Вставай, брат, будет спать-то, хозяин приехал, сказал он ему.
Врёшь, буркнул тот спросонок.
Верно говорю, лошади все в мыле, знать, гнал шибко.
Скоро же он вернулся! приподнимаясь с логовища, ворчал старик.
Девку с собой какую-то привезли.
Куда же они её девали?
К себе в покои поведи Народ молодой, где-нибудь нашли, этого товара много.
Вот тебе и раз! Не успели ещё хозяйские косточки отойти, а ну-ка тебе, сейчас и оказия вышла, надевая на ноги валенки, ворчал дедушка и побрёл на двор.
Вот так уходили! взглянув на лошадей, сказал кучер. Отродясь такой гонки не видали, сердечные, прибавил он, поглаживая по гриве коренника, и с помощью дворника начал их отпрягать.
Войдя в комнаты громадного дома, Степанида перекрестилась на иконы, робко огляделась кругом и ударилась в слезы. Тихон Петрович и бывший урядник стали её уговаривать, но девушка была безутешна; ей вспомнилась родная деревня, отец с матерью, сердце било какую-то непонятную для неё тревогу, а слезы всё текли, да текли. Выплакав их, она взглянула на своего суженого, бросилась к нему в объятия и тихо сказала:
Милый мой, я полюбила тебя, отдалась в твою волю, так пожалей меня, теперь мне не на кого надеяться.
У Тихона Петровича брызнули из глаз слезы, он не мог вынести хладнокровно последних слов своей невесты; кинулся перед нею на колени и сказал:
Успокойся, радость моя, жизнь моя! Далее слова у него замерли на устах, говорить он больше не мог и только глядел на свою невесту.
Егор Назарыч тем временем снял с головы Степаниды платок и попросил её снять, верхнее платье. Та бессознательно сбросила с себя шубку и упала в объятия своего жениха.
Вскоре был подан на стол самовар; Степанида заняла место хозяйки и начала разливать чай. Щеки её горели румянцем, и счастливый Тихон Петрович не мог налюбоваться на неё.
Чей же это дом? спустя несколько времени, спросила девушка.
Мой собственный, радость моя, недавно ко мне по наследству от бывшего моего хозяина перешёл. Пойдём, осмотрим комнатки.
Степанида немало была удивлена словами Тихона Петровича и пошла с ним, в сопровождении бывшего урядника, из одной комнаты в другую. Обойдя их, девушку провели в спальню покойного складчика, где она главное своё внимание обратила на висевшие по стенам запылённые портреты, писанные масляными красками, и спросила у него:
Это что ж за люди такие нарисованы?
Портреты родственников бывшего моего хозяина, ответил Тихон Петрович.
А это что в углу стоит? показывая на железный сундук, спросила беглянка.
Касса железная; если желаешь, я покажу её тебе.
Покажи, для меня любопытно.
Сундук был отперт; Степанида нагнулась к нему и, увидав пачки кредиток, спросила:
Какие же это бумаги?
Сотенные кредитки, деньгами они называются, поднимая пачку сторублевых билетов, сказал владелец капитала и передал её удивлённой девушке.
Чьи же они?
Были мои, а теперь все твои стали.
Сколько же их?
Много, на наш с тобою век хватит, ласково сказал Тихон Петрович и поцеловал свою красавицу, растерявшуюся при виде такого богатства.
Егор Назарыч во все время осмотра дома не проронил ни одного словечка, только при выходе из спальни в залу он заметил, обращаясь к Степаниде:
Это ещё не все, внизу есть ещё кое-что.
А там что такое? спросила она.
Винный склад помещается. Тихон Петрович, покажите его своей невесте.
Что ж, можно, только там никого теперь нет, ответил тот. Оставим до завтра, прибавил он.
На том и порешили и снова уселись за самовар, а затем уложили девушку в постель.
Ну, друг, спасибо тебе за хлопоты, крепко пожимая руку бывшему уряднику, сказал Тихон Петрович.
Не за что, отвечал тот.
Без тебя, одному мне было бы трудно.
Для приятеля жизнью пожертвовать готов, вот что.
Что теперь в Решах-то делается, я думаю?
Да, небось, тревога страшная идёт. Наум Куприяныч, небось, локоть кусает, да не укусит, ловко мы с тобою его провели.
Ему что ж? Он своё взял.
Ещё хотел попользоваться, да и не пришлось.
