Деревянные заборы сменялись плетенками, а те прозрачными заборчиками из крашеных жердочек.
Перед многими домами и хатками раскинулись приусадебные участки. Тут и там деловито бродила домашняя птица: сердито провожали нас гуси; куры опасливо юркали из-под колес; на чьем-то заборе сидела летучая индоутка.
Вот, детишки играют в прятки, шуруя по всей улице. Когда мы проезжали мимо, они все застыли, уставившись на машины любопытными глазками. Старики упрямо сидели на лавках и отмахивались от мух зелеными веточками ореха. Грозили деткам, чтобы те не попали под машину.
На углу, у зеленого забора, сидела за деревянным столом целая компания старушек. Шумные и веселые, они играли в лото на копейки.
Станица буквально тонула в зелени: тут и там росли высокие орехи. На перекрестках раскинули жгуты-ветви могучие ивы. Зеленели россыпью плодов придорожные сливы.
Сквозь хлипенькие заборы можно было видеть личные огороды людей. Там аккуратными рядочками росла картошка, а в стройных шеренгах ждала созревания зеленая кукуруза.
Когда мы достигли центра станицы, многое преобразилось. Кончились тихие домишки и огороды. Здесь, на площади, перед красного кирпича зданием сельского совета раскинулся рынок.
Кашевой загудел в клаксон, требуя прохода, когда многочисленные зеваки заполонили дорогу перед машиной. Казалось, чего тут только не продавали: молоко и овощи, одежду и посуду, хлеб и душистые булочки.
Выглянув из окошка, я с наслаждением вдохнул сладковатый аромат свежего хлеба. Он был так силен, что глушил собой даже стойкий запах машинного масла, что царил в кабине. Когда я почувствовал запах хлеба, в голове тут же пробежала мысль о моем доме. О моей семье.
Однозначно было ясно, что неизвестно каким чудесным образом, после смерти в две тысячи двадцать третьем, я перенесся в восьмидесятые. Почему так произошло? Я не знаю. Но я совершенно точно убедился, что попал в свое же прошлое. Пусть и с незначительными изменениями. Однако, оно было настоящим и живым. Все тут можно было потрогать и попробовать. И это до конца не укладывалось в голове.
Мысль о том, что я снова молод, снова полон сил и способен почти на все, будоражила. Я ведь вновь могу прожить свою жизнь так, чтобы ни о чем не жалеть! Чтобы не допустить ошибок прошлого. И чтобы не допустить разлада в моей семье.
Если на дворе восьмидесятые, то дома все еще хорошо. Мама и отец живут душа в душу. Большая дружная семья Землициных по-прежнему собирается во дворе, за широким столом. Соседи приходят в гости, чтобы отведать вместе скромный летний ужин. А Светлана, моя сестра, еще жива. От этих мыслей мне стало так тепло на душе, что я не сразу осознал, что улыбаюсь, уставившись в совершенно голубое небо.
А потом почему-то пришли другие, темные воспоминания, без которых, впрочем, было не обойтись.
Никогда я не думал, что моя работа юристом лишит меня семьи. А тогда, сорок лет назад, когда я покинул родную Станицу, а с ней и родной колхоз, где трудился шофером, все, казалось, совершенно иным. Думалось, будто я расту, от ручного труда к умственному. От баранки, перехожу к книге и кодексу. Тогда это виделось мне решением. Решением, как пережить смерть близкого человека.
После гибели Светы, моей сестры, Красная стала для нас ни родиной, а проклятым местом. Уж много времени прошло, а это преступление так и осталось нераскрытым. Оно разделило жизнь моей семьи на до и после. Произошло это в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. То есть у меня еще восемь лет до смерти Светы. И я сделаю все, чтобы спасти ее, мою семью и мою судьбу. Мне дан шанс изменить мою жизнь и жизнь близких. И я им воспользуюсь по полной.
Внезапно я вспомнил, как долго обивал пороги сельсовета, и даже конторы следственного управления Армавира, после смерти сестры. Потом сам пытался искать убийцу. Но тогда ничего не вышло. Мать захандрила, а отец страшно запил.
