Только часу в четвертом рассчитался Подпругин за ужин и стал уходить из столовой со своими застольниками. От выпитого вина он не совсем твердо стоял на ногах и покачивался. Двум лакеям дал он на чай по три рубля и сказал:
Будете знать теперь, что меня зовут Анемподист Вавилыч.
Да как же, Анемподист Вавилыч, я и раньше вас знал, да так, затмение какое-то нашло, конфузливо отвечал лакей, провинившийся в том, что не знал, как зовут Подпругина.
Все направились в швейцарскую. Швейцару, записавшему Подпругина гостем на имя Бобруйского, Подпругин тоже кинул на конторку трехрублевку и наставительно произнес:
И прошу уж впредь меня не спрашивать, на чье имя вхожу в клуб. Всегда буду ходить на имя моего друга-приятеля Михаила Денисыча. Шубу! крикнул он у вешалки.
Помощник швейцара со всех ног бросился подавать ему шубу.
Вот этот знает меня, пригляделся, самодовольно заметил Подпругин, суя ему рублевую бумажку в руку. А давеча в столовой я приказываю лакею, чтобы повара позвал ко мне, а он таращит на меня глаза и спрашивает, как моя фамилия. Дурак! Итак, господа, во вторник ко мне продолжал он, обращаясь к Тутыщеву, Бобруйскому, Самоходову и Черемаеву.
Постараемся, постараемся, был ответ.
Да что тут старания! Вы без стараниев. Записок писать не буду.
Какие же записки на журфикс!
Подпругин запахнул шубу и предложил:
Кому со мной по дороге в Захарьевскую? Я в карете и подвезти могу.
Вызвался Черемаев. Распрощавшись со всеми, Подпругин сел с ним в карету. Швейцар захлопнул дверцу, и карета помчалась.
Вот дурак-то! проговорил Бобруйский, смотря вслед карете.
Нет, он не дурак. Смотрите, какие дела он ведет! А просто бахвал, мягко возразил Тутыщев.
Но все-таки бахвал глупый. Как же он не замечает, что все это его бахвальство смешно.
Самообольгцен очень, тщеславен. Почти все тщеславные люди думают, что никто не замечает их выходок, пояснил Самоходов, застегивая верхнюю пуговицу у своего мехового пальто.
Они начали нанимать извозчиков.
IX
Утром Подпругин, как обыкновенно, проснулся рано. Ноябрьское утро еще только брезжило свет, а он уж проснулся. Где бы Подпругин с вечера долго ни сидел, а по старой рабочей привычке он всегда просыпался не позже восьми часов утра, а летом еще ранее. Камердинер его Илья, служивший раньше у какого-то графа, несколько раз рассказывал ему, что хорошие господа, обыкновенно, рано не встают, но Подпругин, принимавший близко к сердцу все, что делают «хорошие господа», на этот предмет не обращал никакого внимания. Проснувшись, он позвонил и тотчас же отдал приказ явившемуся камердинеру:
Умываться и чаю
Спустив с кровати ноги в туфли, он тотчас же направился в уборную, а камердинер пошел за ним следом с полотенцем. Умывшись около мраморного умывальника, дающего воду прямо из водопровода, он надел шелковый халат, причесал волосы перед зеркалом и, перейдя опять в спальную, стал на молитву перед образом. Пока он крестился и клал земные поклоны, камердинер отправился за чаем.
Чай был сервирован в кабинете на круглом столе, где раскладывались обыкновенно полученные журналы и газеты. Светила лампа. На серебряном подносе стояли только два серебряных чайника один с чаем, а другой с кипятком, помещались такая же сахарница с дешевенькими трактирными щипчиками для раскалывания сахара и стакан на блюдечке. Это был первый утренний чай Подпругина. Второй чай он пил в столовой, с женой, которая вставала позднее его, около одиннадцати часов утра, и пил уже при полной сервировке и при самоваре.
Позови сюда полковника, отдал Подпругин приказ камердинеру, усаживаясь за чай.
Максим Иванович, я думаю, еще спят, робко заметил камердинер про полковника Алтунского.
Спит, так пусть разбудят его. Что это такое, в самом деле! Вчера зову гости у него, сегодня зову спит. Мне он нужен ну, пусть и приходит.
Камердинер удалился. Подпругин принялся за чаепитие. Пил он чай, наливая его на блюдечко и жадно схлебывая, пил вприкуску.
Камердинер вернулся и доложил:
Насилу достучался-с. Сказали, что придут в десять часов.
