Да как?! злился Дин.
Посмотри, где он там! послышался голос мамы из кухни.
Малой, подозвал отец, войдя в комнату и застегивая куртку. Че делаешь?
Игхаю, выдал Дин.
Выбрал время. Иди ешь, в школу опоздаешь.
Угу.
Че угу? Ешь иди, говорю. Потом уберешь, торопил отец. Дин взял одежду и вышел на кухню. Я ушел!
Ага, ответила нарезающая хлеб мама. Вошел полуголый сын. В трусах в школу пойдешь? Оденься. Дин сел на табуретку и стал надевать штаны. На стол рядом с ним поставили тарелку с двумя бутербродами. Ешь быстрей. Мама перелила кипяток из кастрюльки в стеклянный стакан и добавила заварки. Горячий.
Можно я не пойду в школу?
Я тоже на работу не хочу, ответила мама, села напротив и взяла сушку. Вместе не пойдем?
Давай! заулыбался Дин.
А учительнице и начальнику скажем, что заболели!
Ага! Дин сжал кулаки от радости.
И когда меня уволят, а тебя выгонят, будем на папкиной шее сидеть!
Да!
Ешь и иди в школу! голос мамы враз погрубел, осадив весь задор ребенка. Она включила телевизор и посмотрела время. Блин. Все. Доедай быстрей.
Чай гохячий!
Придешь, допьешь. Пойдем. Мама повела его в коридор. Перед этим Дин успел запихнуть в рот целый бутерброд с оставшимся со вчера подсохшим сыром. Все взял? спросила она. Учебники, дневник, тетрадки?
Можно я не пойду-у-у? последняя попытка оказалась неудачной, как и каждое буднее утро до.
Малому открыли дверь, и он оказался один в сером подъезде. Как-то ему пришло в голову спрятаться под лестницей на первом этаже, дождаться, пока мама не уйдет и вернуться в квартиру. На зло в тот же день отцу приспичило заехать домой, где и обнаружился маленький прогульщик. Маме его не сдали, но подвесили на крючок.
Дин жил непосредственно напротив школы. Его пятиэтажка находилась в ста метрах, отделенная железным забором и яблоневой аллеей с разросшимися кустами (местом встречи всех курящих школьников на переменах). Мимо них малой проходил ежедневно, старательно уводя взгляд. Иногда курящие над чем-то громко смеялись, и Дин краснел, думая, что речь шла обязательно о нем.
Урок уже начался и куст оказался пуст. На крыльце так же никого не было (там обычно курили выпускные классы), как и на посту охранника. Дин остановился на входе, чтобы завязать шнурок на гибриде туфли и кроссовка, который мама купила у подруги на рынке.
Направо уходило старшее крыло. Место, где учились с пятого по одиннадцатый класс. Дин поглядывал на них в столовой, коридорах, и когда случайно встречал где-то на улице. Воображение рисовало, как кто-то из старшаков замечал в нем то, что сам Дин ещё в себе не нашел. Он подходил, хлопал его по плечу и приглашал в компанию.
Звонок был, сказал вернувшийся из подсобки на пост охранник с чашкой кофе. Замечтавшийся малой завязал шнурок и побежал в младшее крыло.
Промчавшись по коридору, всего раз замедлившись у двери директрисы, он допрыгал по ступеням на второй этаж, завернул за угол и остановился у последней двери. Без церемоний, он распахнул ее и ввалился в класс.
Здхавствуйте. Извините. Можно войти?
На него вылупились двадцать восемь учеников за партами, учительница и стоящая рядом девочка, в которой малой узнал Клару.
Проходи, сказала Людмила Леонидовна, высокая женщина в очках и с короткой прической.
Дин подошел к шкафчику, повесил в него куртку и сел на последнюю парту рядом с Саней.
Для новоприбывших повторю, продолжала учительница. С этого дня с нами будет учиться новая девочка. Она необычная. Так получилось, что она до сих пор не разговаривает.
Потому что тупая! крикнул Серега Сицын с третьей парты. Класс рассмеялся.
Она не хазговахивает, потому что ты тупой, ответил ему Дин и поймал злобную рожу развернувшегося Сереги. Класс заржал.
Че сказал?
Че надо, буркнул Дин и отвел взгляд.
