Что ж, можно. Наум Куприяныч, прикажи подать нам водочки, выпьем на радостях.
Распили бутылочку, другую и третью, а потом дело дошло и до четвёртой, но всё-таки этим не унялись: староста начал приглашать компанию к себе в гости, но, за исключением урядника, все отказались от такой чести. Староста, простившись с Чуркиным, подошёл к приказчику и сказал ему:
Не сердись на меня, молодчик, за дочку мою; опоздал ты, а то быть бы ей твоей невестой.
Что ж делать! А сердиться мне на тебя не за что, твоя воля.
На свадьбу приезжай, дружком будешь.
Благодарствую.
Старик с урядником вышли и, пошатываясь, побрели по деревне; навстречу им попался сват-кузнец и увлёк их к себе.
День клонился к вечеру; приказчик сидел с Чуркиным в его светлице, разговаривал с ним о своей возлюбленной и, как было заметно, порядком ему надоел.
Наум Куприяныч, а что ежели она будет упираться выйти за меня, поможешь ты мне увезти её?
Как тебе сказать? обнадёживать не могу, а постараюсь.
Не откажи, сам услужу.
Чем же такое?
Сейчас тебя награжу, если хочешь. Возьми три радужных[1] в задаток, опосля ещё пять дам, вынимая из кармана сюртука бумажник, сказал молодой паренёк.
Изволь; если так, я твой слуга.
Не говори только об этом уряднику, пусть это между нами останется.
О таких делах не рассказывают, а в тайне держат, принимая от приказчика радужные купюры, сказал разбойник.
Ну, значит, теперь по рукам?
Конечно, доставлю я её тебе, живую или мёртвую.
Зачем мёртвую! Бог с тобой, ты меня пугаешь, отступив два шага назад, сказал влюблённый.
Это так, к слову говорится.
Ну, как же ты это сделаешь?
Смотря по обстоятельствам, как придётся.
Хорошо, я тебе верю. А теперь не пора ли мне повидаться с нею?
Надо маленько подождать: слышишь, девки ещё на улице песни поют. Вот разойдутся по домам, тогда и ступай, а то, пожалуй, все дело испортишь.
Резонно говоришь, подожду, сказал приказчик и пошёл с разбойником из светлицы в избу.
А я думала, что ты уж на свидание отправился, сказала Ирина Ефимовна приказчику.
Наум Куприяныч не советует, говорит, ещё рано, девки на улице гуляют, отвечал тот.
Они тебе не помеха, пусть гуляют.
У бабы волос длинен, а ум короток, проворчал разбойник.
* * *
Когда стемнело, улица опустела: красные девицы разбрелись по своим хатам. Из ворот дома Чуркина вышли два человека; это были приказчик и каторжник Осип. Первый из них огляделся на все стороны и сказал:
Кажись, никого не видно!
Кому теперь быть, да и погодка начинает погуливать, видишь, какой ветер поднимается.
Ну, так я пойду, ворота не запирай, я скоро возвращусь.
На чаек бы с тебя нужно!
Дам, за мной, брат, не пропадёт, только увидать бы её.
Авось, увидишь, заключил каторжник, провожая приказчика глазами, и подумал: «Здоров, собачий сын: от моего кистеня жив остался».
Тихо пробирался приказчик около избушек, наполовину занесённых снегом. Вот он поравнялся с домом старосты и намеревался перейти улицу, как вдруг за углом послышались чьи-то голоса, он притаился и стал вслушиваться в разговор, но никак не мог уловить его, благодаря сильному ветру. Два человека выделились из-за угла строения и пошли через дорогу к дому старосты.
Глава 68
Приказчик, смотря на удалявшихся от него двух субъектов, долго раздумывал о том, кто были эти люди, но голос урядника, долетевший до него по ветру, разрешил ему загадку; он понял тогда, что кроме деревенского старосты с ним быть некому; но откуда они шли, для него оставалось неизвестным. Он никак не мог предположить, что они были в гостях у кузнеца. Горя нетерпением видеться с своей возлюбленной, приказчик всё-таки не тронулся с места, пока неизвестные не добрались до дома и не вошли на двор. Оглянувшись по сторонам, молодой паренёк зашагал через дорогу к дому старосты, притаился за углом его и поминутно выглядывал из-за него, наблюдая за появлением Степаниды. «Ну, если она обманет, да не выйдет, как сказала, думал он, несчастный человек я буду, потому невмоготу мне станет перенести несбывшиеся надежды на свидание с нею». А ветер выл, срывая с крыш кое где оголившуюся от снегу солому, и тёмная, непроглядная, как могила, ночь, висела над деревней.
* * *
В это время Чуркин с Осипом, освободившись от гостей, беседовали между собою в светлице, при тусклом свете сальной свечи. Разбойник сидел на своей кровати, сколоченной кое-как из досок, а Осип приснастился на скамейке и покуривал свою коротенькую трубочку. Речь их шла об уехавшем в Тагильский завод помощнике исправника.