Подпругин взглянул на дорогие бронзовые часы на камине. Часы показывали половину девятого.
Ну вот! воскликнул он. Что же я один до десяти-то часов делать буду!
В девять часов массажист придет, сказал камердинер.
Ах да. Стало быть, и хорошо, что Алтунский-то промедлит.
Подпругин налил себе второй стакан чаю и развернул вчерашнюю газету.
Прикажете сегодня, стало быть, принять массажиста?
Да, да Пусть он меня поломает. У меня сегодня затылок болит.
Не прикажете ли тогда лимончику к чаю? Кисленькое очень помогает.
Ты знаешь ведь, что я по утрам чаю с лимоном не пью!
Нет, я к тому, что вроде лекарствия, так как у вас голова со вчерашнего
Что со вчерашнего? Что? закричал на камердинера Подпругин. Что ж, я вчера пьян был, по-твоему, что ли?!
Нет, я к тому, что вы сами сказали, что голова
Затылок, а не голова. Ну, уходи. Больше мне тебя не надо.
Подпругин стал читать газету, но ему не читалось. В голову лез предстоящий журфикс. Он сильно занимал его. Подпругин отложил газету, поднялся со стула, перешел к письменному столу, взял оттуда лист бумаги и карандаш и, вернувшись на старое место, стал писать карандашом, кого он звал вчера к себе на журфиксы. Через минуту он прочитал:
Бутыхов, Бобруйский, Самоходов, Гвоздь Гвоздевский, Тутыщев, Черемаев. Шесть человек, сосчитал он. Нет, этого мало. Ежели Алтунского и меня прибавить, то и то будет только восемь. Два стола в винт есть, но этого мало. Да, впрочем, актер Черемаев в винт не играет, соображал он. Да и звал-то я его для того, чтобы он за ужином нам что-нибудь прочитал и позабавил нас. Гм!.. Даже двух столов еще нет. Надо еще кой-кого пригласить. А откуда их взять-то? Кого пригласить-то? Он задумался. Биржевых разве кого покрупнее пригласить? рассуждал он, бормоча вслух. Непременно надо биржевых. Без них нельзя. Да и лучше. Пусть посмотрят, какой у меня сорт гостей. Поваляева Алексея Порфирьевича пригласить, так это такой туз, что генералу не уступит. Одно только, что он никуда не ездит, вот беда. «Ко мне, говорит, милости просим, а сам я уж извините». Тоже ведь коммерции советник и всякими орденами обвешан. Надо сделать визит и поклониться. Завзорова надо пригласить. Этот даром что из купцов, а по бакенбардам министр. Тоже не любит купеческого общества. Тоже и этому придется кланяться и особенно просить. К нужным чиновникам и генералам ездит, а к своему брату тоже не любит. Да вот уж и я не люблю простых купцов, как в настоящие люди вышел. Отчего это так? Подпругин опять задумался. Биржевых-то тузов, пожалуй, еще труднее, чем генералов, к себе залучить, решил он. Генералы теперь есть такие, что хорошее угощение иным в диво, ну а нашим биржевым ведь ничего не в диво. Ну да надо постараться. Вот Алтунский тоже пусть кого-нибудь придумает. Я считаю так, что на журфикс человек двенадцать пятнадцать надо. Меньше нельзя. Фасона хорошего не выйдет. Но Алтунский, Алтунский И чего это он спит, подлец, до сих пор!
Подпругин рассердился и стукнул кулаком по столу так, что посуда на подносе задребезжала.
Вошел лакей и доложил:
Массажист пришел.
Зови! встрепенулся Подпругин, встал и сбросил с себя халат, очутившись в одном нижнем белье.
В дверях показался массажист. Это был плотный, коренастый, черный, как жук, с большой окладистой черной бородой человек и с курчавыми черными же волосами. Одет он был в черный сюртук, застегнутый на все пуговицы, в руках держал барашковую шапку и кланялся.
Здравствуйте, мусье Чревов, сказал ему Подпругин и протянул руку.
Давненько уж мы с вами не занимались, Анемподист Вавилыч, проговорил Чревов, хватая обеими руками руку Подпругина.
Ну вот! Два дня тому назад занимались.
Больше-с
А вам-то какая забота? Свое ведь вы, в сущности, получаете.
Так-то оно так-с. Я благодарен. Но вот ваше драгоценное здоровье Здесь заниматься будем?
Здесь, здесь Ведь на этом турецком диване сколько раз занимались.
