Как думаешь, Тео, как долго я здесь пробуду? спрашиваю я своего друга, пока достаю из чемодана рубашки, нижнее белье и пижамы. У нас с Тео у каждого своя тумбочка и кровать. В комнате есть телевизор, размещенный на столе между двумя комодами, и игровые приставки Super Nintendo и Nintendo 64. На стенах висит несколько постеров. Интересно, получится ли у меня принести сюда свои любимые постеры из старой спальни?
Тео плюхается на кровать, наблюдая за тем, как я распаковываю вещи:
Как долго? Думаю, навсегда.
Навсегда?
Так сказала мама.
У меня защемило в груди. Навсегда.
Тетя Келли мне почти ничего не сказала. Она сказала лишь, что детали не имеют значения и единственное, что важно это то, что я в безопасности. Что со мной все будет хорошо.
Но навсегда это ведь очень долго. Интересно, почему она решила, что это не так важно.
Все стало очень запутанно со времен «Страшной Ночи». Так много незнакомых людей, так много вопросов, на которые я не знал, как отвечать. Тетя Келли сказала мне, что их называют социальными работниками и терапевтами и что они хорошие, поэтому помогут оставаться мне в безопасности.
На некоторое время я остался у тети Келли. Она сказала, что мы должны ждать чего-то под названием «Судебное заседание» оно скажет нам, что делать дальше. Я не ничего не понимал, но предположил, что это место, где мы с Тео иногда заседаем после игры в мяч.
У тети Келли отличный дом. Она живет прямо к границе со штатом Иллинойс, в маленьком таунхаусе в Висконсине. Ее кошку пришлось закрыть в прачечной, чтобы она снова меня не покусала, но каждый раз, когда я проходил мимо, та яростно на меня шипела. Я плохо спал, а большинство блюд было для меня слишком острыми, но тетя Келли была милой и хорошо ко мне относилась. Она насыпала мне полную руку Skittles каждый вечер перед сном, убирая все фиолетовые конфетки. Я не люблю фиолетовый. Тетя Келли сказала, что дантист может на нее рассердиться за это, но, по крайней мере, я буду засыпать «с чувством сладкого на душе».
Я сажусь на кровать, когда уложил в комод всю одежду. Какие-то вещи взяты из моего старого шкафа, а что-то новое от тети Келли. Я кладу старые вещи поверх новых, чтобы надевать их первыми.
Я обматываю вокруг пальца торчащую из покрывала нитку, как вдруг Тео бросает мне что-то. Это мягкая игрушка в виде бабочки.
Что это? удивляюсь я, сжимая ее в руках. Она мягкая и яркая, но выглядит как девчачья игрушка.
Бабушка разрешила мне выбрать игрушку для нового малыша, пожимает плечами Тео. Я сказал родителям, что назову ее Бабочка, так как родилась девочка, но это имя им не понравилось.
Почему?
Да не знаю. Они сказали, что детей в честь жуков не называют, но потом взяли и дали ей имя по названию месяца. Это тоже не очень-то похоже на имя для людей.
Размышляя над всем этим, я опускаю взгляд на розово-желтую игрушку в виде бабочки.
Она тебе нравится, Тео?
Он ложится головой на подушку и кладет руки под шею. А затем, вздыхая, говорит:
Да, она мне правда нравится. Даже больше, я ее люблю.
Больше, чем свои видеоигры?
Да, наверное, так же.
Мне вспоминается наш разговор возле подъездной дорожки у моего дома, рисуются в воображении образы грандиозных приключений и сражений. Мечи и оружие. Лабиринты и монстры.
А в центре всего этого маленькая принцесса.
Интересно, Тео все еще хочет представлять, что мы герои, как Марио и Луиджи? И как только я открываю рот, чтобы узнать у него, хочет ли он создать наше собственное великое совместное приключение с Джун в роли принцессы, он опережает меня, словно прочитав мысли.
Мы будем защищать ее: ты и я, говорит Тео, глядя на потолочные светящиеся в темноте стикеры с изображением галактики. Я Марио, а ты Луиджи. А Джун Принцесса Пич.
Ладно, говорю я ему.
Ты же все еще хочешь, да? Не забыл?
Я быстро качаю головой:
Я не забыл. Мы будем оберегать ее от всех плохих вещей в мире.
Когда я говорю это, то понимаю, что еще не знаю, как это сделать.
А потом в голову приходит мысль, что моя мама тоже не знала.
