Русское общество в лице наиболее образованных граждан, в том числе и из национальных меньшинств, воспользовалось осложнениями в международной обстановке для удовлетворения собственных политических амбиций. После нападения Японии, в ответ на патриотические призывы известного общественного и политического деятеля, марксиста-либерала, П. Б. Струве в его открытом «Письме к студентам» последние на страницах того же журнала отвечали: «Не будем мешать наших криков с их криками Останемся во всяком случае самими собой, и к крику да здравствует Россия не забудем всякий раз прибавлять свободная. А так как это слишком длинно для уличного крика, лучше всего эти три слова заменить испытанными двумя долой самодержавие»35. По признанию поэтессы З. Н. Гиппиус, в литературных кругах «война произвела мало впечатления чему помогало, вероятно, и ея далекость. К тому же никаких перемен от нея не ожидали разве только торжества и укрепления самодержавия, потому что в первое время держалась общая уверенность, что японцев мы победим»36. Но в то время, когда царь курировал судостроительные заводы, где спешно заканчивалось строительство кораблей 2-й Тихоокеанской эскадры, и неоднократно выезжал к войскам, отправляющимся на фронт (за 1904 г. Николай II буквально исколесил Россию), левые круги злорадствовали по поводу военных неудач, а в обывательской массе, не имевшей никакого представления о трудностях войны и считавшей японцев ничтожным врагом, «макаками»37, как их называли (хотя сами в своих стремлениях были не выше макак), отсутствие русских побед вызывало досаду и нарекания на власть, что умело подогревалось оппозицией всех сортов. Назначение нового министра внутренних дел князя П. Д. Святополка-Мирского с его демократическими воззрениями, провозгласившего «эпоху доверия», придало смелости революционным настроениям Россия просто взорвалась политикой в прессе и выступлениях на улицах, хотя и власти стали действовать активнее в отношении бунтовщиков. Всё внимание общества сосредоточилось на вопросах внутренней политики (даже церковь пыталась использовать ситуацию для установления большей своей независимости от государства), о войне вспоминали только для того, чтобы возмущаться её ведением. И хотя ожидаемое падение Порт-Артура стало настоящим «политическим землетрясением» в России, интеллигенция яро злословила и даже приветствовала победу японцев, 2-я Тихоокеанская эскадра была своего рода символом державы, последней надеждой, государю хотелось верить в чудо. Вести о трагедии в Цусиме русское общество приняло с почти нескрываемым злорадством: «Война уже давно ведется только потому, что победа нужна, отчаянно нужна для спасения самодержавия Вот с какой миссией шел на уничтожение флот Рожественскаго, вот ради чего сражается и идет навстречу поражениям армия Линевича!!»38 писало «Освобождение». Русское общество было всецело увлечено борьбой против власти во имя коренного преобразования существующего строя. Всё чаще происходили вспышки и национальных междоусобиц держава на глазах ослаблялась изнутри.
На международной арене Россия оказалась фактически в изоляции. Париж не желал рисковать своими отношениями с Англией. Германская же дипломатия (не обращая внимания на англо-японский пункт договора, согласно которому Англия объявит войну той стране, которая нарушит нейтралитет в пользу России) сразу оценила выгоды, которые открывает трудное положение России. Германия стала снабжать русскую эскадру углем. Сам кайзер в этот период активно использовал личную переписку с царем, подталкивая того к решительным мерам на Востоке.
Понимая, что военные успехи Японии достигли своего пика, вместе с тем, что Германия всё больше проявляет имперские амбиции, союзники спешили на мировую. Ещё в апреле 1904 г. под сенью германской опасности Англия и Франция урегулировали все спорные территориальные вопросы, заключили «сердечное соглашение» и стали разрабатывать проекты окончания русско-японской войны. Однако англо-французский союз в Санкт-Петербург восприняли как антирусскую демонстрацию и слышать не хотели о посредничестве английских представителей. Посредничество по заключению мира Николай II принял от президента США Т. Рузвельта в мае 1905 г. Русская делегация в начале июля выехала в США, в город Портсмут, где должны были проходить переговоры. Её возглавил бывший министр финансов С. Витте.
На переговорах Япония первоначально заняла жёсткую позицию, потребовав в ультимативной форме от России полного ухода из Кореи и Манчжурии, передачи российского Дальневосточного флота, выплаты контрибуции и согласие на аннексию Сахалина. Президент Т. Рузвельт считал правильными эти требования и даже в критический момент переговоров послал личное послание к царю, где просил того принять его добрый совет, иначе Россия «потеряет Восточную Сибирь, которая была завоевана героизмом ее сынов в течение последних трех столетий»39. Однако «искренний призыв, призыв по зову сердца»40 из Вашингтона не произвел впечатления на русского монарха.
