Хорошее место. Тихое. То, что надо, для убийства, разве нет?
Внезапно, но уголки губ Мира дёргаются, прежде чем он успевает подавить смешок.
Аделард мрачнеет.
Смотрю, вам двоим весело.
Я приседаю на корточки и понимаю, что у земли неподалёку от воды проходит почти что незаметная тропинка. Наверное, люди любят тут прогуливаться по выходным или выходить на пробежку перед рабочим днём. Но даёт ли мне это что-то, чем я могу доказать свою незаменимость? Даёт ли мне это немного времени, чтобы я смогла придумать, как выкрасть свои кости? «Просто сделай вид, будто знаешь, что делаешь, говорю я себе, проводя ладонью по влажной от росы траве. Потому что ты знаешь. Если тут была замешана магия, только ты сможешь сказать».
Кто нашёл тело? спрашиваю.
Я, признаётся Лав после паузы. Все её отрепетированные речи и улыбки пропали, и под маской напускного дружелюбия и блестящих серёжек она оказывается обыкновенной, усталой девушкой. Заметив немой вопрос в моих глазах, Лав опускает плечи. Не смотри на меня так. Мы с Джасной снимаем квартиру неподалёку, и тут можно срезать до ближайшей автобусной остановки, я каждый день по несколько раз тут ходила. Но не могу даже думать теперь о том, чтобы ночевать в одиночестве, без неё. Слава ангелам, Мир позволил мне пожить у него.
Снова озадаченно смотрю на землю. Могла ли Джасна бежать здесь от кого-то? Или за кем-то? Мог ли какой-то ритуал, участницей которого она невольно стала, пойти наперекосяк? Однако я не знаю ни одного ритуала, который включает в себя тело, обращённое в серебряный камень. Камень значит камень, мёртвая значит мёртвая. «Или»
А где она лежала? спрашиваю я, указывая пальцем. Тут?
Лав кивает.
Прямо тут? А где тело сейчас?
Сдвинув брови, Мир присаживается на корточки рядом со мной.
Полагаю, в морге, говорит Аделард, наблюдая за нами. А что?
Не захоронено? скашиваю глаза на Мира, однако он не отвечает.
Нет, отзывается вместо него Аделард. Обычно всегда ясно, кто в компании друзей занимает должность так называемого негласного лидера, кто принимает решения, а кто этим решениям следует. Однако Мир с Аделардом? Загадка. Кажется, будто Мир нарочно держится в тени, наблюдает, делает пометки в уме, однако ничего не предпринимает. Вопрос лишь: до каких пор?
То есть тела у вас нет? настаиваю я, всё ещё глядя на Мира. Мне хочется протянуть руку и встряхнуть его, заставив мне отвечать. И я ведь могу это сделать, он достаточно близко.
Тоже измерив взглядом расстояние между нашими коленями и придя, очевидно, к схожим, но неприятным для него выводам, Мир стискивает челюсти и поднимается. Ни слова.
С чего нам держать мёртвое тело у себя? В шкафу? голос Аделарда звучит наполовину с изумлением, наполовину с отвращением.
Потому что вы либо мне врёте, говорю я, тоже выпрямляясь, либо идиоты. Либо и то и другое. Вокруг ни единого признака борьбы или же того, что было использовано смертельное заклинание. Если бы Джасна умерла на этом самом месте из-за магии, трава бы вокруг тоже выглядела мёртвой. Однако она даже не пожелтевшая или обожжённая, и всё здесь так, словно ничего и не произошло. Что может означать лишь одно. Джасна не мертва.
Диковинный стон вырывается изо рта Лав, что-то среднее между ужасом и облегчением.
Поясни, требует Мир.
«Я и правда незаменима».
Ну, эта техника, обращающая людей в статуй из металла, в общем-то не предназначена для убийства. Она как ловушка. Ты же сам сказал, Мир, серебряный покров предназначен для того, чтобы тело заморозить, сохранить. Логично, что кто-то мог бы сделать это, чтобы потом подбросить труп через месяц-два куда-нибудь подальше от настоящего места преступления, когда все улики уже исчезли. Но опять же, зачем подбрасывать труп, который всё ещё заморожен в серебре, не расколдовав? Тогда же трюк становится очевидным. Вашего убийцу что, прервали, не дав завершить начатое? Тут? Сомневаюсь.