Че сказал, кахтавый? передразнил Серега, от чего класс разделился. Одна половина взорвался в хохоте, у другой промолчавшей, зародились первые зачатки чувства юмора.
Сицын, ты обнаглел в последнее время у меня. Давненько я c твоей мамой не разговаривала, предупредила Людмила Леонидовна.
Молчу. Серега спрятал голову в вороте толстовки и показал Дину средний палец под партой.
Почаще практикуй. Глядишь, школу закончишь, учительница отошла к доске и взяла мел. Проверим, что вы поняли из домашней работы.
Людмила Леонидовна, за первой партой тянула руку девочка в майке с солистом «Sum 41».
Да?
А новенькая?
Что новенькая? учительница обернулась, не дописав слово «Классна» и поправила оправу очков. Клара не двигалась, глядя на цветок, свисающий с книжной полки на дальней стене. Ох ты! Забыла с этим Сицыным про все! Возьми мел и напиши для всех свое имя на доске. Девочка не реагировала. Ты меня слышишь? забеспокоилась учительница, прикоснувшись к ее плечу. Учить немую девочку полбеды, учить глухонемую катастрофа. Клара повернула голову и дважды судорожно кивнула. Представишься для нас? Ей предложили кусочек мела.
Дрожащими пальчиками девочка вязала его и подобно пингвину, переваливаясь то влево, то вправо обернулась к доске, но идти не торопилась. Людмила Леонидовна положила руки ей на плечи и мягко подталкивала вперед. Буквы мучительно долго рисовались. Все из-за того, что девочка стирала подушечкой большого пальца не получившиеся черточки и петельки.
Её Клаха зовут, выкрикнул Дин и непонятно из-за желания похвастаться знанием или желания помочь.
Все поглядели на него, потом на доску. Девочка отошла в сторону и класс снова захохотал. На доске были выведены пять красивых букв «Лаура».
Лаура, озвучила учительница. А меня зовут Людмила Леонидовна. Проходи в класс и садись с Таней на второю парту.
Привычка Дина распространялась и на Школу. Учительница что-то записывала, объясняла, а он не слушал, чиркая на полях тетради квадратики. Раньше он бы и переписал все с доски, не разборчиво, но все же, однако на это не оставалось времени. Он съехал по стулу вниз так, что его глаза опустились до уровня парты и презрительно глядел на одноклассников. Перепутал он имя, чего ржать-то как кони? Ему вообще-то отец сказал, как ее зовут. И И эта ещё. Че ее не Кларой звали?
Девочка сидела на среднем ряду. За весь урок ее ручка ни разу не легла на парту. Лаура слово в слово записывала сказанное учительницей и по звонку продемонстрировала сделанную работу.
Молодец, ответила Людмила Леонидовна. Куда рванул! закричала она и вышла в коридор. Сицын! А ну быстро в класс!
Ну Людмила Леонидовна!
Не умеешь вести себя на перемене, будешь сидеть в классе! Петренко за ним!
А я чего?
Живо в класс! Учительница вошла внутрь, указательным пальцем вытирая бровь и выдыхая. Пантикова, что ты делаешь?
Упитанная девочка у окна зачем-то сливала бумажный клей в пенал.
Людмила Леонидовна, они гремят, жалобно оправдывалась она.
Кто гремит, Пантикова?
В пенале.
«А в голове у тебя не гремит?», подумала учительница, подходя к ней и забирай клей.
Что это? А-а! Иди в туалет и отмывай. Клей засохнет по шее от мамы получишь.
Девочка растопырила пальцы, указательным и большим взялась за собачку и на вытянутой руке подняла пенал.
Клинина, подозвала учительница и девочка за первой партой, читающая учебник по природоведению, обернулась.
Я здесь.
Я в учительскую, сказала ей Людмила Леонидовна. Последи за журналом, пожалуйста, на ходу она указала на стол.
Хорошо, кивнула девочка.
Все ученики в одночасье объединились в единый организм. Его девять пар глаз провожали учительницу и только она в коридоре снова крикнула Сицыну, восемнадцать ног ринулись к журналу. Дети толпились. Каждый тянул ручку, чтобы перевернуть страницу на нужный ему урок. Полыхающему любопытству помешала холодная Дарья Клинина. Она протиснулась через мальчишек и под общее негодование стащила журнал.
