неуверенным голосом. По крайней мере, на всех репетициях, где я была, было неплохо.
Вы с ним так много времени проводите вместе, повернувшись к ней, заметила Мартуша. Мы чего-то не знаем?
Нет-нет. Просто у него в последнее время участились депрессивные эпизоды. Вот и стараюсь поддерживать как могу.
А к терапевту он не думал пойти?
Он в них не верит. Только в целительную силу искусства, отводя взгляд, ответила Чарли.
Ну-ну, покачала головой Соня.
Слушайте, ну ладно вам. Мы тоже в двадцать не верили в терапию.
Только ему двадцать семь, переглянувшись с Соней, хмыкнула Мартуша.
Ну да Чарли замолчала, увидев первый сорвавшийся с дерева лист. Он прокружился до самой земли и аккуратно лёг перед её ногами. Заставить мы его всё равно не сможем. И если музыка сейчас ему помогает, так тому и быть. Да хоть сказки на румынском пусть пишет, ей богу.
Удивительно, как ты терпишь всего его капризы, а вы ведь даже не встречаетесь.
Мы лучше. Мы дружим, гордо заявила Чарли.
То есть дружить лучше, чем встречаться? удивлённо по- смотрела на неё Мартуша.
Абсолютно. Сто процентов.
Они подошли к воротам. Дачный домик Сони находился на углу Первой Яблоневой и Второй Садовой улиц. Это была старая северная постройка полностью из дерева, с аккуратными окнами и широкими резными ставнями. Девочки любили этот дом, особенно второй этаж, за гостиную с чугунной печью. Они часто засыпали прямо на полу, полукругом разложив матрасы перед печкой, выдержав небольшое расстояние, чтобы пяткам не было жарко. На первом этаже располагалась небольшая уютная кухонька, половину которой занимал стол, сколоченный отцом Сони из повалившегося в Лапушкино дуба. Перед домом её родители уже двадцать лет выращивали яблони, облепиху, черёмуху и даже китайские персики редких гостей в северных широтах. За деревьями, у дома, стоял мангал, над которым колдовала Ана, размахивая бумажным веером.
Чарли! радостно воскликнула она.
Привет! Чарли пробежала через сад и сжала её в объятиях.
Наконец-то! Тысячу лет не виделись.
Ну, как там Стокгольм? смахнув застрявший в волосах подруги лист, спросила Чарли.
Стоит, улыбнулась Ана. Но, как ни странно, здесь мне больше нравится. Приятно вернуться домой. А ты как? Я помню, что собираешься на новые курсы.
Да. Сегодня как раз было первое занятие. Очень интересно.
Ну что там, готова еда? высунувшись из окна, спросила Соня.
Почти! Ещё пару минут!
Пойдём тогда накрывать, позвала Мартуша.
Я через секунду! отозвалась Чарли.
Когда Мартуша ушла, она хитро посмотрела на Ану:
Ну, как там твой пшеничный швед?
Ой, не знаю, вздохнула Ана и принялась внимательно разглядывать овощи на мангале. Моё отношение к нему мечется от «он ненормальный» до «он лучшее, что со мной случалось».
Ох и любишь ты попадать в такие истории!
Какие «такие»? спросила Ана, переворачивая решётку гриля.
Любовно-приключенческие, пожала плечами Чарли. По таким можно и кино снимать.
Ладно, вроде готово. Поможешь? Возьми вот эту тарелку. Они поспешили в дом, где Соня и Мартуша уже украшали стол свежими еловыми ветками.
Ужин затянулся на несколько часов. Разговоры носились ласточками от темы к теме. Болтали про закон минимума Либиха и про снова зачем-то вошедшие в моду пластиковые босоножки. Так бы, наверное, и дальше сидели, но за окном завыли синие
волки они иногда пробегали к границе страны, что была в паре десятков километров, через Лапушкин лес.
Пойдём в гостиную? предложила Соня.
Затопили печь наверху. Начали трещать сухие берёзовые поленья. Комната наполнилась запахами сладкой гари, похожей на топлёную карамель. Девочки, по традиции, расстелили постель прямо возле печки. Мартуша перетащила из кухни старый радио-приёмник и поставила его между матрасами.