Получается, Джасну бросили тут специально? глаза Лаверны округляются.
Киваю.
Её и полагалось найти в таком виде. Теперь она кажется мёртвой на вид и на ощупь, но на самом деле лишь застыла в моменте. Я читала в одной из книг Влада о подобных ритуалах. Тогда мне казалось, что если буду знать все хитрости, то никто не сможет перехитрить меня. Как же я ошибалась.
Святые ангелы. А это больно?
Нет, Лав, не больно. Ты не дышишь, ничего не чувствуешь, не понимаешь, что время идёт. Это как бесконечный момент между сном и пробуждением.
Поморщившись, Ади спрашивает:
С тобой было так же?
Нет, я знала, что моё время ускользает. Однако вопрос заключается в том, кто и почему оставил спящую девушку в качестве послания? Предупреждения? Если она должна была напугать играющих с магией, то явно не напугала. Украдкой смотрю на Мира. Расправив плечи, он стоит теперь спиной к нам, невозмутимо и сдержанно, глядя куда-то на воду. Лаверна сказала, что Мир с Владом были или до сих пор являются? друзьями. А Мир спрашивал, убил ли меня Влад «Нет, но это же абсурдно!» Только не Влад. Он ведь был тем, кто изначально дал мне шанс стать сильной, не может он быть нашим убийцей.
Получается, мы можем разбудить Джасну? уточняет Аделард.
Качаю головой.
Только тот, кто проводил ритуал, может обратить ритуал. Это плохо, но в то же время и хорошо. Если Мир думает, что Влад виновен во всём происходящем, то он тоже будет Влада искать, как и я. А это даёт мне причину задержаться рядом подольше, не просто притвориться полезной, а по-настоящему помочь в расследовании, тем самым помогая себе.
Но есть кое-что, что мы можем попробовать, я гляжу на Лаверну, а потом на Ади. Я знаю одно зелье, которое может помочь нам заглянуть в последние воспоминания Джасны. Мне понадобятся кое-какие травы, её личная вещь, например платок или перчатка, и «Магия, которой я больше не владею».
И ты не можешь это сделать, словно прочитав мои мысли, Мир с пугающей быстротой разворачивается.
Нет, могу! вру я. Слишком поспешно, слишком неприкрыто, но мне ведь нужно выглядеть полезной. Зелье называется морокс.
Погодите, разве Нилам называет ту дрянь, которой приторговывает в ночном клубе, не мороксом? спрашивает Лав. Она выкинула вафлю в кусты и теперь снова медленно становится прежней, уверенной собой.
«Нилам». Парень, который ночью возмущался из-за моего воскрешения. Ещё один человек, который знает, кем теперь является Полина, ещё один стражник моей истинной натуры.
Да, я ему позвоню, вытаскивая из кармана телефон, Мир отправляется в сторону главной аллеи. Никаких прощаний, никаких «идите за мной», никаких благодарностей.
Как заметила Ярослава, это зелье, Аделард многозначительно смотрит на Лав, а не наркотик, чтобы им приторговывать.
Отвечая, Лав корчит гримасу:
Нет, Ади, это наркотик, если он взбалтывает тебе мозги и оставляет их поджаренными как куриные крылышки.
Раздражённо вздохнув, Аделард лишь отправляется следом за Миром, в который раз тактично отказываясь от спора. Будто его натренировали вести себя как джентльмена.
Знаешь, забавно, глядя им вслед, Лаверна медлит рядом со мной. Этот ваш Влад увидел в тебе что-то особенное, Яра, а? Что-то, что убедило его выбрать тебя в качестве друга да ещё и сделать тебя ведьмой потом. И в итоге ты оказалась способна убить, сколько, семь человек? она отряхивает руки, смахивая вафельные крошки. Интересно, что такого Влад увидел тогда в Мире, чтобы с ним подружиться. И на что способен сам Мир?
Часть II
Давным-давно Жизнь влюбилась в Хаос.
Однако Хаос уже любил.
Смерть.
«Сказка о сломленном короле»
10. Мир
Может, поговорим наконец, Мир? спрашивает Аделард, нагоняя меня. Ветви деревьев над головой качаются на холодном ветру, а в небе собираются тучи.
Не о чем разговаривать.