Переговоры были сложными, несколько раз оказывались на грани срыва. В удачном их исходе большая заслуга принадлежит настойчивому и последовательному С. Витте. 23 августа 1905 г. стороны заключили соглашение: Россия передала Японии права на аренду части Ляодунского полуострова с Порт-Артуром, южную часть острова Сахалина, признавала Корею «сферой японских интересов». Стороны обязались вывести войска из Манчжурии, использовать железнодорожные линии исключительно в коммерческих интересах, не препятствовать мореплаванию и торговле.
Известия об условиях Портсмутского мира в Японии вызвали волну возмущения, в Токио произошли уличные беспорядки. В России оппозиционеры обрушились на Витте, утверждая, что он «предал интересы России», «пошел на сговор»41.
В 1910 г. комиссия военных специалистов составила историю русско-японской войны. Ознакомившись с ней, император сказал одному из составителей, генералу П. Симанскому: «Сегодня я получил еще новое доказательство того, что сделал ошибку, заключив мир с Японией»42. В этой истории упоминались воспоминания бывшего японского посла в Лондоне, барона Гайяши, тогда только что опубликованные, где говорилось, что Япония к лету 1905 г. воевать больше не могла. Ф. А. Керенский позднее обоснованно замечал: «Если бы Витте знал тогда положение Японии так же, как Теодор Рузвельт, то исход переговоров в Портсмуте был бы другой»43
Русское общество жило идеями преобразования, в которых переплетались разные стремления, одни искали элементарное улучшение экономического быта, другие преследовали цели получения политических свобод и т.п., но их всех объединяло общее, все прежнее, что выражалось монархизмом, русским деспотичным, считалось отжившим и должно уйти в небытие. Внутри страны ситуация осложнялась крайними проявлениями оппозиции, фактически в стране была развязана террористическая бойня. К примеру, по данным А. Гейфмана общее число государственных чиновников, убитых и покалеченных террористами, за период 19051907 гг. достигло почти 4500. К этому числу следует добавить 2180 убитых и 2530 раненых частных лиц непредумышленным случайным образом. Таким образом, общее число жертв за этот небольшой период составил 9000 человек. Всего же с 1901 по 1911 гг. жертвами террористических актов стали около 17000 человек. Но стремление отстоять свое достоинство вообще расширило рамки вседозволенности, способствовало большего проявления отклоняющегося поведения, в том числе и криминальной формы, что в свою очередь благоприятствовало количественному росту мелкой преступности. В официальной хронике этот плод эмансипированности российского общества вылился в появление специального раздела, посвященного самой актуальной проблематики: «Грабежи, убийства, бомбы».
Террористические акты захлестнули страну. Но в этом явлении существует закономерная, поразительной гнусности, особенность общества, стремившегося к свободе, которая выражается в абсолютной беспринципности во имя выживания, собственного благополучия, поскольку у свободы нет никаких рамок, соответственно, выживания и благополучия системы, в которой он находится. В настоящее время исследователи пришли к заключению, что половина терактов была произведена при посредстве самого охранного ведомства, и не трудно понять, только для того, чтобы обосновать свое возросшее существование и данные повышенные полномочия.
В ситуации все увеличивающейся напряженности, как бы прислушиваясь к «земле», власть идет на некоторый компромисс. В ноябре 1904 г. министр внутренних дел Мирский разрешил провести земский съезд, но попросил участников заняться обсуждением «практических вопросов земской жизни». Однако в атмосфере социальной напряжённости, добиться регламентации было практически невозможно. Съезд высказался за введение представительных учреждений и установления в стране демократических свобод. Неудачная русско-японская война лишний раз продемонстрировала несостоятельность самодержавия.
3 января 1905 года началась стачка рабочих Путиловского завода в Санкт-Петербурге. Через пять дней в забастовке принимало участие 150 тыс. человек, с требованием установления минимальной заработной платы, отмены сверхурочных работ и установления 8 часового рабочего дня. Однако их требования администрацией предприятия были отвергнуты. Возникла идея составить петицию лично императору. Священник-социалист*, толстовец Г. А. Гапон (18701906), имевший преобладающее влияние в рабочей среде (чем дал сильную пощечину всем революционерам), возглавлявший «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» (по образу зубатовских организаций) подал идею шествия к Зимнему дворцу для вручения царю петиции с изложением требования демократических свобод, улучшения жизни рабочих и созыва Учредительного собрания на основе всеобщего равного голосования. Требования петиции носили идеалистический характер и еще отражали настроение простых людей к царю, как к своему защитнику. Похоже, что сам Гапон верил царю и, несмотря на свои революционные взгляды, как простой обыватель считал, что царь не знает положения вещей, от него скрывают волю своего народа (правда, 8 января он уже предчувствовал неудачу).