* * *
Я резко просыпаюсь, разбуженный громким плачем.
Я вскакиваю с постели, по лбу струятся капельки пота, грудь сжало от ужаса.
«Прости меня. Не спускайся вниз. Закрой уши».
Мое сердце колотится так, будто вот-вот вырвется из груди, и, когда этот плач раздается снова, я закрываю уши.
Сначала я не понимаю, где нахожусь. Воспоминания обрушиваются на меня, как лавина, и мне кажется, что я дома, иду по лестнице с Бабблзом, крепко прижимая его к себе для защиты. Мама сказала, что защитит меня, но ее здесь нет. И я не знаю, где она.
Так тихо. У меня учащается дыхание. Что-то не так, но я не понимаю что.
Мне страшно.
Я хочу к маме.
Видимо, я произношу это вслух, потому что Тео отвечает:
Все в порядке, Брант. Это всего лишь Джун. Он поднимается на кровати с другой стороны комнаты; зеленый ночник в виде динозавра, расположенный на нашей общей тумбочке, наполняет комнату тусклым неоновым светом. Она делает так каждую ночь. Не бойся.
Когда страх рассеивается, мое сердцебиение начинает понемногу успокаиваться. Я убираю руки от ушей и смотрю на друга сквозь темноту.
Мне кажется, ей грустно.
Ага. Мама говорит, что дети часто плачут, потому что им что-то нужно.
Интересно, что же ей нужно? Когда мне было страшно или грустно, я всегда тянулся к Бабблзу. С ним мне сразу становилось спокойнее.
Меня осеняет я откидываю одеяло и слезаю с кровати.
Я сейчас вернусь.
Ты куда?
Я хочу помочь Джун.
Я все еще не разобрался, нравится она мне или нет, но я должен ей помочь. Я не хочу, чтобы она грустила, как я. Оглядываю комнату, наполненную зеленым свечением, поднимаю мягкую игрушку-бабочку, торчащую из-под кровати, и на цыпочках пробираюсь в коридор. Детская малышки Джун находится прямо за углом, ее тихий плач ведет меня сквозь темноту. Когда я заглядываю внутрь, меня встречают брыкающиеся ножки и заплаканное личико.
Я сжимаю игрушку:
Привет, Джун. Я Брант.
Я говорю очень тихо, практически шепотом, и не думаю, что она меня слышит. Джун все еще дрыгает ножками, ручки сжаты в маленькие кулачки. Ее глаза зажмурены, рот широко открыт, но она не издает ни звука, а лишь крутит головой из стороны в сторону.
Сделав несколько шагов, я останавливаюсь у бортика возле ее кроватки и перебрасываю игрушку через перила. Бабочка приземляется рядом с ней на матрас, пугая ее настолько, что она распахивает глаза.
Я кое-что тебе принес, Джун. Надеюсь, тебе понравится.
Все мои усилия разбиваются вдребезги, когда Джун мгновенно начинает плакать.
О нет.
Ей не нравится игрушка.
Она ее ненавидит.
Она ненавидит ее так сильно, что становится краснее, чем шляпа Марио. Джун снова кривит личико; сначала она не издает ни звука, словно готовясь к кульминации, и, когда пронзительный вопль наконец вырывается наружу, я в ужасе отскакиваю от кроватки, потрясенный.
Вскоре в детскую вбегает мама Тео, на ходу запахивая халат. Волосы растрепаны, взгляд уставший. Она моргает несколько раз, когда замечает меня посреди комнаты, застывшего на коврике в форме слона.
Брант?
Решив, что у меня сейчас будут большие неприятности, я, заикаясь, бормочу:
П-простите, миссис Бейли. Я хотел, чтобы она не грустила, поэтому принес ей игрушку. Я-я не хотел злить ее еще больше.
Я громко тараторю, пытаясь перекричать надрывный плач. Мои щеки стали такими же пунцовыми, как и у Джун.
Мама Тео слегка мне улыбается и бросается к кроватке. Она берет на руки вопящую малышку и качает ее вверх-вниз. Вверх-вниз. Затем поглаживает ее по спине, гладит крошечную головку, поросшую темными пучками волос, и издает убаюкивающие звуки, от которых нам обоим становится легче.
В комнате воцаряется умиротворение. Материнская любовь.