Да ну? Как насчёт мёртвой ведьмы, дышащей у меня за спиной? теперь голос Ади не звучит настороженно, как звучал, когда он разговаривал с Ярославой. Ему не хватает вежливой сухости, которую привили Аделарду родители.
Нет.
Как насчёт Влада?
Я прислушиваюсь, чтобы убедиться, что Ярослава и Лаверна идут за нами. Трава шелестит в такт их шагам.
Нет.
Ади не напирает, этим меня удивляя. Я с трудом сдерживаю желание повернуть голову и взглянуть ему в лицо, чтобы понять почему. Он ведь обычно никогда не упускал возможности меня поучать: никогда с тех пор, как его отец и мой решили, что мы должны быть друзьями, какими были и они; с тех пор, как мы с Ади подрались у всех на глазах, и наши разбитые в кровь губы убедили их в обратном. Аделард Лишан обожает правила я их ненавижу, он им следует я же умудряюсь только нарушать. Он оправдывает ожидания своего отца, мне же никогда так и не удалось заставить моего мной гордиться. Нам не суждено было становиться друзьями.
И всё же мы друзья.
Ты опять это делаешь, Мир.
Что?
Ади драматично вздыхает.
Что, Лишан?
Пытаешься добиться успеха во всём сразу. Найти убийцу, присмотреть за ведьмой, спасти Джасну. Вывести меня из себя? С магией или без, ты не можешь
Мой взгляд буравит его висок, и я стараюсь изобразить столько недовольства на лице, сколько только могу, однако каким-то образом в душе у меня оказывается не так уж и много негативных эмоций. Каким-то образом после часов, проведённых с Огонёчком, у меня вообще нет эмоций. Эмоция это она, она слова и поступки, а я всего лишь звук, наполняющий пространство шагами рядом с ней. Как в сердце у мёртвой девчонки может быть столько всего?
Аделарда не обмануть моим сердитым взглядом. Когда мы были помладше, это срабатывало, но не теперь. Ади запинается на полуслове, но всего на мгновение, и моё поведение его скорее веселит, чем беспокоит, а потом его губы складываются в усмешку, когда мы огибает кустарник на углу аллеи.
Ты не можешь быть идеальным, Мир.
Кто сказал?
* * *
Ты ведёшь себя эгоистично, сказал отец, поймав меня, когда я попытался сбежать из дома впервые. Десять лет назад мне было всего девять, но я до сих пор слышу в голове его укоризненный голос, словно это было вчера. Что подумают люди? Что ты не счастлив?
Я был счастлив. Должен был быть. В конце концов, это ведь мой день рождения, и дедушка подарил мне собаку. Каждый ребёнок мечтает о собаке, верно?
Всё не так уж плохо, продолжал отец, взяв меня за подбородок и повернув лицом к кухонному окну, чтобы рассмотреть пунцовый отпечаток на моей щеке, который через пару дней превратится в уродливый, чёрный синяк. В следующий раз будешь думать, прежде чем бегать так быстро, да?
Я не ответил, глядя в окно. Зима снаружи всё окрашивала в белый: фонари, автомобили, дороги Я обожал, как снег скрипит у меня под ботинками.
Мир? Обещаешь?
Да.
Умница, удовлетворённо кивнув, отец отпустил меня. Приложи лёд на пару минут, а потом возвращайся на праздник.
И вот, праздник. Наш пентхаус напоминал мне музей, потому что Соён, новая жена отца, которую он подцепил в какой-то командировке, всегда следовала своему стилю: зеркалам в золотых рамах, антикварным вазам и картинам с мифическими сюжетами. «Место должно соответствовать владельцу, говорила она. Будучи лучшим адвокатом в городе, твой отец заслуживает только лучшего». Может, была права. Но она так заботилась о репутации, что порой не замечала, как нелепо выглядели её попытки: за роскошью не оставалось жизни.
Однако все ведь приходили к нам ради роскоши, так? Не ради жизни.
Я не мог сосчитать, скольким гостям улыбался в тот день и сколько раз слушал, каким отличным адвокатом однажды стану. «Точно как твой отец», повторяли в унисон гости, которые смеялись над моим синяком и говорили, что скоро я вырасту серьёзным и взрослым, и все мои детские проблемы перестанут меня волновать.