Кажись, он и хлопотун, но нет у него нюха, сказал Василий Васильевич после некоторого размышления.
Это ты про кого говоришь? спросил каторжник.
Да вот про помощника исправника все думаю; наш богородский исправник, Семён Иванович, потолковее его будет, не так бы повёл розыски.
А как же, атаман?
За обыски бы прямо принялся, да за расспросы, кто и когда выезжал из деревни, да зачем? Замучил бы этим. А то что он? Приехал в деревню, спросил два слова, напился чаю, выспался, да и дальше поехал! Тот бы всю ночь, мало две, три ходил бы по деревне, да выглядывал.
Ну, не хвали, тебя он всё-таки взять не мог.
Нет, братец, он так за мной следил, что два раза чуть-чуть я ему не влетел, из-под носу у него ускользнул: раз меня братишка спас, а в другой брат Степан за меня в болоте поплатился.
А всё-таки тебя не поймал?
Если бы и изловил, то никак не живого, а мертвого. Живым в руки я бы ему не дался, а раз всё равно пропадать, пустил бы прежде ему пулю в лоб, а потом и себе, если бы сдаваться мужикам пришлось, вот что! сказал разбойник и снова предался раздумьям.
Оно так. Вот и я однажды в такую засаду попал: становой с тремя сотскими в избе меня подкараулил, мужичок один меня выдал, да взять-то меня не пришлось. Только это он схватил меня за шиворот, я выпустил из рукава рубашки кистень, да как свистну его по башке-то, он тут и присел; мужики увидали, как брызнула из его темени кровь, и наутёк, а я за ними, да в лес, ну, и поминай, как меня звали.
Иуда-то жив остался.
Это какой такой?
Тот, который тебя выдал?
Как бы не так! Целый год его караулил; попался это он мне ночью на дороге, с базара ехал, я его и успокоил на веки, с тех пор другие меня никогда и не трогали.
Молодец, люблю за это. Так и я с подобными сыщиками поступал, много на тот свет отправил, они и боялись, а без острастки с ними нельзя, за грош продадут нашего брата.
Как, атаман, думаешь на счёт свадьбы-то?
Что тут думать-то? Три радужных взял пока, а там поглядим.
С приказчика, что ли?
А то с кого же? не с кузнеца, вестимо.
Когда же он тебе соблаговолил?
Да вот вечерком сегодня я от него их получил. «Поможешь, говорит, увезти девку, ещё пять таких же дам». Даст и больше, такую махину подведу. А Степаниды всё-таки ему не видать: жаль, девка хороша.
Не ему, так все равно кузнецову сыну достанется.
Ну, ещё посмотрим. И у тебя губа, небось, не дура, сам от такого кусочка не откажешься, сказал разбойник и стал ходить по светлице.
Эх, атаман, ты все шутишь! заметил ему Осип, выбивая об пол пепел из трубочки, и поглядел на своего атамана.
Тот продолжал сновать из угла в угол небольшой комнатки; лицо его было серьёзно, грудь колыхалась, глаза сверкали огнём. Осип давно уже не видал его таким свирепым и после непродолжительной паузы сказал:
Да ты за что же на меня сердишься?
На тебя за что сердиться? А мне досадно, что по моему не выходит. Ты знаешь ли, что я сам люблю Степаниду? ударяя рукою себя в грудь, проговорил Чуркин.
Вон оно что, а я почём знал? Если любишь, дело другое. А Ирина Ефимовна разве противна стала тебе? Она баба, кажись, первый сорт.
Молчи ты, не досаждай мне.
В сенях послышались чьи-то шаги; Осип вышел и увидал возвращавшегося приказчика, который спросил у каторжника:
Где Наум Куприяныч?
У себе в светлице.
Приказчик направился к разбойнику, а Осип пошёл на двор поглядеть лошадку. Чуркин встретил приказчика, уперев руки в боки, и сказал ему:
Ну что? виделся с ней?
Да, виделся, отвечал тот с сияющим от радости лицом.
На чем порешили?
Сказала, что кроме меня ни за кого не пойдёт.
Отлично, значит, наше дело в шляпе.
Приказчик бросился было целовать разбойника, но тот отстранил его, и произнёс:
Ты погоди, поцеловаться ещё успеем, а скажи мне, где ты с нею повстречался?
За воротами. Как вышла она, так я сам не знал, что со мною делается Обнял её, прижал к себе, и так крепко поцеловались мы, что и теперь ещё, губы горят. Ну, вестимо, поговорили, а тут проклятая собака выскочила со двора и начала лаять на меня. Степанида не знала, что делать: «Услышат, говорит, выйдут, застанут нас, ну, и беда». На дворе послышался голос старухи, она звала Степаниду, та и убежала, а на прощанье сказала: «Твоя, говорит, или ничья». Вот и всё тут.
Речь приказчика Чуркин выслушал, понуря голову, и только покручивал свои усики.
Мало же вы с ней побеседовали, произнёс он, уставив свои большие, чёрные огневые глаза на приказчика.