Людмила Леонидовна сказала следить за ним, сев на подоконник и скрывшись за кружевными занавесками, сказала Даша.
Она не сказала, что смотреть нельзя! пискнул Даня. Дай.
Даша! крикнул вошедший Серега. Клинина сильнее сжала журнал, подогнула под себя колени и прислонилась щекой к окну. Дай посмотреть, не жлобься.
Ничего я жлоблюсь, тихонько, с капелькой стыда отвечала Даша. Мне учительница сказала следить.
Мы чуть-чуть. Она не придет, а Саня вон на шухере постоит.
Я тоже посмотреть хочу! воскликнул Саша.
Скажу я тебе гусей твоих, отмахивался Серега. Круг смыкался вокруг спрятавшейся за журналом Дашей.
Случись что-то подобное в среднестатистическом офисе со взрослыми, такую, как Даша, никто слушать бы не стал. С другой стороны, она бы сама отдала эту злосчастную тетрадку. Более того была бы первой, кто заглянул внутрь. Дети так не поступили, потому как боялись Дашу. Вернее, ябеду Дашу. Она являлась камерой слежения на ножках в теплых штанах. Если что-то происходило (мальчишки подерутся или кто-то девочек закрыл в туалете), то Людмила Леонидовна непременно узнавала об этом от Клининой. Но самым плачевным для класса было ее крепкое здоровье, по вине которого она не пропускала ни один учебный день.
Звонок разогнал учеников по партам, как включенный свет тараканов. Только Серега со злой гримасой ещё стоял у журнальной защитницы.
Дура, оставил он столь тяжелое для Даши слово и ушел. Она покраснела, спрыгнула с подоконника, шлепнула журнал о стол и убежала, вытирая слезы.
Клинина, звонок был, крикнула встретившая ее в коридоре Людмила Леонидовна, но ответила ей хлопнувшая дверь женского туалета. А ты тут что гуляешь? Звонок был.
Иду я, входя в класс, сказал Дин, опустошенный, точно лишившись самого дорого. Минуту назад он проиграл стопку фишек шестиклашке. Тот нечестно бил их о бугорок краски на подоконнике, но малой не додумался уличить его. Он и слова «уличить» то не знал.
Класс пялился на вход за партами. Лаура стояла рядом с учительским столом, сжимая клетчатую тетрадку. Для остальных ее будто не существовало. Их больше волновало, что кричала Людмила Леонидовна закрывшейся Даше.
Че замер, Попов? спросила Кандрашова, темнобровая девочка в белой блузке. Сядь, не мешай.
Дин чуть склонил голову и пошел на место вдоль шкафчиков, перешагивая лежащие у парт портфели. Даша поддалась на уговоры и открыла дверь. Класс зашуршал, принимая позы совсем не подслушивающих детей. Вошла Людмила Леонидовна, сопровождая вытирающуюся рукавом блузки Клинину. Она не посмотрела на учеников. Проводила девочку до места и, грозно стуча каблуками по деревянному полу, подошла к учительскому столу, где достала из верхнего ящика тетрадки.
Класс настороженно зашептал.
Самостоятельная, громче остальных сказал Петькин, сам того не ожидая. Среагировав, он выдал выкрик за вопрос и поднял руку.
Да, ответила учительница, раздавая тетради по фамилиям.
У меня нет такой, сказал Саня.
Возьмешь Воронцова. Пиши карандашом и не нажимай сильно. Пятую страницу пока открываем. Кондрашова, к себе. Девочка у окна прокрутилась на стуле. Решаем с первого до одиннадцатого, учительница встала перед классом и сверилась с часами над доской. Пятнадцать минут.
Какой пятнадцать? рассердился Сицын и бросил ручку на стол.
Такой! Думай, учительница пошла к столу, но врезалась в стоящую там Лауру. Господи! Ты тут что стоишь? Девочка показала исписанные классной работой страницы. Нет, она взяла тетрадь у мальчика с первой парты.
Эй!
Вот такая у тебя есть? спрашивала она медленнее, чем обычно. С зеленой обложкой?
Лаура кивнула.
Хорошо. Садись и решай с первого до одиннадцатого номера.
