От кухни до комнаты майора, которая находилась на четвертом этаже южной башни, путь был неблизкий, и к тому времени, как добралась до его двери, Обри запыхалась, ноги дрожали. Ей не хотелось входить в клетку льва, но делать нечего придется! Предварительно постучав, она вошла, поставила поднос у кровати и пересекла комнату, чтобы раздвинуть плотные бархатные шторы.
Тут же из-за полога кровати послышалось недовольное ворчание. Лоримеру не нравился распорядок, на котором настаивала Обри, но тем не менее каждое утро теперь она заставляла его пить кофе с тостами: ему необходимо было есть.
Доброе утро, майор, поздоровалась она приветливо. Ваш кофе. Прошу вас, сядьте и выпейте его, пока горячий.
Хм, это опять вы? процедил Лоример сквозь зубы после очередной порции ругани, сопровождаемой икотой и натужным кашлем. Снова пришли мучить меня?
К сожалению, сэр, потому что остальные сегодня на осенней ярмарке. Разве вы не помните?
Обри очень надеялась, что он забыл про грубую стычку, которая произошла между ними накануне вечером.
Да, да, черт бы вас побрал! прогремел он, здоровой рукой отдергивая в сторону полог кровати. Я пьяница, а не идиот.
Майор с трудом сел на кровати и с подозрением оглядел Обри. Прошлым вечером он был в стельку пьян и сегодня выглядел не лучшим образом: в ночном белье, с отекшим бледным лицом и огромным животом, хотя все тело высохло до костей. А переругались они из-за того, что он опять не съел ни кусочка за обедом.
Прошу вас, выпейте кофе и съешьте тост. Обри сложила руки перед грудью, не собираясь отступать. Я настаиваю.
Ах-ах-ах! закатив глаза, фальцетом жеманно передразнил он Обри. Миссис Монтфорд, я должен вам напомнить, что в этом доме распоряжаюсь я, а не вы! Я буду есть, черт побери, то, что мне хочется, и, черт побери, когда мне хочется. И смените позу благочестия на что-нибудь более приемлемое для женщины.
Майор, опустив руки, строго проговорила Обри, нельзя столько пить и отказываться есть. Вы совсем не думаете о своем здоровье.
Ее слова были встречены такой отборной бранью, пусть и произнесенной шепотом, что она покраснела до корней волос.
Майор Лоример, следите за своим языком! в ярости выкрикнула Обри.
Следить за языком! Есть эти мерзкие тосты! Боже, до чего скучно жить! прорычал Лоример возмущенно и смахнул поднос на пол.
Обри едва успела отскочить. Кофейник перевернулся, и по ковру растеклось темно-коричневое пятно; тосты, джем, масло все превратилось в отвратительное месиво.
Ах какая неприятность, миссис Монтфорд, ехидно заметил Лоример. Пропал мой завтрак.
Ничего подобного! огрызнулась Обри и принялась собирать посуду и столовые приборы. Сейчас я спущусь и приготовлю другой поднос. И на этот раз вам придется есть вареные яйца.
Терпеть не могу эту дрянь!
Тем не менее вам придется это съесть. Обри бросила на него мрачный взгляд и выпалила: А если вы этого не сделаете, то, клянусь богом, я вылью все ваше виски из погреба в ров и сама приготовлю вам на ужин баранью ногу уж ее-то вы съедите!
Это была пустая угроза, но ничего лучшего придумать Обри не могла. Подняв поднос и выпрямившись, она увидела, что лицо майора аж побагровело от негодования.
Вы не посмеете! рявкнул Лоример. Вы не прикоснетесь к моему виски, или я, ей-богу, выгоню вас ко всем чертям без рекомендации!
Но ничего подобного он не сделает, и они оба это знали. Он к ней привык, она значительно упростила ему жизнь. Несмотря на отвратительный характер майора, они даже подружились, и Обри могла позволить себе такое, за что любой другой был бы тут же уволен.
Пожалуйста, сэр, давайте не будем ссориться, как можно доброжелательнее сказала Обри, коснувшись его руки. Это очень расстраивает слуг. Вчера вечером они испугались, как бы мы не поубивали друг друга.
Но ведь сейчас здесь слуг нет, так? сказал сварливо майор. Они все ушли в деревню.
