Обращаясь к истории I Испанской революции, Маркс остановился на сравнении позиций Ховельяноса и Флоридабланки, самых выдающихся, как определял он, членов Центральной хунты, с тем, чтобы оттенить более прогрессивные социально-политические устремления первого из них, не во всем совпадавшие с реформаторскими начинаниями «просвещённого абсолютизма», безусловным «сторонником» которых он был, с вторым, эволюционировавшим в конце жизни в сторону признания большей конструктивности абсолютной монархии. По утверждению Маркса, в испанском политическом лагере «Флоридабланка и Ховельянос являли собой противоположность В Центральной хунте партии Ховельяноса разрешалось провозглашать и заносить в протоколы революционные стремления нации, а партия Флоридабланки оставляла за собой право непосредственно опровергать их и противопоставлять революционным химерам контрреволюционные действия».
Значительно рельефнее идеи Ховельяноса контрастировали с идеями, получившими хождение во Франции в революции 17891794 гг. Отмечая в этой связи умеренность их и в целом общественной позиции испанского просветителя, Маркс, отстаивавший идею исторической целесообразности якобинской диктатуры, подчеркивал, что «даже в свои лучшие годы он не был человеком революционного действия, а скорее благонамеренным реформатором», сравнимым в данном отношении с французскими умеренными роялистами «Мунье или Лалли-Толландалем» И резюмировал: «в повстанческой Испании» он, весьма склонный к англомании в духе Монтескье, мог снабжать идеями пылкую молодёжь, но в сфере практических действий ему было далеко даже до смиренного упорства Флоридабланки»[86].
Статьи К. Маркса познакомили американскую и европейскую общественность с историей Испании и последними там революционными событиями[87], не оказав влияния на концептуальность испанской историографии Ховельяноса.
Представленная прежде всего католической школой истории, она утверждала традиционалистское о нём представление. Этому в немалой степени способствовала позиция К. Носедаля, выраженная им в предисловии к изданному в 18581859 гг. фундаментальному двухтомнику трудов Ховельяноса.
Носедаль, «приверженец в молодые годы либеральных идей, но превратившийся со временем в ультраконсерватора, более близкого по своим взглядам к карлизму[88], чем представительной монархии»[89], стремился, с одной стороны, показать просветителя сторонником абсолютной монархии, с другой конституционным монархистом консервативного толка. Или, как он писал, «поистине основателем консервативной или умеренной партии», рассматривая это начинание справедливым и отвечавшим условиям времени и задачам испанского общества, в особенности на фоне происшедших в нём революций. Идея, предлагавшаяся Ховельяносом, провозгласить в стране умеренную консервативную монархию, по мнению Носедаля, избавила бы впредь королевство от революций.
Опираясь на выраженные в трудах просветителя идеи, а также внешнюю канву его жизненного пути и проявленное Церковью стремление показать отсутствие идейных разногласий между нею и Ховельяносом, Носедаль делал вывод, что он не был ни революционером, ни вольтерьянцем, придерживаясь молчаливо не поощрявшей изгнание из королевства иезуитов, «лишенной аффектации» религиозной позиции[90].
Одновременно с Носедалем, но противоположную ему в пределах тогдашнего испанского политического спектра концепцию выражал М. Лафуэнте в ХХI-ХХIV тт. (18581861) фундаментальной 30-томной «Всеобщей истории
Испании» (18501867), являющей собой классический труд испанской буржуазно-либеральной историографии.
Лафуэнте последовательно проводил мысль, что Ховельянос был реформатором. С его точки зрения, «Проект Аграрной реформы» «поистине выдающийся документ, обессмертивший имя его автора, социально-экономические идеи которого представляли собой плодородные зерна, до сих пор не давшие ещё все свои всходы»[91].
По мнению Лафуэнте, М. Годой «бесспорно заслуживает похвалы» за то, что он «извлёк из астурийской глуши» и ввёл в состав правительства ссыльного Ховельяноса, достойного во всех смыслах человека, хотя заведомо было понятно, что идеи нового министра не будут восприняты премьером.
Автор «Истории» выражал сожаление по поводу оставшихся нереализованными реформаторских замыслов министра, в частности значительного ограничения прерогатив инквизиции, «фактической её отмены». Результаты деятельности Ховельяноса в правительстве были бы большими, заключал он, «если бы было менее эфемерным пребывание» его «на посту министра»[92].
Более подробно Лафуэнте давал оценку деятельности Ховельяноса в Центральной Хунте. Он отмечал, что понимание Ховельяносом важнейших политических вопросов, в частности структуры кортесов, формы государственного правления, было противоположным тому, которое авторитарно выражал в Хунте её президент Флоридабланка, рассматривавшийся либеральной частью депутатов «препятствием» для проведения реформ. Именно он, по мысли Лафуэнте, будучи сторонником «старых идей» и «абсолютистского режима», сдерживал в Центральной Хунте активность «олицетворяемой Ховельяносом реформаторской партии»[93].