Староста, небось, ноги все отбил, отыскивая свою дочку.
Известное дело, а кузнецов сын волосы на себе рвёт. Кому ни доведись, досадно из рук невеста пропала.
Пусть его побесится, да поищет, куда она девалась, заключил Тихон Петрович и улёгся со своим приятелем отдохнуть.
Глава 75
С отъездом Степаниды обитатели деревни Реши начали подыматься с постелей; кое-где засветились в избах огоньки; вдалеке послышался колокольный звон на сельской церкви, призывающий православных к утрени праздника Рождества Христова; поднялся и кузнец с своим сыном. Жених пошёл запрягать лошадь, чтобы ехать с отцом своим в село, к утрени, отстоять обедню, за которой батюшка должен был объявить своим прихожанам о предстоящем бракосочетании сына кузнеца с дочерью. старосты. Вот они выехали из деревни, и лошади их лёгкой рысцой потащилась за другими по дороге в село. Староста, в свою очередь, также проснулся, разбудил свою старуху и начал одеваться, торопясь в церковь.
А где же Степанида? спросил он у своей жены.
Спит ещё; я сейчас её разбужу.
Да поскорей, а то сборы ваши нас задержат.
У ней всё готово, пока запрягёшь лошадь, дочка и оденетея.
Толкуй там! Сама проспала Небось, уж отзвонили, пробормотал старик и вышел на двор запрягать лошадь.
Старуха отправилась в светлицу будить дочку, отворила дверь и окликнула:
Степанида, а, Степанида!
Ответа не было.
Вставай, пора к заутрени одеваться!
Опять молчание.
«Ишь, как спит крепко», подумала она и подошла к кровати, ощупала её руками и вскрикнула:
Да где же она?
Не понимая, что это значит, в испуге вышла старушка в сенцы, начала звать Степаниду, но напрасно; выбежала на двор, подняла крик: «Степанида! Степанида! где ты?»
Чего ты там орёшь? спросил у ней староста.
Степаниду нигде не найду, ломая руки, взвыла старостиха.
Там где-нибудь куда ей деваться-то?
Всё оглядела, нигде нет.
Староста встревожился, отошёл от лошади и вместе с женой начал горевать об исчезнувшей, неизвестно куда, дочке. Он побежал в дом кузнеца узнать, не у них ли Степанида, и не уехала ли она с женихом к заутрене, но, получив отрицательный ответ, возвратился восвояси и поднял по деревне тревогу. В избу к нему сошлись родные и начали рассуждать, куда бы это могла деваться девушка. Одни из них предполагали, что она одна ушла в село пешком, а другие думали, что она с кем-нибудь туда уехала, не желая беспокоить своих родителей. Осмотрели светлицу и увидали, что она ушла, одевшись в новое платье и в тёплую шубейку. Старуха плакала навзрыд и приговаривала, сама не зная, что; староста уговаривал её и сердился на её слезы.
Ну, чего ты хнычешь, найдётся. Ведь она не иголка не затеряется, говорил он.
Старуха не слушала его и продолжала плакать безутешно. Один из родственников их взялся съездить до села и узнать, не в церкви ли исчезнувшая девушка, поехал и возвратился с неприятным ответом.
Нет её там, сказал он, бросая свою шапку на лавку.
Все бывшие в избе ещё более опечалились после этой вести и не знали, чему приписать исчезновение Степаниды.
Начало рассветать; кто-то из вошедших в избу принёс оставленный Степанидой на завалинке узелок с платьем и передал его старосте.
Где ты его нашёл? спросил тот, развёртывая платок.
У твоего дома, на завалинке, был ответ.
Начали разглядывать находку; позвали старуху, мать беглянки, которая, рассмотрев узелок, признала в нем все находящееся принадлежащим её дочери; но кем был оставлен на завалинке тот узелок для всех оставалось тайною.
Весть о пропаже Степаниды дошла и до Чуркина, который призвал к себе Осипа и сказал ему:
Слышал ты новость-то?
Какую, атаман? спросил тот.
Старостина дочка сегодня сгорела.
Как так сгорела? Кажись, и пожара не было, уставив свои волчьи глаза на него, вопросил каторжник.
Сбежала, вот что.
Осип задрожал от злости.
Я понимаю, куда она девалась: её приказчик с урядником увезли, нас тобою провели, сердито высказался Чуркин.