Я насильно увез родителей в город, подальше от Кубани. А потом смог поступить в хороший институт, получить образование. Тогда мог ли я подумать, что когда-нибудь вернусь в это место? Нет. Более того, не мог подумать, что захочу вернуться.
Когда я учился на юриста, в нас вбивали основную мысль: права гражданина главное в советском государстве. И все они должны быть равными. Каждый должен иметь возможность их защитить. А мы, юристы, эту защиту обеспечивали.
Но когда рухнула страна, начались девяностые, правее стал тот, чей карман больше набит валютой. И тот юрист становится богаче, кто лучше может защитить права тех самых, новых правильных людей. Пусть даже такая защита не всегда связана с законными методами.
Я богатым так и не стал. Ни обогатился в девяностые, ни поднялся в двухтысячные. Хотя постоянно видел способы и возможности. И правильные люди ко мне тоже ходили. Уж репутация профессионала у меня была. Но когда они понимали, что со мной не получится обтяпать дел, то быстро убегали к конкурентам. Ведь через Землицына не выйти на судей. Через Землицына не пропихнуть взятку. Через Землицына не узаконить самовол на чужой земле. Нет. Это не к Землицыну. И моя честная репутация сыграла со мной злую шутку.
Не теми ты принципами руководствуешься, говорила мне дочка-юрист, поэтому так и останешься с дырявым карманом.
Я был рад, что оставил это все за спиной. Что теперь моя жизнь будет другой. Я сделаю ее такой, какой сам захочу.
Машина притормозила, и я выжал тормоза, чтобы замедлить ход покатившегося газона. Мы поехали с горки, Кашевой включил пониженную передачу, чтобы машиной было проще управлять. Бричка, запряженная толстенькой кобылкой, прижалась к обочине. Лошадь, сторонясь больших машин, опасливо подала голову в сторону самосвала, оскалила желтые зубы.
Почему-то я вспомнил, как отец в детстве катал меня на бричке. Именно в этот момент мне больше всего захотелось вернуться домой, к родным. Посмотреть на отца и мать. Увидеть сестру Светлану. Увидеть наш дом. Первый дом Землициных на Кубани. Дом, построенный моими родителями и стоявший в станице до самой моей смерти, которая для меня случилась час назад. Так, в этих раздумьях, я проехал всю станицу.
Проследовав по главной улице Ленина в самый ее конец, машины добрались до гаража. Окруженный высокими бетонными плитами ограждения, он представлял из себя широкую стоянку, с десяток ремонтных боксов, да небольшую контору, где сидели завгар, экспедиторы и механики.
Больше ста машин: от самосвалов до молоковозок покоились прямо здесь, под открытым небом. Вот только сейчас гараж был почти пуст. Все ушли на рейсы.
Когда мы въехали в высокие, распахнутые настежь железные ворота, я увидел, что лишь несколько сломанных машин стояли на своих местах. Их хозяева-шоферы суетились вокруг, ища и устраняя поломки.
Странно, нахмурился я, а с этой, что не так?
Немного на отшибе, в дальнем конце площадки, стоял самосвал. Это была самая распространенная модель в линейке ГАЗ-53. Самосвал выглядел совершенно обычно, за исключением того, что на его зеленом свежеокрашенном кузове большими трафаретными буквами светилась белая надпись: Белка.
Странным было не то, что машина стояла на отшибе. И меня удивила даже не надпись на кузове. Странным мне показалось именно то, что она просто стояла. Совершенно без дела.
Ведь известно, что исправные машины в колхозе без дела не стоят. Для них всегда найдется работа. Почему не нашлась для Белки, я не знал. Сломана? Тогда почему не ведется ремонт? Исправна? Тогда что она бездельничает?
Как только мы въехали во двор, Кашевой отволок ГАЗ на свободную стоянку. Затем остановился. Загрюкали двери самосвалов. Кашевой и Боевой выпрыгнули из кабины цистерны. Я тоже выбрался наружу. Принялся отцеплять трос от машин.
Когда посмотрел на Кашевого, заметил, что он просто изменился в лице. Побледнел, а губы его и вовсе, казалось бы, стали синими и мелко подрагивали.
Тебе что, плохо, что ли? скручивая трос спросил я.
Плохо, сглотнул Кашевой, будет плохо.
Почему?