Умеренный либерал Лафуэнте, бывший руководитель кафедры («катедратико») теологии, защитник в Учредительных кортесах религиозного единства испанской нации как её общественного фундамента, не нашёл необходимым ни словом охарактеризовать мыслителя с религиозно-философской точки зрения, а тем более показать его традиционалистом-католиком.
Исключительно с этой точки зрения стремилась представить Ховельяноса целая группа исследователей в течение последней трети XIX в., решая главным образом вопрос о степени ортодоксальности католицизму или отступлению от него Ховельяноса. При этом авторы, принадлежа по своей идейно-политической направленности к католической школе истории, настаивали, с одной стороны, на присущем Ховельяносу традиционализме, с другой еретических идеях, открыто подтвержденных им, как полагали они, его выпадами против католической церкви[94].
Самым крупным среди исследователей католической школы истории и философии был М. Менėндес-и-Пелайо. Ученик Лаверде-и-Руиса, превзошедший учителя в продуктивности и воинствующей апологетике католицизма, олицетворивший собой национальную католическую «традиционную» историческую школу, он в одном из главных своих трудов «История испанских инакомыслящих» (18801882 г.) наряду с правильными оценками воззрений Ховельяноса выдвинул в целом необъективную концепцию их существа.
М. Менėндес-и-Пелайо, оценив систему идей Ховельяноса как эклектическую и переходного типа, сосредоточил внимание на доказательстве двух постулатов: ортодоксальном католицизме мыслителя и отрицании им революции как способе переустройства общества.
Ссылаясь на поздние работы, дневниковые записи, письма Ховельяноса, написанные им в годы Французской революции или непосредственно после неё[95], Менėндес-и-Пелайо делал вывод, что Ховельянос «мыслитель католический», «традиционалист в философии», не революционер. Он «не хотел разрушить законы, но реформировать образ жизни ничего не ждал от революции, но считал прогнившими многие из старинных учреждений» королевства. При этом Менėндес-и-Пелайо, в известной степени противореча себе, считал, что у Ховельяноса не вызвало бы сожаления, «если бы революционная волна смела те вырождающиеся классы, которые из-за своей постыдной развращённости и жалкого положения потеряли право на существование»[96].
Анализируя идеи Ховельяноса, Менėндес-и-Пелайо попутно обрушился на немецкого либерального историка-испаниста Г. Баумгартена (18251823), перевод статьи которого о Ховельяносе как реформаторе, провозвестнике революции[97], был опубликован в испанском «Современном журнале» в 1877 г., и на приветствовавшего выход этой статьи Г. де Аскáрате[98].
Почти монопольное положение католической школы в историографии Ховельяноса преодолевается в последней трети XIX в.
Свершившаяся в Испании V революция (18681874 гг.), установление Республики, последовавшая затем очередная реставрация и в целом развитие в Европе исторической и философской мысли обусловили появление обновлённых или полностью новых направлений в испанской историографии и, соответственно, иное понимание мировоззрения и деятельности Ховельяноса.
В эпоху реставрации уверенно заявила о себе консервативная помещичье-буржуазная историческая школа, официальная. Возглавил её премьер-министр, создатель «альфонсизма» (от имени короля Альфонсо XII 18741885), течения, объединявшего не только консерваторов, но и разочаровавшихся в революции либералов, крупный политик, видный историк А. Кáновас дель Кастильо (18281897), руководивший с 1890 г. новым, отличным по своей концепции от одноименной 30-тт. «Истории» М. Лафуэнте, изданием «Всеобщей истории Испании».
Содержащийся в ней раздел «Реформы Ховельяноса» не отразил сущность творческой и практической активности просветителя в целом. Автор раздела, сосредоточившись на важных начинаниях Ховельяноса по реорганизации учебного процесса в Саламанкском университете, предполагаемом назначении его ректором в русле идей Просвещения настроенного епископа Тавиры и реформировании Инквизиции, обошёл молчанием, как, впрочем, и авторы других глав «Истории», социально-экономические и политические проекты мыслителя[99].
Традиционно противостоявшая консервативной либерально-буржуазная историография наиболее отчётливо выразила себя позитивистским направлением. Историки-позитивисты, останавливая внимание на принадлежавших Ховельяносу концепциях «фактах», не формулировали в силу избранной ими методологии общую оценку их существа.
Данный подход характеризует, прежде всего, труды историка-краеведа (Хихон) X. Сомосы. Изданная им «Библиография Ховельяноса» подводила итог исследованиям творчества просветителя, осуществленным в XIX веке[100]. Несмотря на эмпирический характер, труды Х. Сомосы предлагали более широкое, по сравнению с прежними временами, понимание идей Ховельяноса-реформатора.