Значит, в дураках нас оставили, но за это они дорого и поплатятся, сквозь зубы протянул каторжник. Такую обиду прощать нельзя. Нет, каков приказчик! Простотой всё прикидывался, да ластился ко мне, а сам, вишь, какую штуку выкинул, на-ко-сь тебе, ловко подъехал.
Урядник, должно быть, всему головой был, а ему где бы на такую штуку подняться.
Может быть. Ты, атаман, побывал бы старосты, да послушал, что они поют теперь.
Нужно, так сами придут.
В избу к Ирине Ефимовне вбежала хозяйка дома, бледная, перепуганная, точно как будто над ней какая-нибудь беда висела.
Слышала, Иринушка, дочка-то Старостина пропала? сказала она.
Как же, слышала, вот оказия-то приключилась!
Все сараи, мать моя, обыскали, нет, как нет, точно сквозь землю провалилась. Думали, не повесилась ли она где-нибудь; да нет, не оказалось, теперь так все руками и разводят. Вот грех-то тяжкий случился.
Ирина Ефимовна молчала, она понимала, куда исчезла Степанида, но говорить о том побаивалась. «Не равен час, думала она, муж рассердится: «Не твоё, мол, дело, в. такие дела впутываться». Желая не подать хозяйке дома виду, что она что-либо знает. Ирица Ефимовна хладнокровно расспрашивала у своей гостьи подробности о Степаниде, и та ей рассказывала, как слышала о том от своих соседей.
А в доме-то у старосты была ты? спросила жена разбойника.
Как же, мать моя, заходила, старуха так без памяти и валяется, да всё причитает какие-то несвязные слова, точно она и разумом-то рехнулась.
Сам староста что говорит?
Ходит, повеся голову, точно чумовой какой.
А кузнец с сыном там, что ли?
Как же, сейчас из села вернулись, обедни не достояли, оба сидят, да глазами только хлопают; а народищу в избе и около неё страсть сколько! Вся деревня сошлась, точно на поминки какие.
Как не сойтись! Небось такой беды ещё и не было никогда в деревне: на глазах девка пропала.
Но куда? Скажи, никто в разум не возьмёт: Да ещё в такой день, под заутреню.
Ночные сторожа, небось, видели, куда она пошла?
То-то, что нет, говорят, она и на улицу не выходила.
Чудно как-то.
Наум Куприяныч дома? спросил старик-кузнец, отворив немножко дверь избы.
У себя, он в светлице, небось, ответила Ирина Ефимовна.
Кузнец вошел в светлицу, Чуркин принял его очень любезно и дал понять Осипу, чтобы он удалился.
Ну, что хорошенького скажешь, друг любезный? обратился разбойник к пришедшему.
Да разве ты, Наум Куприяныч, не слыхал, что у нас в деревне случилось? сказал тот.
Слышал, что девка у старосты пропала Так что ж? Найдётся, куда ей деваться.
Все оглядели, нигде её нет. Староста и мы совсем с ног сбились. Сходи, навести его.
Пожалуй, пойдём вместе.
Сделай милость, хоть ты его утешь, а то он заговариваться с горя начал.
Охота ему из-за пустяков с ума-то сходить: пропала, так туда ей и дорога.
Детище, небось, неразумное, как её не пожалеть, говорил кузнец, выходя с разбойником на улицу.
* * *
У дома старосты толпился народ, расступившийся перед Чуркиным, чтобы дать ему дорогу, встречая ею поклонами. Изба была переполнена женщинами и девушками, подругами Степаниды; при входе Чуркина вошли в избу и ребята. Староста сидел около стола, облокотившись на него руками, с опущенной головой; Чуркин подошёл к нему, ударил его по плечу рукою и сказал:
Будет тебе, старина, горевать-то, успокойся.
Староста поднял голову, поглядел на разбойника, заплакал и бросился его целовать.
Успокойся, говорю, беда не велика: поищем дочку, может быть, где-нибудь и окажется.
Наум Куприяныч, друг ты мой, помоги, пожалей старика в горе таком, говорил староста.
Где же твоя старуха-то?
Там, в светёлке, горюет, обнимая Чуркина, ответил староста и вышел с ним из избы.
Мать, лишившаяся своей любимой дочери, лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и плакала; около неё стояли старухи и молча глядели на неё; при появлении старосты с его гостем, они отошли в сторонку.
И чего только она хнычет, да убивается! сказал разбойник, глядя на безутешную женщину.