Она усаживается с малышкой в кресло-качалку, нежно воркует ей на ушко. Когда ребенок затихает, мама Тео поднимает на меня взгляд. В этом взгляде не читается гнев. Он не похож на взгляд моего отца, когда мама что-то приготовила не так или забыла застелить постель. На ее лице появляется улыбка, и она говорит:
Это было очень мило с твоей стороны, Брант. Спасибо.
Я прикусываю губу:
Вы на меня не сердитесь?
Конечно, нет, говорит она мне, и я ей верю. Она подталкивает меня вперед. Вот, подойди ближе.
На мгновение я застываю в нерешительности, затем осторожно подхожу к креслу-качалке, мой взгляд прикован к подрагивающей малышке, нежно прижатой к плечу матери. Я вздыхаю.
Думаю, ей просто хотелось к маме.
Мать Тео ничего не отвечает, но в отблеске лунного света, проливающегося в комнату, у нее заблестели глаза. Она протягивает мне руку, я сжимаю ее в ответ. И тогда она шепчет:
Я буду любить тебя как родного, Брант. Я буду любить тебя так, как Кэролайн любила тебя. Даю тебе слово.
Она больше ничего не говорит, но долго держит меня за руку, даже пока раскачивается назад-вперед с Джун на груди. Она напевает колыбельную. Это не та колыбельная, которую пела мне мама, но от нее на душе становится одновременно и радостно, и грустно. Радостно потому, что я чувствую себя любимым. Грустно потому, что человек, которого я люблю больше всего на свете, не тот, кто держит меня сейчас за руку и поет мне колыбельную.
После того как спящую Джун аккуратно укладывают в кроватку, я устало возвращаюсь в свою спальню и вижу, что Тео тоже уже спит. Он лежит лицом к стене, одна нога торчит из-под одеяла и свисает с кровати. Он слегка похрапывает, отчего мне становится смешно.
Я ныряю под одеяло, готовый провалиться в сон.
Но мне это не удается.
Джун снова начинает плакать.
Мои глаза снова открываются, и я смотрю в потолок, гадая, что ей нужно на этот раз.
Неужели она уже соскучилась по маме? Игрушка-бабочка не очень-то хорошо сработала, но
Подождите!
У меня в голове зародилась новая идея, которая снова вытянула меня из кровати и заставила с игрушкой в руке направиться в детскую.
Джун жалобно, тоненько плачет, когда я как можно тише вхожу в комнату. Я не хочу ее напугать. Я подхожу ближе к кроватке и заглядываю через решетки, наблюдая, как она извивается на полосатой простыне. Она любопытная кроха, с ярко-красными щечками, стучит ножками и ручками. Она начинает кричать громко и пронзительно, как один из пятнистых петухов мистера Кэнэри, которого мне довелось увидеть в прошлогодней школьной поездке. От этого визга у меня начинает болеть голова и звенит в ушах.
Я перекидываю новую игрушку через перила кроватки, и мой игрушечный слоник приземляется рядом с ней на матрас. Малышка Джун размахивает руками, пока крошечный кулачок не натыкается на игрушку и она не хватает длинный хобот, крепко его сжимая.
А потом она затихает.
Плач прекращается. Она перестает ерзать. Плач переходит в воркование, и я удивленно наблюдаю сквозь перила кроватки, как Джун поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня.
Наши взгляды встречаются, и у меня внутри все сжимается. Я опускаюсь на колени, одной рукой держусь за перила, а другую просовываю внутрь, чтобы коснуться Джун. Я глажу ее по животику, будто щенка, затем провожу пальцем по ее дергающейся руке. Малышка теплая и мягкая. Пахнет пеной для ванны.
Я его еще никак не назвал, бормочу я, прижимаясь лбом к перилам. Можешь дать ему имя, если хочешь.
Слоненок слегка покачивается в ее руках.
Пытливый взгляд все еще прикован ко мне, темно-синие глаза широко распахнуты, они кажутся почти черными в полумраке комнаты. Джун воркует, а потом издает звук, похожий на «агги». Это очень мило. Я от этого начинаю хихикать и тянуться к ее руке.
Ладно. Тогда мы назовем его Агги.
Крошечные пальчики обхватывают мой мизинец, и у меня перехватывает дыхание. Она цепляется так крепко, как будто я ей для чего-то нужен, как будто я важен, и от этого у меня внутри все трепещет. В груди разливается тепло. Мне нравится это чувство: быть нужным, желанным.
Принадлежать кому-то.