Девчонки и дорогие машины, ухмылялся папа Аделарда. Вот, что скоро будет тебя волновать.
«Откуда вы знаете?» хотелось мне спросить. Каждый говорил о том, кем я стать должен, и никто о том, кем я уже был. Однако они выглядят так решительно, эти взрослые Я им верил.
Теперь не могу вспомнить ни одного их поздравления, ни одного подарка, не помню даже, что подарил мне на девятый день рождения отец, но помню дедушку и его собаку. Мою собаку. Белого хаски, чьи серебряные глаза блестели как две луны в ночи.
Он будет твоим другом, когда почувствуешь себя одиноко, сказал дедушка. Всегда выслушает. Будет играть и, охраняя твои сны, спать рядом.
А потом щенок вдруг оказался у меня на руках, такой маленький комок меха и тепла. Я уставился на него в изумлении. Каждый ребёнок мечтает о собаке, но не я. Собаки верные и бескорыстные, а эта выглядела так, словно уже мне доверяла. Я ничего не сделал, лишь взял щенка на руки, и его глаза уже смотрели на меня так, будто он готов идти за мной на край света. «Он не может идти за мной. Я хочу сбежать. Один».
Как мы его назовём? голос у дедушки был добродушным, но сильным, непоколебимым, даже когда отец бурчал, что подобные подарки бесполезны, мачеха жаловалась, что собака притащит в дом грязь, а младший брат визжал от радости. Старика, кажется, ничто не могло сбить с пути. Дедушка был точно скала, точно море; он единственный говорил о том, кем я уже являюсь, а не кем должен стать.
Не знаю. Но я знал. Имя пришло ко мне, будто давно уже ждало своего часа. Аамон? Как в той сказке, что ты мне рассказывал. В сказке о ведьмаках, которые некогда жили среди людей: у одного из них был фамильяр, собака с орлиными крыльями. Тот Аамон наделял своего хозяина множеством талантов, даровал красноречие, невидимость и даже бессмертие. Аамон мог примирить врагов, а мог и развязать войну.
Глаза дедушки одобрительно сверкнули.
Хорошее имя, Мир. Могущественное. И всё же именно у дедушки всегда находилось имя для каждого. Для собаки, для бури, для улыбки. Особое слово. Вдохновляющая сказка. Не одна из тех банальных о драконах и рыцарях, которые непременно спасают королевства, какие мне читала мачеха до того, как у неё родился собственный сын. Нет, его сказки были из тех, что заставляют просить ещё, не с «жили они долго и счастливо», а с вопросительным знаком в конце. Знаком, который оставлял тебе выбор. О Герое без доспехов, который хотел спасти мир, но потерпел неудачу, за что был назван Злодеем; о Смерти, которая желала дарить жизнь, но была создана, чтобы её отнимать; об Ангеле, чьи крылья сгорели, и он уже не мог вернуться в рай.
Вот, кем тебя сделали глупые сказки деда, говорил отец. Мечтателем. Мечтатели не выживают на этой земле.
Не веди себя как тиран, Гриша. Я тебя не этому учил, возражал дедушка. Мир всего лишь ребёнок.
«Тиран». Я тогда не знал, что означает слово. Но запомнил его. Какая поразительная вещь, человеческий язык: что бы хорошее или плохое мы ни делали, всегда создаём слово, чтобы это назвать. Как трофей или предостережение.
Он мой ребёнок, и я не позволю тебе погубить всё, над чем я тружусь всю свою жизнь! срывался в ответ отец. Я делаю всё это ради него.
Потом прошло несколько лет, и дедушка умер. И все его сказки исчезли вместе с ним.
И я наконец сбежал. С Аамоном, который уже не был крошечным щенком, а вырос большим, верным псом. Другом. Помню, я купил сигареты, потому что дедушка курил, уселся на мраморные ступеньки набережной, трепля пушистую шею Аамона, и вдохнул никотин. Запах напоминал мне о нём. Я представлял, будто дедушка снова сидит рядом, представлял, как он молчит долгую минуту, прежде чем начать новую сказку. Мне не хотелось верить, что его больше нет, ведь это означало, что всего того, о чём он мне рассказывал, тоже больше не будет. Не будет его слов и надежд. Это означало, что я остался один, что он проиграл, и у меня больше нет иного выбора, кроме как стать таким же, как отец.