Массажист снял с себя сюртук, бережно положив его на стул, отстегнул рукавчики у сорочки и сказал Подпругину:
Потрудитесь туфельки снять и на спинку лечь
Ах вы, мучители! Черти! кряхтел Подпругин, укладываясь на большом турецком диване, обтянутом дорогим ковром.
X
Чревов приступил к массажу. Он начал с ног Подпругина и стал разминать ему ступни. Подпругин морщился и ежился.
Щекотно, проговорил он. Довольно.
Его превосходительство генерал Тутыщев тоже боятся щекотки, сказал массажист. Я сейчас от него.
Ну, что он?
Здоровы, но только немножко голова Так я им особенно на затылок приналег.
Вот-вот, и у меня сегодня затылок болит. Вместе ведь вчера в клубе-то были.
Знаю-с. Сказывали они.
Так вы, мусье Чревов, и мне затылок хорошенько.
Всенепременно-с. Дайте только до затылка дойти. После клубов это первое дело у меня, чтобы затылки разминать Вот от вас пойду к графу Ливанову и ему придется затылочек помять. Наверное просить будут.
Гм А почем вы знаете? кряхтя, спрашивал Подпругин.
Да как же не знать-то? Вчера обед в Английском клубе был. После этих обедов всегда Я уж приноровился. Сегодня у них, наверное, вместо утреннего чая боткинская смесь. А я приду, попросят на затылок поналечь.
Надо бы и мне этой смеси попробовать. Все я слышу: смесь да смесь, а что это такое не пивал, проговорил Подпругин, услыхав, что граф Ливанов боткинскую смесь пьет.
Порошок такой шипучий, пояснил массажист. Очень пользительная вещь Генерал Тутыщев тоже очень часто пьют.
Ах, и его превосходительство Николай Осипович пьют? Непременно надо попробовать. У меня натура точь-в-точь как у генерала Тутыщева.
Любой доктор пропишет, сказал массажист. Порошок немудреный. Даже и я могу
Зачем же?.. Я спрошу у генерала, кто ему прописывал. Кто ему тот и мне Ой, полегче! воскликнул вдруг Подпругин.
Ага! До болевых точек дошел! Нет, на точки-то я должен посильнее поналечь, а вы уж потерпите.
Ой-ой-ой! Довольно, черт тебя дери!
Ну, готово-с. А вот его превосходительство как прекрасно терпят, когда я на эти точки налегаю!
Да и я терплю, а уж вы мне, мусье, с каким-то вывертом.
И генералу с вывертом, а им хоть бы что! Потрудитесь перевернуться на брюшко.
Подпругин грузно перевернулся и спросил:
А ничего не говорил генерал про меня?
Говорили-с. Говорили, что вот вчера были с вами вместе
А про уху ничего не говорил, какую я закатил приятелям?
Ничего-с. Говорили, что ужинали вместе, а больше ничего.
Гм Странно. Уха была такая, что бык забодает. Ну, переходите, мусье, на спину, а там и затылок. Вот насчет спины я ужасти люблю, когда мне кто ее натирает. И чем сильнее, тем лучше.
Генерал тоже обожают.
Ну?! Удивительно, какой у меня одинаковый вкус с генералом. Точь-в-точь как будто бы я сам генерал. А не говорил вам генерал, что я звал его к себе? задал вопрос Подпругин.
Говорили-с.
Ну и что же он? Пойду, говорит?
Ничего не сказали.
Гм А обещал. Вот будет у меня во вторник. Спину? Вот это я люблю Так, так Хорошенько.
Массажист усердствовал из всех сил.
Мусье Чревов! А к Бутыхову вы не ходите насчет массажа? спросил Подпругин.
К Бутыхову? Нет. А кто это Бутыхов? в свою очередь, задал вопрос массажист.
Бутыхова не знаете? Вот это ловко! Бутыхов тайный советник и кавалер и такое местечко занимает, что вот сейчас может нас с вами в коммерции советники Звезды, звезды у него, так это видимо-невидимо. Тоже у меня будет во вторник на журфиксе. Хочешь, порекомендую?
Отчего же-с? Я практике всегда рад. Буду благодарен. Ну, теперь шейку вашу и затылочек. Потрудитесь сесть вот на этот табурет предложил массажист, усадил Подпругина и стал ему разминать шею и затылок.
Подпругин кричал, наконец вырвался и вскочил.
Довольно! Моченьки моей нет, проговорил он и стал надевать халат.