Я чувствую, что теперь принадлежу кому-то.
А после того, как я потерял все, что любил, это так много для меня значит.
* * *
Ах да. В тот момент все и началось.
В тот самый момент, когда шестилетний я заглянул в кроватку к Джун. В тот самый момент, когда она ухватилась крошечными кулачками за мой палец и игрушечного слоника. Я до сих пор помню чувство, что нахлынуло на меня тогда.
Я почувствовал, что больше никогда не потеряюсь.
Конечно, в то время я был еще ребенком, поэтому не понимал всей величины такого чувства, да и как я мог? Нашу историю невозможно было предугадать.
Но я что-то знал.
Я знал, что малышка Джун забрала меня в тот момент и никогда больше не отдавала.
Она тронула меня, как восход солнца трогает утреннее небо мягким светом, теплыми красками и предвкушением чуда.
Она обрушилась на меня, как ураган обрушивается на тихий городок, не желая брать пленных.
Забрала мое хорошее и плохое, мое светлое и темное. Собрала мои жалкие, уродливые осколки и создала из них что-то стоящее. Она превратила мою агонию в искусство.
Джун завладела мной так, как в конечном счете можно описать одним лишь словом:
Неизбежно.
Глава третья
«Первый проступок»
Брант, 6 лет
Ты все еще чмошник, Брант Эллиотт.
Венди показывает мне язык, пока мы ждем школьный автобус, а ее братец Уайетт довольно хмыкает себе под нос. Все-таки двойняшки Нипперсинк просто отвратительны.
Я их игнорирую, пока мы все вместе стоим на нашей тупиковой улочке с родителями Тео и малышкой Джун. Тео играет в Gameboy[8], сидя под ярким кленом, красно-оранжевые листья которого кружатся в воздухе, приземляясь вокруг него.
Джун размахивает ручками в коляске, сбивая пушистое одеяло, в которое я заботливо ее завернул.
Агги.
На моем лице расцветает улыбка, вызывая во мне желание погладить игрушечного слоника, который лежит рядом с ней.
Агги здесь, Джун. Он будет играть с тобой, пока я буду в школе.
Венди усмехается мне в ответ:
Младенцы не умеют говорить, Брант. Не будь тупым.
Мама и папа Тео препираются на почве того, кто должен был вынести мусор. Мне полагается называть их Саманта и Эндрю, но мама всегда говорила мне, что мы не называем взрослых по имени это невежливо.
Я пинаю валяющийся на тротуаре камень и поднимаю взгляд на Венди.
Я не тупой.
Очень даже тупой. Ты разговариваешь с младенцем, который может только пускать слюни и плакать.
Неправда. Она много чего умеет.
На прошлой неделе Джун научилась переворачиваться с животика на спинку. Это было невероятно, я видел это собственными глазами, но она сделала это только один раз. Джун умеет и другие вещи: она часто улыбается мне, хлопает ручками, как птенчик, и может говорить два слова: «Агги» и «Га». Я уверен, что она самый умный ребенок на свете.
Неважно, пожимает плечами Венди, дергая себя за хвостик. У нее каштановые волосы, как и у меня, но под осенним солнцем я вижу проблески красного. Красный, как дьявол, наверное.
Я чувствую, как на мое плечо опускается рука. Я поднимаю взгляд и вижу миссис Бейли, она мне улыбается, нежно смотря на меня своими теплыми голубыми глазами. Она красивая, как и Джун. Интересно, глаза Джун станут светло-голубыми, как у ее мамы, или превратятся в медно-карие, как у отца? Сейчас они выглядят темно-синими, отражая пасмурное октябрьское небо.
Взволнован перед сегодняшними занятиями, Брант?
Лето плавно перетекло в осень, и я вернулся в школу совсем недавно. Нам на занятиях рассказывали про тыквенные фермы.
Наверное.
Что-то мне подсказывает, что у тебя будет отличный год, малыш, добавляет мистер Бейли, похлопывая меня по плечу. Я улыбаюсь в ответ. Ладно, дружок, мне пора. Еще один день еще один доллар. Затем он наклоняется, чтобы чмокнуть миссис Бейли в макушку, его глаза светятся от любви. Это так не похоже на моего отца. Даже когда родители Тео ссорятся, это не вызывает таких тяжелых эмоций, как это бывало, когда ругались мои родители. Мое сердце не пускается галопом, как дикая лошадь, а желудок не сжимается от паники.