Если вы будете так сквернословить, нас услышат и из деревни, парировала Обри.
Лоример неожиданно успокоился: перестал ворчать и вытер рот морщинистой рукой, покрытой россыпью пятен, потом проворчал:
Ладно, несите эти мерзкие яйца: так и быть, попробую.
Спасибо, сэр. И еще принесу мягкое масло, как вы любите.
Она собралась уйти, но он неожиданно схватил ее за руку и хрипло спросил:
Обри, где мальчик?
Уже не в первый раз он назвал ее просто по имени, но каждый раз при этом его взгляд становился каким-то стеклянным и немного смущенным, что было очень странно.
Прошу прощения, майор, о ком именно вы спрашиваете?
О мальчике! Твоем мальчике! ответил раздраженно он. У нас ведь нет других мальчиков!
Дженкс взял Айана с собой на ярмарку.
Майор никогда не заговаривал об Айане, поэтому Обри была весьма озадачена.
А-а. Майор сжал губы и сразу стал таким же, как обычно. Да, Айан. Бетси говорила, что он что-то там себе сломал, когда рухнула башня.
Да, сэр, ребра.
Хм Майор снял ночной колпак и поскреб голову под сальными волосами. Дайте-ка мне вон то портмоне. Да нет же, черт вас возьми, вот ту деревянную шкатулку на туалетном столе.
Когда Обри нашла наконец то, что нужно, и принесла к кровати, майор, открыв шкатулку, за золотую цепочку вытянул оттуда карманные часы и, положив их ей в руку, сказал грубее, чем обычно:
Вот, отдайте это мальчику.
Обри в недоумении смотрела на лежавшие у нее на ладони тяжелые, как камень, часы, которые, несомненно, были из чистого золота.
Но, майор, я не могу
Никаких «не могу»! крикнул Лоример. Отдайте их мальчику, черт побери!
Некоторое время Обри с состраданием смотрела на него. Белок его здорового глаза пожелтел, нос приобрел форму луковицы, испещренной синеватыми прожилками, кожа лица стала дряблой и болезненно-серой.
Зачем, сэр?..
Дженкс сказал, что мальчик пытался оттащить меня в сторону, когда посыпались камни, буркнул майор, нахмурившись, хотя в этом и не было необходимости. Он смелый. Эти часы подарил мне твой отец летом, после Тулузы. Мне они ни к чему, а вот мальчонке пригодятся.
Я не могу взять такую вещь, сэр. Как вы сказали, я всего лишь служанка.
Обри попыталась вернуть часы, но он резко оттолкнул ее руку.
Разве я отдал их вам? фыркнул майор. Это для мальчика. На корпусе этой штуки выгравировано название нашего полка. Я хочу, чтобы он знал, что дед его был героем.
Хорошо, я возьму их, но при одном условии.
И что вы надумали на сей раз?
Вы должны позволить доктору Креншоу осмотреть вас. Ваше здоровье внушает мне опасения. Обещайте, что примете его и выполните все, что он назначит.
На мгновение челюсть майора задрожала, но Обри не могла сказать отчего: то ли от негодования, то ли от слабости.
Ну что же бросил он наконец. Приведите сюда этого негодяя, если думаете, что от него будет хоть какая-то польза. Завтрашний день меня вполне устроит. Давайте пригласим его к чаю! Быть может, потом мы сыграем с ним в роббер или в пикет. И запрокинув голову, Лоример расхохотался, словно закудахтал.
Итак, сегодня ей удалось заключить две сделки, к своему удовлетворению подумала Обри, положив часы в карман.
Благодарю вас, сэр. Сейчас я принесу вам яйцо, а потом отправлю записку Креншоу, сказала она твердо.
Непременно, миссис Монтфорд, произнес он язвительно, и Обри уже взялась за ручку двери, когда голос майора остановил ее: Погодите, Обри.
Да, майор?
Вы и мальчик Никто не знает, что вы здесь?
Никто, сэр.
Отдайте часы мальчику, непременно.
Да, майор, но чуть позже
Ах, позже? Но почему?
Он еще слишком мал, сэр, чтобы уяснить суть подарка, выдавила Обри, отводя взгляд в сторону. Я отдам ему часы в день совершеннолетия, если вы не против.
