Во время первого тура по библиотеке Рами и Робина вышел поприветствовать сам преподобный Бэндинел и проводил в читальный зал для переводчиков.
Я не могу доверить это библиотекарю, вздохнул он. Обычно мы даем дурачкам возможность побродить здесь самостоятельно, а когда заблудятся, они могут спросить, куда идти. Но вы переводчики и способны по-настоящему оценить то, что здесь происходит.
Это был грузный мужчина с запавшими глазами, осунувшимся лицом и постоянно опущенными уголками губ. Но когда он шел по библиотеке, его глаза светились неподдельной радостью.
Начнем с главного крыла, затем перейдем в зал герцога Хамфри. По пути не стесняйтесь взглянуть книги нужно трогать, иначе они бесполезны, так что не волнуйтесь. Мы гордимся последними крупными приобретениями. Это собрание карт Ричарда Гофа, подаренное нам в 1809 году, Британский музей не хотел их брать, можете себе представить? А дар Мэлоуна десять лет тому назад значительно расширил коллекцию шекспировских материалов. Да, и всего два года назад мы получили собрание Фрэнсиса Дуса это тысяча триста томов на французском и английском языках, хотя, полагаю, ни один из вас не специализируется на французском Может, арабский? О да, это здесь; основная масса арабских книг Оксфорда находится в Институте, но у меня есть несколько томиков поэзии из Египта и Сирии, которые могут вас заинтересовать
Из Бодлианской библиотеки они вышли оглушенными и немного напуганными громадным объемом книг, оказавшихся в их распоряжении. Рами сымитировал обвисшие щеки преподобного доктора Бэндинела, но беззлобно; трудно было презирать человека, который так явно обожает копить знания ради самих знаний.
В конце дня главный привратник Биллингс провел для них экскурсию по Университетскому колледжу. Оказалось, что до сих пор они видели лишь небольшой уголок своего нового дома. В колледже, расположенном к востоку от жилых домов на Мэгпай-лейн, имелось два четырехугольных зеленых двора, а его каменные здания напоминали крепостные стены. По пути Биллингс зачитывал список именитых студентов и их биографии, включая дарителей, архитекторов и другие значимые фигуры.
Вон те статуи над входом это королева Анна и королева Мария, а внутри Яков II и доктор Рэдклифф А эти великолепные расписные окна в часовне в 1640 году создал Абрахам ван Линге, да, они очень хорошо сохранились, а Генри Джайлс из Йорка сделал витражи восточного окна Сейчас не идет служба, так что можем заглянуть внутрь, следуйте за мной.
Внутри часовни Биллингс остановился у памятника с барельефом.
Полагаю, вы знаете, кто это, раз уж вы студенты-переводчики.
Они знали. Робин и Рами постоянно слышали об этом человеке после приезда в Оксфорд. Барельеф был памятником выпускнику Университетского колледжа и широко признанному гению, который в 1786 году опубликовал основополагающий текст, определяющий протоиндоевропейский язык как язык-предшественник, связывающий латынь, санскрит и греческий. Сейчас этот человек был, пожалуй, самым известным переводчиком на континенте, если не считать его племянника Стерлинга Джонса, недавно окончившего университет.
Это сэр Уильям Джонс.
Сцена, изображенная на фризе, показалась Робину несколько обескураживающей. Джонс сидел за письменным столом, закинув ногу на ногу, а перед ним покорно, как дети на уроке, сидели три человека, явно индийцы.
Именно так, с гордостью произнес Биллингс. Здесь он переводит свод индусских законов, а перед ним на полу сидят несколько браминов, которые ему помогают. Думаю, только на стенах нашего колледжа изображены индусы. Университетский колледж всегда имел особую связь с колониями[21]. А вот эти головы тигров, как вы знаете, эмблема Бенгалии.
А почему только он сидит за столом? спросил Рами. Почему брамины на полу?
Ну, наверное, индусам так больше нравится, ответил Биллингс. Они любят сидеть, скрестив ноги, так им удобнее.