А вон, спрятал он глаза и кивнул украдкой куда-то вперед. Я проследил за взглядом шофера.
На стоянке, метрах в пятидесяти от нас стоял ГАЗ-52. Под его капотом копался какой-то мужичок. Другой же, высокий и поджарый, с костлявым, очень злым лицом, стоял у колеса. Совершенно не стесняясь, костлявый сверлил взглядом Кашевого.
Пашка Серый, сглотнул Кашевой, не уехал в рейс. Поломался, видать.
Слушай, не понял я, а что ты его так боишься? Че он тебе сделает?
Ничего-то ты не знаешь, нахмурился Кашевой, ну и не лезь лучше. Ты его и так уже зацепил. Теперь не отделаешься. И мне жизни не будет. Ну тебе то еще неплохо, ты далеко от Пашки живешь. А мы с ним, Кашевой шмыгнул носом, соседи. Да еще и свояки.
Да ладно тебе, я смотал жесткий трос, будет лезть, мне скажи. Я ему живо по шее надаю.
Угу, неопределенно ответил Кашевой, а потом его глаза испуганно расширились.
Я обернулся. Пашка Серый энергичным широким шагом шел к нам.
Глава 3
Однако, шел Серый не один. Бок о бок с ним шагал другой мужик, которого я не знал. Высокий, но слегка сутулый, он носил грязноватые брюки и клетчатую рубашку с коротким рукавом. Черные с сильной проседью волосы выбивались из-под серой фуражки. На суровом лице синела щетина. Взгляд жестких глаз упал на меня.
Опять поломался, с ходу, без приветствия, ответил синещекий, чего случилось-то?
Серый же стал рядом с синещеким, скрестил руки на груди, но говорить не спешил. Я заметил, как Серый бросил на Кашевого злобный взгляд.
Коробка, пожал я плечами, завыла, как потерпевшая. Передачи включаться перестали. А потом и вовсе клина поймала. Думаю, подшипник развалился.
Подшипник? Поджал губы синещекий мужик, так я тебе выдавал подшипник только три дня тому.
Выдавал подшипник, значит. А. Этот мужик, видать, механик по ремонту. Складом заведует. Выдает запчасти для машин. Только странный он. Я совсем его не помню. Может, просто позабыл? А, может, и вовсе не было его в моем прошлом. Как Серого и Кашевого, например.
Ну что поделать, пожал я плечами, видать, снова из строя вышел. Выдайте мне новый, я отремонтирую.
Новый? Синещекий нахмурился, Новый тебе подавай? Тот, что я тебе выдал три дня назад, был новый! А теперь все! А может, и не в подшипнике дело вовсе? Может, он с неприязнью посмотрел на меня, передачи втыкаешь так, что коробки и ломаются?
В каком это смысле? нахмурился я
А в таком, что непонятно, где вас только таких учат! Как что-нибудь в руки попадет, так что дай, что выбрось! Ты, наверно, одним местом в прошлый раз коробку чинил, вот и поломалась! А теперь хочешь новые казенные запчасти получить?! Шиш тебе! Вот вычтут из зарплаты стоимость запчастей, тогда и выдам!
Вычтут? Это с какой это стати? Что там сломалось, нужно еще посмотреть, а если это новая запчасть, так и тут нет ничего удивительного, что она вышла из строя. Может быть, брак. А в своих силах я уверен. Я еще в армии неплохо научился с машинами работать, а позже, в гараже, мои навыки только улучшились. Уж кто-кто, а я к машинам подход знаю. И если чинил коробку тот, другой я, молодой, еще до переселения, так и в нем я уверен. Потому слова механика меня просто разозлили.
А ты кто, мужик? я хмыкнул, Что ты раскричался, как баба на базаре? Или забыл, как по-людски разговаривать надо?
Серый, под взглядом которого, Кашевой совсем поник, встрепенулся и удивленно посмотрел на меня.
Кто? Я? Растерялся механик. Видимо не ожидал он такого отворота от молоденького паренька, да я щас
Либо говори спокойно, продолжил я, либо иди по своим делам. Без тебя запчасти достану, если уж нужно будет. И все равно мне, кто ты тут есть, хоть механик, хоть папа римский.