Лоример что-то пробормотал, кивнув, и Обри восприняла это как согласие.
Уже закрывая за собой дверь, она подумала: «Совершеннолетие Айана. Боже мой, как же еще до этого далеко и в то же время так близко». Пока шла по пустому коридору, она ощущала, как у нее в кармане тяжело покачиваются часы, и, казалось, слышала их тиканье.
Глава 3
В офисе графа Уолрейфена ранним утром всегда было многолюдно. Клерки, рассыльные и политические подхалимы сновали взад-вперед с правовыми документами, законодательными предложениями и неотложными письмами, так как, в отличие от большинства английских аристократов, Уолрейфен занимался политикой не как дилетант, а как профессионал.
Пожалуй, единственный, он не пропустил ни одного заседания в палате общин. Титул, полученный по наследству, обеспечил ему место в палате лордов, и там он вел себя так же. У него хватало терпения выслушивать многочасовые выступления, в том числе обличительную речь Пиля, посвященную вопросу освобождения от католицизма, и даже участвовал в прениях.
Сам Уолрейфен считал себя тори, хотя далеко не все признавали его таковым. Графа побаивались. Когда этого требовала ситуация, Уолрейфен мог быть резким, надменным и даже жестким, но о более серьезных его недостатках вслух не говорили, потому что он был не просто либералом, а таким, что мог вызвать недоумение у всего Уайтхолла. Граф считал, что английские суды без разбору всех преступников отправляют на виселицу, что правительство морит голодом свой народ. Он с открытым сердцем принял бы в парламент ирландцев, не гнушался дружбой с этим смуглым щеголеватым еврейским выскочкой Бенджамином Дизраэли, консерватором до мозга костей, был крайне дерзок в своих политических высказываниях. Не всем это было по душе. Уолрейфен был не прочь кого-нибудь и подразнить, если это шло на пользу дела.
В это утро у него, как всегда, не было ни минуты свободной, к тому же мучила ноющая головная боль, поскольку приходилось заниматься проблемами личного характера, а Уолрейфен терпеть этого не мог. С автоматической точностью он выполнял свою повседневную работу, подписывал десятки документов, лежавших на письменном столе, и передавал их Уортуислу, своему давнему поверенному.
Благодарю вас, милорд, после каждого полученного документа говорил тот и, кряхтя, отвешивал поклон. При этом очки его в серебряной оправе сползали на кончик носа.
Когда все было подписано, рассыльные, выстроившиеся за дверью, вздохнули с облегчением. Смайт, дворецкий, по очереди их впускал, чтобы каждый мог сам представить то, что требовало внимания его сиятельства безотлагательно. Уолрейфен бегло просматривал каждый документ, что-то зачеркивал или, наоборот, добавлял, затем ставил подпись, и рассыльный отправлялся туда, откуда был прислан.
Что еще, Смайт? обратился Уолрейфен к дворецкому, когда Уортуисл исчез в своем кабинете.
Кашлянув, Смайт развернул свой список и сделал шаг вперед:
Во-первых, милорд, сэр Джеймс Сиз хочет уточнить, ждать ли вас в половине четвертого на открытие нового хирургического отделения в больнице Святого Фомы.
Я встречусь с ним чуть раньше.
Да, милорд. Смайт сделал пометку в своем списке. Во-вторых, леди Кертон прислала записку насчет завтрашней встречи в Обществе Назарета.
Это все? А теперь запишите: обед на семь человек в гостиной после встречи с губернатором. Позаботьтесь, чтобы подали черепаховый суп для леди Делакорт, и разыщите бутылку бордо девятого года для преподобного мистера Амерста.
Хорошо, милорд.
На столе секретаря зазвонили маленькие часы, и, взяв календарь его сиятельства, он напомнил:
В час у вас завтрак с премьер-министром и министром внутренних дел в Уайтхолле, сэр.
Неужели я был настолько неосмотрителен, что согласился на такое?
Изобразив улыбку, Уолрейфен отодвинул кресло с твердым намерением подняться наверх и переодеться, но передумал. Огилви и Смайт переглянулись.
Что-то еще, милорд? кашлянув, нерешительно спросил дворецкий.
Утренняя почта, Смайт, машинально просматривая оставшиеся на столе бумаги, ответил Уолрейфен. Это все?