Ну надо же, сказал Рами. А я и не знал.
Весь субботний вечер они рылись в глубинах бодлианских книжных шкафов. При поступлении им дали список для чтения, но оба, опьяненные внезапной свободой, забросили его до последнего момента. В выходные библиотека закрывалась в восемь вечера. Рами и Робин пришли без четверти восемь, но одного упоминания Института перевода, похоже, оказалось достаточно, потому что, когда Рами объяснил, что им нужно, библиотекарь разрешил им оставаться сколько пожелают. Дверь отопрут для ночного персонала, и они уйдут, когда будет удобно.
К тому времени, когда они отошли из стеллажей, нагрузив сумки тяжелыми книгами, перед глазами у них все плыло от мелкого шрифта, а солнце уже давно село. Луна вместе с уличными фонарями освещала город слабым, потусторонним свечением. Булыжники под ногами казались дорогами, ведущими в другие столетия. Быть может, Оксфорд эпохи Реформации или Оксфорд Средневековья. Они шли в пространстве вне времени, вместе с призраками ученых прошлого.
Дорога обратно в колледж занимала меньше пяти минут, но они сделали крюк по Брод-стрит и окрестностям, чтобы продлить прогулку. Они впервые гуляли так поздно; им хотелось насладиться ночным городом. Шли молча, не решаясь нарушить чары.
Когда они проходили мимо Нового колледжа, от каменных стен эхом отразился взрыв смеха. А свернув на Холивелл-лейн, они увидели группу из шести или семи студентов в черных мантиях. Судя по походке, они возвращались не с лекции, а из паба.
Как думаешь, Баллиол-колледж? пробормотал Рами.
Робин фыркнул.
Они поступили в универ всего три дня назад, но уже усвоили местные традиции и стереотипы относительно разных колледжей. Эксетер годился для джентльменов, но не для интеллектуалов; Брасенос славился пьянками и вечеринками. Соседние колледж Королевы и Мертон просто не принимались во внимание. Мальчики из Баллиола, которые платили за обучение в университете больше всех, наряду с Ориелом, были больше известны как транжиры, а не как усердные студенты.
Когда Робин и Рами подошли ближе, студенты посмотрели в их сторону. Робин и Рами кивнули им, и некоторые кивнули в ответ, как принято среди университетских джентльменов.
Улица была широкая, а шли они с противоположной стороны. И спокойно прошли бы мимо, вот только один студент вдруг ткнул пальцем в сторону Рами и выкрикнул:
Что это? Вы это видели?
Его друзья со смехом оттащили его.
Да брось, Марк, сказал один. Пусть себе идут.
Нет, погоди, ответил Марк и вырвался из рук товарищей. Он замер, прищурившись на Рами в пьяной сосредоточенности. Его рука зависла в воздухе, все еще указывая на Рами. Да вы только посмотрите на него! Видите?
Пожалуйста, Марк, сказал тот, что стоял дальше всех. Не глупи.
Больше никто из них не смеялся.
Он же индус, не унимался Марк. Что здесь делает индус?
Иногда они приезжают в Оксфорд, сказал кто-то из его товарищей. Вспомни тех двух иностранцев на прошлой неделе, персидских султанов, или кто они там были
Кажется, припоминаю те, в тюрбанах
Но он в мантии. Эй! прокричал Марк, обращаясь к Рами. Как ты достал эту одежду?
Его тон стал угрожающим. Атмосфера накалилась, студенческое братство, если и было, испарилось.
Ты не имеешь права носить мантию, настаивал Марк. Сними ее.
Рами шагнул вперед.
Робин схватил его за руку.
Не надо.
Эй, я с тобой говорю! Марк уже пересекал улицу и шел к ним. В чем дело? Не говоришь по-английски? Сними мантию, ясно тебе? Сними!
Рами явно хотелось подраться он сжал кулаки и чуть присел, готовясь к броску. Если Марк подойдет ближе, стычка кончится кровью.
И Робин побежал.