Крупный историк-позитивист Р. Альтамира-и-Кревеа, не делая также общего вывода о существе идей Ховельяноса, подчеркивал реформаторскую направленность некоторых из них[101].
Проявившиеся в Испании со II-й половины ХIХ в. сильные республиканские общественно-политические тенденции нашли отражение в демократическом направлении национальной историографии. Позицию левых к идеям Ховельяноса по аграрному вопросу более полно сформулировал неоднократно избиравшийся в кортесы видный историк-аграрник X. Коста (18461911). В его трактовке, достаточно модернизированной, они знаменовали собой переход просветителя от концепции индивидуалистической к коллективистской[102].
Историография Ховельяноса активизируется в начале ХХ в., в связи со 100-летием кончины просветителя[103].
Вступление в полосу кризиса кановасской системы, целью которой было национальное примирение на консервативной основе; рост рабочего и крестьянского движения; сильные социалистические, анархические и анархо-синдикалистские тенденции, одним из проявлений которых явилась «трагическая неделя» (2631 июля 1909 г.) и летние стачки 1911 г.; упорное противостояние церкви попыткам экономического на неё давления в 19011913 гг. со стороны либеральных правительств П. Сагасты, Л. Домингеса и Каналехаса; не утихающая в национальном сознании боль от «катастрофы 1898 г.», то есть потери латиноамериканских колоний, остро поставившая вопрос «куда идти?» и т. д., оказали прямое воздействие на концептуальность посвященных Ховельяносу трудов. Изданные к юбилею, они характеризовались идейным дуализмом, подчеркивая, с одной стороны, новаторство и правоту социальных воззрений и устремлений просветителя[104]; с другой совместимость его идей с получавшими поддержку церкви, консервативными и ортодоксально-католическими[105].
Среди этих трудов обращает на себя внимание непоследовательностью оценок труд, принадлежащий историку-краеведу из Хихона Э. Рендуэлесу. Составленный из цитат, вопреки своему названию, он отобразил в полной мере эклектические представления автора о наиболее значимых идеях мыслителя. «О котором, справедливо заявлял он, много говорят, но которого мало кто полностью читал (выделено мною В. С.). Превозносится «Проект об Аграрной реформе», но забыты другие его сочинения, знание которых столь важно в наши дни, что едва верится, что только три великих человека, равных ему по интеллекту, добросовестно их изучали: Носедаль, Коста и Менėндес Пелайо». Просветитель, по мнению Рендуэлеса, не был «ни сторонником энциклопедистов, ни либералом, ни революционером, каким его в настоящее время хотят представить». От этой логики отступают рассуждения о социально-экономических идеях Ховельяноса, которые «и в настоящее время могут быть с пользой прочитаны находящимися у власти людьми». Рендуэлес сосредоточил внимание здесь на выяснении двух вопросов: отмене цехов и решении аграрной проблемы. Отождествляя цехи, профсоюзы и благотворительные общества, он отразил анархо-синдикалистскую позицию по первому из них[106]. Обращаясь ко второму, Рендуэлес по-прежнему стремился отрицать революционность выдвинутых Ховельяносом, в данном случае в «Проекте Аграрной реформы», идей, подкрепляя свою аргументацию принадлежавшей Носедалю. Тем не менее, в итоге историк делал вывод об индивидуализме аграрной концепции Ховельяноса, то есть либеральном, прогрессивном для своего времени характере[107].
Подъём революционного движения в стране (19151918 гг.; «большевистское трёхлетие»), вызванный тяжёлым продовольственным кризисом 19151918 гг., мощное влияние Социалистической революции в России, поражение в Марокканской войне (Ануаль, июнь 1921 г.) завершились в итоге установлением диктатуры генерала М. Примо де Ривера (19231930). В годы его правления общественная мысль обратилась в сторону подчёркивания в достаточно малой историографии Ховельяноса тех лет антиреформаторских и ортодоксально-католических идей просветителя[108]
Сноски
1
Encinas J.de. La tradición española y la revolución. Madrid. 1958. P. 17, 18.
2
Fraile G. Historia de la filosofía española. Madrid. 1972.V. II. P. 8
3
См.: Ортега-и-Гассет X. Гойя и народное // Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М., 1991. С. 531; его же: Гойя // Дегуманизация искусства М.,1991. С.587. См. также оценки Просвещения В. И. Лениным, к которым традиционно обращались советские исследователи для выяснения существа этого течения общественно-политической и философской мысли. Напр.: Ленин В. И. От какого наследства мы отказываемся? // Ленин В. И. Соч., Т.2. С.519, 520.
4
Имена испанских королей передаются в литературе издавна установившимся способом: напр.: Карл, а не Карлос, Филипп, а не Фелипе и т. д., то есть не по испанскому образцу, следовательно, не оправданному. Поэтому их имена имеют здесь соответствующее испанскому языку написание.