Механик злобно уставился на меня, но глаз я не отвел. Несколько мгновений продолжался наш зрительный контакт, но синещекий не выдержал и спрятал глаза.
Тоже мне, забубнил Механик себе под нос.
А ты что такой смелый? Вклинился вдруг Серый, Рожа что-то больно интеллигентская. Я в прошлый раз тебе сказал, что ты гараж с обсерваторией перепутал и от своих слов не откажусь. А дядьку моего не трогая. Ни то с подбитым глазом уйдешь!
С подбитым глазом, говоришь? Сказал я ледяным тоном, да так, что Серый аж в лице переменился, ну, давай. Попробуй. Я тебя быстренько в поликлинику отправлю. А за рожей, ты, лучше, за своей присматривай. А то, глядишь, всех девок в колхозе распугаешь.
Серый тоже уставился злобно и даже сжал кулаки, но шагнуть ко мне не решился.
А ну! Отставить! Рыкнул кто-то, и этот голос был знакомым.
Потасовка тут же закончилась. К моему удивлению, я увидел, как и механик и Серый вытянулись почти по струнке.
Со стороны приземистого здания диспетчерской к нам шел низенький полноватый мужичок. Его пушистые брови строго свелись к переносице, а пышные усы спрятали верхнюю губу искривленного в недовольстве рта. Активно работая толстыми крепкими руками, он быстро топал к нам. Когда приблизился, сложил руки на груди.
Серый, Землицин, начал он, снова вы тут свою шарманку завели? Я вам сказал: личные конфликты, давайте-ка решать за пределами гаража, и не кулаками, а по-человечески! А если нет, так я поставлю дисциплинарный вопрос!
Этого мужика я вспомнил сразу. Михаил Федотыч Штанько, завгар наш. Хороший мужик. А вот что у нас с Серым за личный конфликт, было неясно. Так и чесался у меня язык, спросить это у Пашки. Если бы не его спесивое поведение, я б на Серого и не посмотрел бы. Ну теперь все. Проблему нужно решать.
А тут еще и механик ни с того ни с сего на меня напал. Мне казалось, что они оба и Серый и механик, дуются на меня по одной и той же причине. Тем более, они родственники. Все, хватит гадать. Разузнаю в чем тут дело прямо сегодня. И пресеку на корню весь этот конфликт.
Да поломал машину, надувшись и скрестив руки на груди, сказал механик, и требует запчасти! А я ему, мол, сначала разбери коробку, глянь, может, так справишься, без замены деталей, механик перевел взгляд на завгара, ты ж знаешь, Федотыч, у нас щас с запчастями туго. Вот-вот начнем старые машины потрошить.
Врешь, значит? Спросил я у механика ухмыльнувшись, Вместо того, чтобы у тебя машины исправно ходили, запчасти, не пойми про что, бережешь? Не сваришь с тобой каши, хоть и старым опытным мужиком ты кажешься, заявил я, ой не сваришь.
Механик удивленно округлил глаза. В глазах его блеснул страх. Испугался, видимо, что молодой парень не боится целого механика. Спустя мгновение, он злобно нахмурился, открыл было рот, но завгар опередил его:
Егор Степаныч, ты что-то сам не свой в последнее время. Может, случилось чего?
Механик, которого звали Егором Степановичем, загадочно переглянулся с Пашкой Серым, поджал обветренные губы. Повременив пару мгновений, заговорил:
Что у меня случилось? Нервничаю! Запчастей не хватает, партии задерживают, да и списки я видел. На новые коробки расходников вообще с гулькин нос нам поставить смогли. Что у них там твориться?
Мда, вздохнул Федотыч, я уже не раз в правление писал, чтоб поставили вопрос поменять поставщика. А они все с этим тянут, да тянут!
А у нас уборка на подходе! Не унимался Степаныч, вон стоят машины, все как одна, не на ходу! А еще сколько нуждаются в обслуживании? На честном слове держаться, а тут новенький, посмотрел он на меня с укором, только машину получил, и давай ее ломать! Лучше б баранку так усердно крутил!
Ты лишнего не болтай, Степаныч, хмыкнул я, я сказал, разобрать и глянуть надо. Там, наверняка, развалился подшипник. Брак. Раз уж я недавно только менял его, деталь могла попасться некачественная.