Лаура закрыла тетрадь, подбежала к деревянному шкафчику с наклеенной на дверцу бабочкой и начала рыться в рюкзачке.
Блин, и че делать? спросил Саня.
Можно не сомневаться, учителя слышат каждого шепчущего ученика в классе. Просто бессмысленно делать замечание каждому. Через минуту они опять начнут обсуждать, что дают в столовке и смеяться над словами: жижа, розетка и многочлен. Учителя поступают проще. Выставляют дозволенный уровень шума в классе и те, кто превышает его, получает наказание. Как игра, где нужно бить вылезающих из дырок сусликов. За всеми поспеть удается не всегда и если шумят сразу несколько детей, то успевает получить только кто-то один. Нередко именно он попадает под горячую руку, которая уводит к директору.
Иногда уровень опускается почти до пола. Тогда даже скрип ножки стула притягивает неприятности. Сане не повезло дважды: превысить его голосом и слушать музыку в наушниках во время конфликта с Дашей. Но большим неудачником оказался Дин, который зачем-то ему ответил:
Замолчи.
Людмила Леонидовна тотчас поспела к нему и хлопнула ладонью по столу.
Я сказала карандашом! крикнула она.
Дин вздрогнул, ударившись коленом о стол. Посмотрел на ручку в пальцах и на учительницу.
А-а-а Это моя тетрадь.
Людмила Леонидовна зажмурилась, закрыв ладонями лицо. Ученики переглядывались появились первые надежды на срыв урока. Учительница засмеялась вымечено и устало, поняв собственную беспомощность. Она посмотрела на учеников и протерла глаза под очками.
Пишите, сказала она, отошла к доске и написала мелом тему урока с заданиями.
Как говорил Уильям Артур Уорд: «Посредственный учитель рассказывает. Хороший учитель объясняет. Превосходный учитель показывает. Великий учитель вдохновляет».
Учитель важнейшая профессия в мире. Именно ее представители собирают трамплин для будущих легендарных личностей, двигающих человечество вперед. Проблема заключается в том, что для этого им необходимо любить свое дело, детей, видеть жизнь и стремления, пусть не во всем классе, но в паре глаз. Но когда год за годом сталкиваешься с тупым зазубриванием и абсолютной незаинтересованностью, руки опускаются сами. Когда заставляют вдалбливать программу столетней давности, когда откровенно тупые родители требуют объяснений, почему их ребенок плохо учится, а сказать, что он идет по их стопам нельзя. Энергия внутри иссякает и ее ничто не подпитывает. Для наглядности можно представить не вкрученную лампочку в темной комнате. Много ли от нее толку, лежащей в коробке на нижней полке?
По звонку все вышли в холл. Кроме нарисованных учениками картинок с военными и полями (гордости учительниц), висящих на стенах и куста, который по легенде самого Сицына он пописал сам, смотреть там было не на что. Краска цвета выцветшей морской волны, побелка на потолке и линолеум, зафиксированный длинной закругленной рейкой, о которую то и дело запинались.
Классы от А до В занимали по два подоконника. Одно для девочек, другое для мальчиков. Учеников из Г сместили на лестницу и в целом старались общаться с ними, как можно реже. Их собрали из детдомовских, буйных и неуспевающих. Не лучшая компания, но по словам директора на педсовете: «Не зачем распространять заразу по всем кабинетам». Но как после ноздри, ребенка так и тянуло засунуть палец в рот, так и Дину хотелось к тем отщепенцам.
Он специально бегал на первый этаж на батарею, отсчитывал десять секунд и поднимался наверх, подглядывая за ними. Если у остальных популярными считались фишки, то эти парни играли монетками.
Суть заключалась в постановке рубля на ребро, его закручивании и поочередному продолжению с помощью щелчков. Тот, у кого монета падала, ставил кулак костяшками на гладкую поверхность, а остальные большим пальцем запускали в них рублем (а ребята по серьезней играли десяткой, потому как была куда толще). Оставались глубокие порезы, и брызгала кровь. Проигравший всегда шипел или ругался, на что остальные звонко хохотали, не боясь ни учителей, ни завуча. Только директриса с родителями находили управу. После поучительных разговоров примерно неделю мальчишки успокаивались, но затем все возвращалось на круги своя.