Утром 9 января 1905 г. более 100 тысяч рабочих с семьями направились к Зимнему дворцу, одетые по-праздничному, в руках несли иконы, хоругви и портреты Николая II в надежде на принятие их царем. Такой массовой и в то же время мирной акции в России еще не было. Царь растерялся, но в то же время не хотел идти на уступки простой черни. Еще 8 января в город были введены войска с целью блокировки центра Санкт-Петербурга. Сам Николай II с семьей удалился в Царское село. В беспорядках, в отчете на имя императора 10 января сообщалось: в результате воскресного выступления погибло 96 человек и ранено 333. Впоследствии сведения были уточнены: погибло 130 и ранено 299 человек. В дневнике Николай II записал: «Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные безпорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего Дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!» И пунктуальное окончание записи: «Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь»44.
Мирской был уволен в отставку за то, что своей мягкостью он расшатал порядок. Новым министром внутренних дел стал друг великого князя Сергея Александровича, бывший московский губернатор А. Г. Булыгин. Для смягчения общей ситуации император все же принял 19 января депутацию рабочих, к которым обратился с речью: «Знаю, что не легка жизнь рабочаго. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение». Но в то же время заметил: «Но мятежною толпою заявлять Мне о своих нуждах преступно»45.
Через пять дней после трагического шествия к царю с обращением выступила православная церковь. «Вот уже скоро год, как Россия ведет с язычниками кровопролитную войну за свое историческое признание насадительницы христианскаго просвещения на Дальнем Востоке
1
2
3
После Кровавого воскресения Гапон скрылся и бежал за границу. Он полностью разуверился в царе и теперь готовился к народному восстанию. За границей Гапон представлял собой, по выражению Л. Д. Троцкого, фигуру почти библейского стиля. Он встречался с Ж. Жоресом, Ж. Клемансо и другими лидерами европейских социал-радикалов. В Лондоне виделся с П. А. Кропоткиным. Открыл банковский «Фонд Гапона», куда стекались пожертвования на русскую революцию. В мае-июне 1905 г. продиктовал свои воспоминания, которые первоначально вышли в переводе на английском языке. Гапон встречался так же с Г. В. Плехановым и В. И. Лениным, вступил в РСДРП. Через посредника Гапон получил 50 тыс. франков от японского посланника для закупки оружия и доставки его русским революционерам. Но пароход «Джон Крафт», на котором перевозилось оружие, сел на мель вблизи русских берегов, и почти весь груз достался полиции. В апреле 1905 г. свежеиспеченный социал-демократ* провел в Париже конференцию социалистических* партий с целью выработки единой тактики и объединения их в Боевой союз. В мае того же года вышел из РСДРП и при содействии В. М. Чернова вступил в партию эсеров. В это время в «Воззвании ко всему крестьянскому люду» Гапон писал: «Гой ты, народ православный, хотя обнищалый и забитый, но еще великий! / Проснись! / Встань, расправь свои косточки и оглянись же сам кругом хорошенько, распознай своих ты лютых врагов, а, главное, Соловья Разбойника Краснаго огеннаго, Вампира Крылатаго, Кровососа Николая II Романова! / И крикни зычно богатырским голосом на все поля, луга и земли Российския: «Не нужно нам кровопийцы! На суд душегубца царя, на суд всего народа русскаго! Долой навсегда и его змеиное отродье! «
1
2
Однако и у эсеров Гапон не смог долго ужиться, и под предлогом «политической безграмотности» вскоре был исключен. По мнению эсеров, поведение Гапона объяснялось его крайним себялюбием. «Совершенно не понимая необходимости партийных программ и партийной дисциплины, считая деятельность революционных партий вредной для цели возстания, он глубоко верил только в себя, был фанатически убежден, что революция в России должна произойти только под его руководством»48 вспоминал С. Анский (Раппопорт).
После амнистии, объявленной манифестом 17 октября 1905 г., Гапон вернулся в Россию. Однако это было нежелательно для власти и Витте настоял на его отъезде за границу, в свою очередь, обязуясь добиться возобновления деятельности закрытых отделов «Собрания», возместить убытки, причиненные «Собранию» их закрытием, и добиться легализации Гапона с дозволением ему вернуться к участию в делах «Собрания».
Выехав вновь за границу, Гапон начал давать многочисленные интервью, в которых хвалил политику Витте и критиковал тактику революционеров. На иностранных журналистов Гапон производил впечатление убежденного сторонника графа Витте. Однако после ареста Санкт-Петербургского Совета рабочих депутатов и подавления Московского восстания в декабре 1905 г. отношение власти к Гапону вновь меняется, в газетах появились статьи, что он провокатор расстрела рабочих 9 января, уличали его в связях с полицией и получения денег от японского агента. В январе 1906 г. деятельность «Собрания» была запрещена.