Как не плакать, Наум Куприяныч? Небось, больно и досадно. Вырастили мы дочку, собрали её замуж, а она вот чем нам заплатила, говорил начальник селения.
Может, она не по своей воле сбежала, заметил Чуркин.
Сбежала, говоришь, вот что и горько-то, вот что и обидно.
Ну, что ж делать? Придёт и повинится когда-нибудь.
Жди, когда придёт, да лучше бы и не приходила, срамница этакая, опозорила нас под старость!
Вошёл сват кузнец, взглянул на валявшуюся на кровати свою сватью, покачал годовой и, подойдя к ней, сказал:
Будет тебе ныть-то, только на всех жуду нагоняешь, вставай.
Старуха не отвечала, как бы не слыша, что с ней разговаривают.
Не люблю я бабьих слез, протянул Чуркин, махнул рукой и вышел в сенцы.
За ним отправились и староста с кузнецом.
Пойдёмте ко мне, посидим маленько, обратился к ним разбойник.
Старики согласились и пошли за ним. Осип встретил своего хозяина у ворот дома, поклонился, как бы не хотя, старикам, пропустил их мимо себя и зашагал по их следам в избу.
Ирина Ефимовна, подай нам водочки, да чего-нибудь закусить, сказал разбойник, усаживая гостей своих за стол.
Что ты, Наум Куприяныч, до питья ли нам теперь, в глотку ничего не пойдёт, промолвил староста.
Эх, сват, сват, что ж, по твоему, теперь и хлеба нельзя есть? заметил ему кузнец. По рюмочке, да по другой пропустить, и ладно, горе немножко забудем.
Тебе что, а мне-то каково, сраму-то сколько! ударяя себя в грудь, говорил староста.
Ради праздничка и курицы пьют, наливая в стаканчики зелено вино, шутил Чуркин.
Старики выпили, пропустил и хозяин избы.
Эх, Наум Куприяныч, добрый ты человек, помоги моему горю! обратился к нему отец Степаниды.
Не знаю, чем я могу помочь тебе? нахмурив брови, вопросил Чуркин.
Посоветуй, что мне делать!
Надо дочку отыскивать, не без вести же ей пропадать.
Научи, где? Куда за ней ехать?
Недалёко, вёрст за шестьдесят отсюда, в Тагильский завод.
Зачем она туда попадёт?
Съезди и узнаешь; неужели же и теперь не догадаешься, к чему я веду речь?
Растолкуй ты мне, тогда я пойму.
Я думаю, что её приказчик винного складчика к себе увёз.
А что, сват? Наум Куприяныч верно говорит, воскликнул кузнец, пропуская другую рюмочку.
Староста взял себя за голову, подумал немножко и согласился с мнением разбойника.
Некуда ей больше деваться! Он, супостат этакий, её увёз, пожалуй, уж и женился.
Что ты, сват? На Рождестве разве венчают!
И то дело, пожалуй, и нет; едем туда!
С кем же ты поедешь?
Тебя с сыном возьму.
Зачем мне таскаться? Ты лучше свою старуху захвати, как мать.
А что они там сделают одни? сказал Чуркин.
Приедут, отыщут этого самого приказчика и отберут у него свою дочку.
Как бы не так, сейчас, подставляй полу; нет, брат, её теперь нелегко выручить.
Так как же быть-то?
Миром надо ехать, да становому обо всем требуется заявить, по моему так следует.
Что ж и миром поедем, теперь праздники, соберу сходку, предложу мужичкам и поедут.
Осип стоял, прислонясь к перегородке, слушал про исходившей разговор, и мысленно бранил своего атамана за то, что он разъяснил старосте, где находится его дочка, вывернувшаяся у него из-под кистеня.
Старики покончили на том, чтобы завтра же собраться всем миром и ехать в Реши с просьбою к становому приставу выручить от приказчика Степаниду, простились пока с Чуркиным и побрели от него восвояси.
Из каморки вышла Ирина Ефимовна и разговорилась с мужем о Степаниде, позавидовала её счастью и предложила Чуркину как-нибудь побывать у приказчика в гостях.
Что ж ты?! С законным браком хочешь их поздравить? спросил её тот.
Да, Вася, хотелось бы.
А вот, когда позовут, тогда и поедем, скрывая злобу, ответил ей разбойник и пошёл с Осипом в светлицу.