Ну да. Вы ожидали еще что-то, сэр?
Понятно. Уолрейфен снова переложил листы. Пожалуй, нет, не очень уверенно сказал граф, покачав головой.
Он все-таки встал и направился к лестнице, но пока шел по коридору и поднимался в свои апартаменты, какая-то тревожная мысль продолжала его преследовать. Столько сообщений, столько писем, но чего-то не хватало Чего? И тут его осенило: письма от миссис Монтфорд! Прошло уже больше двух недель, как от нее не было ни строчки, что довольно странно: с тех пор как его дядя нанял эту женщину, Уолрейфен лишился покоя. И вот за две недели ни одного письма. Неужели его молчание все-таки довело ее до крайности? Или она ушла? А может, дядя Элиас что-нибудь выкинул?
Сплошные вопросы, и ни одного ответа. Так и с ума сойти можно. А головная боль не отступала, в висках стучало.
«Все дело в том, вдруг подумал Уолрейфен, что пора завести любовницу. Хватит терзаться из-за бывшей мачехи и ее нового мужа, думать о какой-то экономке с ее проклятыми письмами и тем более переживать из-за Кардоу. Нужно просто поискать удовлетворения среди дам полусвета или молодых вдовушек». Он почти сожалел, что отпустил Иветту или Ивонну? но та стала жаловаться, что он слишком мало уделяет ей внимания, а это раздражало.
Вероятно, ее нисколько не заботило, что половина лондонцев живут в нищете, что дети вынуждены заниматься проституцией. Она не могла понять, зачем столько времени отдавать работе. Все, что ее беспокоило, гармонирует ли шляпка с перчатками.
Эти рассуждения привели Уолрейфена к выводу, что и любовница не избавит его от боли, которая последнее время почти не отступала.
С тихим проклятьем Уолрейфен толкнул дверь своей спальни, чтобы переодеться, но едва Бидуэл, его камердинер, успел снять с него сюртук, как в комнату постучали и вошел дворецкий, явно встревоженный.
Милорд, только что принесли сообщение
Подождет, оборвал его граф. У меня деловой завтрак.
из Кардоу, закончил дворецкий.
Из Кардоу? Уолрейфен отстранил Бидуэла с шейным платком в руках. Что случилось?
Плохие новости, милорд, печально улыбнулся Смайт.
Это дядя Элиас?
Увы, сэр, тихо ответил Смайт, майор Лоример скончался.
Боже мой! На мгновение Уолрейфен закрыл глаза. Как, Смайт? Что случилось?
Неприятное дело, сэр, пробормотал дворецкий. Местный мировой судья требует, чтобы вы немедленно приехали в Кардоу.
Это само собой разумеется. Но при чем здесь мировой судья?
Дело в том, что смерть вашего дяди не была естественной, еще сильнее помрачнев, ответил Смайт.
Уолрейфену стало так плохо, что подкосились колени, и неожиданно в глубине души он остро ощутил свое одиночество. Святые небеса, как это могло случиться? Он опять подумал о плохо завуалированных предупреждениях миссис Монтфорд, но дядя Элиас всегда казался ему неуязвимым.
Как он умер? тихо спросил граф.
В наступившей тишине было слышно, как возится Бидуэл, доставая дорожные корзины.
Его застрелили, сэр, наконец ответил Смайт.
Застрелили? Кто? За что? Уолрейфен не верил своим ушам.
Вроде бы в дом забрался грабитель.
В Кардоу? Но как? Там высокие зубчатые стены, в нижние окна вставлены решетки, да и находятся они на высоте тридцати футов. Кроме того, в замке два внутренних двора, а ворота держат надежно запертыми.
Замки могли взломать, сэр, предположил Смайт.
Только не те, мрачно возразил Уолрейфен. Кардоу же крепость. Никто никогда не мог проникнуть в этот замок без предварительной договоренности во всяком случае, за последние восемь столетий.
Ах ты боже мой! пробормотал Смайт, но граф его уже не слушал.
Сообщите премьер-министру, Смайт, что я вынужден перенести встречу, передайте в Общество Назарета, что я не смогу присутствовать, и пошлите записку леди Делакорт на Керзон-стрит, чтобы она была готова в три часа выехать в Кардоу, распорядился Уолрейфен.