Он ненавидел себя за это, чувствовал себя трусом, но не представлял, что еще можно сделать для предотвращения катастрофы. Потому что он знал ошарашенный, Рами последует за ним. И в самом деле, через несколько секунд он услышал за спиной шаги Рами, его тяжелое дыхание и ругательства, которые он бормотал себе под нос, пока они неслись по Холивелл.
А вслед раздавался смех, опять смех, только теперь уже не порожденный весельем. Студенты Баллиола улюлюкали, как обезьяны; их гогот отражался от кирпичных стен с удлиняющимися тенями. На мгновение Робин испугался, что за ними гонятся, что обидчики следуют по пятам отовсюду доносились шаги. Но это лишь стучала кровь в ушах. Те студенты их не преследовали: они были слишком пьяны, слишком взбудоражены и, конечно, уже занялись поисками следующего развлечения.
Но Робин все равно не остановился, пока они не добежали до Хай-стрит. Вокруг не было ни души. Только они одни тяжело дышали в темноте.
Проклятье, пробормотал Рами. Проклятье.
Прости, сказал Робин.
Не извиняйся, отозвался Рами, хотя и не посмотрел Робину в лицо. Ты поступил правильно.
Робин сомневался, что хоть один из них в это верит.
Теперь они оказались гораздо дальше от дома, но хотя бы вновь вернулись под свет фонарей и могли увидеть приближающуюся беду.
Некоторое время они шли молча. Робин не мог придумать ничего подходящего, все приходившие на ум слова тут же вязли на языке.
Проклятье, повторил Рами. Он резко остановился, положив руку на сумку. Кажется Погоди. Он покопался в книгах и снова выругался. Я потерял свой блокнот.
Внутри у Робина все сжалось.
На Холивелл?
В библиотеке. Рами прижал кончики пальцев к переносице и простонал. И знаю, где он в углу стола, я собирался положить его сверху, потому что боялся помять, но так устал, что, видимо, забыл.
А это не может подождать до завтра? Вряд ли библиотекарь станет его трогать, а если и уберет, мы можем просто спросить
Нет, там мои заметки, и я боюсь, что завтра нас попросят их прочесть. Я должен вернуться
Я сам его принесу, поспешил сказать Робин.
Ему казалось правильным, необходимым загладить свою вину.
Рами нахмурился.
Ты уверен?
В его голосе не было раздражения. Они оба знали то, что Робин не решался высказать вслух: в темноте Робин может сойти за белого, и если он наткнется на тех студентов из Баллиола, они не обратят на него внимания.
Это займет не больше двадцати минут, поклялся Робин. А когда вернусь, положу его у твоей двери.
Теперь, когда он остался в одиночестве, Оксфорд приобрел зловещий вид; свет фонарей был уже не теплым, а жутковатым, растягивая и искажая его тень на мостовой. Библиотека была заперта, но ночной смотритель заметил, как Робин машет рукой у окна, и впустил его. К счастью, это был один из прежних служителей, и он без вопросов пропустил Робина в западное крыло. В читальном зале царили кромешная тьма и холод. Все лампы были выключены; Робин видел зал только в лунном свете, струящемся с дальнего конца. Дрожа, он схватил блокнот Рами, сунул его в сумку и поспешил на улицу.
Он успел преодолеть лишь четверть пути, как вдруг услышал шепот.
Ему следовало ускорить шаг, но не то интонации, не то формы слов заставили его остановиться. Лишь когда Робин замер и напряг слух, он понял, что говорят по-китайски. Одно китайское слово, которое произносят снова и снова, все быстрее и быстрее.
Усин.
Робин осторожно выглянул за угол.
Посреди Холивелл-стрит стояли трое, все молодые и худощавые, одетые в черное два молодых человека и девушка. Они тащили сундук. Видимо, дно раскололось, потому что на мостовую вывалились серебряные пластины.
Все трое посмотрели на приближающегося Робина. Тот, кто яростно шептал по-китайски, стоял к Робину спиной и обернулся последним, когда его товарищи ошеломленно застыли. Он посмотрел Робину в лицо. У Робина бешено заколотилось сердце.