Надевал себе рукавчики на сорочку и массажист и говорил:
Вот и будете теперь здоровы. Теперь и головка будет свежа.
Вошел камердинер Илья на звонок Подпругина и сказал:
Максим Иваныч дожидаются. Можно им войти?
Алтунский? Зови, зови Даже очень надо, пробормотал Подпругин.
Показался, раздвинув тяжелую портьеру, полковник Алтунский.
Здравствуй сказал он. Чего ты это безобразничаешь и будишь меня спозаранку! Не дал настоящим манером поспать, а у меня вчера долго гости сидели.
Эка важность! Я сам вчера в клубе до третьих петухов просидел, однако же встал вовремя, протянул ему Подпругин руку. Садись, проговорил он. У меня дело есть. Поговорить надо.
Что такое стряслось? спросил полковник, присаживаясь.
Дело вот в чем Найми мне, пожалуйста, Максим Иваныч, арапа в лакеи, про которого ты говорил.
Арапа? Ха-ха-ха О, тщеславие, тщеславие! рассмеялся Алтунский. Да зачем тебе арап?
А зачем у других людей служат? Только уж, пожалуйста, найми ко вторнику. Чтоб во вторник служил.
Здравствуйте. Да разве мы успеем ему ко вторнику ливрею сшить?
На курьерских погоним, а сошьем.
Не знаю, не наняли ли уж его. Я ведь тебе об нем недели две тому назад говорил.
Переманим. Посулим надбавку. Только непременно ко вторнику.
Это на журфикс-то твой? Да будет ли у тебя еще кто во вторник-то?
Бутыхова звал, Тутыщева, Гвоздь Гвоздевского, Самоходова.
Звать немудрено. А приедут ли?
Обещались.
Сомневаюсь, чтоб приехали. Весь этот народ ой-ой как туг на подъем! В клубы сколько угодно, а в частные дома не любят ездить.
Тьфу ты, пропасть! Зачем ты меня дразнишь!
Подпругин рассердился и заходил по кабинету.
Не дразню, а правду говорю.
Нет, нет, приедут. Все не приедут, а кой-кто приедет. К ним на прибавку я биржевых и банковых подсыплю.
Вот этих-то и советую придерживаться.
Оставь, пожалуйста. Брось. Жена еще сегодня поедет с визитами и будет приглашать. А ты лучше распорядись сегодня, пересмотри вино. Есть ли у нас в погребе достаточно шато-ла-розу и рейнвейну? А нет, так надо выписать.
Хорошо, хорошо. Это сделаем. А ты приглашай только питухов-то. Да приглашай не профанов, а смыслящих, а то обидно дорогое вино в дураков вливать.
Ну, ну С понятиями будут. Да надо будет сказать повару, чтоб насчет тюрьбы-рыбы ко вторнику озаботился.
Массажист, покуривавший в это время папироску, стал прощаться с Подпругиным.
Генералу от меня поклон, когда увидите, сказал ему Подпругин и протянул руку.
XI
Полковник Алтунский осматривал со всех сторон большой письменный стол Подпругина, стоявший посреди кабинета, и, видимо, что-то искал.
Ты чего там, Максим Иваныч? спросил Подпругин.
Сигары ищу.
Сейчас я тебе дам сигарку, сказал Подпругин, звякнул ключами и стал отворять ящик письменного стола.
Зачем же ты это прятать стал? Что за манера! проговорил Алтунский.
Очень уж много ты к себе таскать стал, говорю прямо. Вчера пол-ящика уволок.
Уж и пол-ящика! Взял пять-шесть штук, потому что у меня гости были.
Заговаривай зубы-то! Штук двадцать отворотил. Вот тебе сигара.
Подпругин подал сигару. Алтунский посмотрел на него и пожал плечами.
Удивляюсь! сказал он. Где так все нипочем, а тут сигар жаль.
Да ведь они по сорок копеек штука
Знаешь, ведь это мужицкая манера, и от нее надо отвыкать. Уж ежели ты держишь себя джентльменом, то должен быть во всем джентльмен. И кому жалеешь? Ветерану турецкой войны жалеешь, израненному служаке. А еще патриот!
Да ведь ты, Максим Иваныч, своим гостям вчера утащил.
Брось. Противно даже разговаривать о твоем сквалыжничестве. Я тебя на точку ставлю, можно сказать, воспитываю, а ты
Для тебя я всегда рад, а другим зачем же?.. Поговорим о деле. Присядь.
Подпругин пригласил Алтунского сесть.