Он как будто смотрел в зеркало.
В свои карие глаза. На свой прямой нос и каштановые волосы, в точности так же падающие на глаза и кое-как зачесанные слева направо.
У молодого человека в руках была серебряная пластина.
Робин тут же понял, что тот хотел сделать. «Усин» на китайском означает «бесформенный, бестелесный, скрытый»[22]. Ближайший эквивалент на английском «невидимый». Эти люди, кем бы они ни были, пытались скрыться. Но что-то пошло не так, потому что серебряные пластины не помогали, и при свете фонарей все трое казались полупрозрачными, но уж точно не исчезли.
Двойник Робина бросил на него жалобный взгляд.
Помоги, взмолился он. И добавил по-китайски: Банман[23].
Робин так и не понял, что побудило его действовать недавний страх перед студентами Баллиола, полная нелепость происходящего или сбивающее с толку лицо его двойника, но он шагнул вперед и положил ладонь на серебряную пластину. Двойник Робина отдал ее без единого слова.
Усин, произнес Робин, вспомнив легенды, которые рассказывала ему мать о духах и призраках, скрывающихся во тьме. Бесформенных, бестелесных. Невидимый.
Пластина в его ладони завибрировала. Откуда-то донесся тяжелый вздох.
И все четверо исчезли.
Нет, исчезли не совсем то слово. Робин не мог подобрать нужное, запутался в переводе, не мог описать это состояние ни на английском, ни на китайском. Они существовали, но не как человеческие существа. Они стали не просто невидимыми сущностями. А вообще перестали быть сущностями. Они были бесформенными. Плыли по воздуху, расширяясь во все стороны, стали самим воздухом, кирпичной стеной, булыжниками мостовой. Робин не чувствовал своего тела, где оно заканчивается и где начинается, он был серебром, камнями, ночью.
В сознании пронесся леденящий страх. «А вдруг я не смогу вернуться?»
Через несколько секунд в конце улицы появился констебль. Робин затаил дыхание, сжав пластину с такой силой, что по руке стрельнула боль.
Прищурившись, констебль уставился прямо на него, но не увидел ничего, кроме темноты.
Их здесь нет, выкрикнул он через плечо. Попробуем поискать в парке
И побежал дальше.
Робин выронил пластину. Он больше не мог ее держать, просто не чувствовал ее. Свою руку он тоже не чувствовал, просто пытался оттолкнуть от себя серебро.
И у него получилось. Воры снова материализовались в ночи.
Быстрее, поторопил второй юноша, блондин. Засуньте их за пазуху и бросьте сундук.
Нельзя просто бросить его, возразила девушка. Они его найдут.
Тогда уберите обломки и пошли.
Все трое начали собирать серебряные пластины с мостовой. Робин на мгновение заколебался, не зная, куда девать руки. Но потом наклонился и начал помогать.
Он до сих пор не осознал нелепости ситуации. Но смутно понимал, что происходит что-то противозаконное. Эти люди не могут быть связаны с Оксфордом, Бодлианской библиотекой или Институтом перевода, иначе не шатались бы ночью по улицам, одевшись в черное и скрываясь от полиции.
Самым правильным и очевидным в этой ситуации было бы поднять тревогу.
Но по непонятным причинам ему казалось, что нужно им помочь. Он не пытался понять, а просто действовал. Он словно провалился в сон, играл в пьесе, зная все свои реплики, хотя все остальное было загадкой. Это была иллюзия с собственной внутренней логикой, и по какой-то неизвестной причине Робин не хотел от нее избавляться.
Наконец все серебряные пластины оказались за пазухами и в карманах. Робин отдал ту, которую забрал, своему двойнику. Их пальцы соприкоснулись, и Робин ощутил холодок.
Пошли, сказал блондин.
Но никто не пошевелился. Все смотрели на Робина, явно не понимая, как поступить с ним.
А если он начала девушка.
Нет, твердо заявил двойник Робина. Ты же не станешь?