Собака помешала, Наум Куприяныч, мне и самому на то досадно.
Что ж теперь нам делать нужно?
Не знаю, я просто голову потерял от радости, обсуди сам, ты опытнее меня, и посоветуй, а о магарычах не сумневайся: вот тебе ещё две Катюхи, научи только, как мне ею завладеть, вынимая из бумажника две радужных и, подавая их разбойнику, сказал простодушный паренёк.
Чуркин взял кредитки и смял их в руке. Приказчик заметил это и сказал:
Наум Куприяныч, ты не обессудь на этом, если мало, добавлю, теперь со мной больше нет, до другого раза подожди.
Не в том дело, сказал разбойник, стараясь успокоиться от взволновавшего его рассказа о свидании. Я смекаю, как нам покончить с этою музыкой. Пойдём в избу, да посоветуемся с Ириной Ефимовной, она хотя и баба, но в таких переплётах бывала.
Вишь ты, значит, и вы с ней женились с препятствиями? полюбопытствовал молодец.
Всего было, только она о том помалкивает, выходя из светлицы, врал разбойник.
Ирина Ефимовна укладывала ребятишек на сон грядущий; услыхав шаги вошедших в избу, она окликнула:
Кто тут?
Мы, ответил Чуркин, поди к нам, дело есть, прибавил он.
Сейчас, только пострелят уложу, неугомонные какие-то вышли, никак их не уложишь, слышался её голос из-за перегородки.
Приказчик уселся на лавку, а Чуркин подошёл к окну и начал барабанить по стеклу пальцами. На душе у него было нечисто: он возненавидел приказчика, как злейшего своего соперника, и порешил покончить его сватовство за Степаниду чем-нибудь недобрым. Он быстро отвернулся от окна, подошёл к приказчику и, ударив его рукою по плечу, сказал:
Не кручинься, молодчик, все обделаем, потерпи маленько, хорошее скоро не совершается.
Я, Наум Куприяныч, на всё теперь согласен.
Вышла Ирина Ефимовна, в дверях показался и Осип, но Чуркин сказал ему:
Ступай в светлицу, тут тебе делать нечего.
Дверь захлопнулась.
Ну, рассказывай, виделся, что ли, с нею или нет? спросила хитрая бабёнка у приказчика.
Виделся, Ирина Ефимовна, только на долго ли? О чем нужно было, переговорили с нею, отвечал тот и передал все подробности.
За чем же теперь дело?
Сама знаешь, обвенчаться надо, а как это сделать, ты уж посоветуй.
Какая я советница в таком деле, сам уж об этом хлопочи, ваше дело мужицкое.
Нет, мы уж с Наумом Куприянычем, так решили, чтобы от тебя слова выслушать.
Я, право, ничего сказать не могу.
Что-нибудь скажи, как поступить с Степанидой? Увезти, что ли, её нужно? с лукавой улыбкой обратился, разбойник к своей жене.
Как же иначе? Так её не возьмёшь: кузнец не отдаст.
Ну, вот так и будем действовать, проговорил Чуркин, улыбаясь.
Когда же? спросил приказчик.
На праздниках устроим, подведём дело так ловко, что комар носа не подточит, а ты приезжай один, урядника с собой не бери: он может всё дело испортить, внушительно протянул разбойник.
Так и сделаю, прикачу к вам на своей парочке, усажу её в саночки и ахну. Ищи, мол, староста свою дочку, а кузнец облизывайся, с какой-то отвагой сказал женишок и поцеловал Чуркина.
Будет тебе целоваться, что я баба, что ли? Какая привычка у тебя неловкая, заметил ему разбойник.
В избу вошёл урядник; он был навеселе и покачивался из стороны в сторону.
Хорош, нечего сказать! Ну-ка, пройди по одной половице, сказал ему приказчик.
Хочешь, по всем сразу махну, ответил он, приподнял полы шинели и пустился плясать.
Все захохотали.
Вот тебе и полиция, каково отмачивает, говорил приказчик.
Жги во всю! Загулял, братцы, староста напоил, усаживаясь на лавку, и качая годовой, бормотал полицейский чин.
Скинь мундир-то!
Сейчас, всё долой, да и спать. Ну, и угостили нас страсть! У кузнеца были, какими, братцы, наливками он потчевал, губы проглотишь, а живёт лучше старосты, всего вволю.
Как же ты к нему попал? любопытствовал приказчик.
На улице встретился, ну, и затащил меня со старостою к себе в гости; сват ведь он ему будет.
О чём же вы с ним говорили?
Мало ли о чем! Степанидой твоей больше всего занимался. Ишь, сын-то его, жених наречённый, такую пулю отлил, что я и глаза вытаращил.
Что такое?
Ничего, ты сам знаешь, пригрозив пальцем, говорил полупьяный урядник.
Скажи, что такое?
Он сказывал да что сказывал-то, потеха, будто тебя со своей невестой видел.
Где такое?
В избе, вот тут на дворе, ты с ней беседовал, говорит, в окно он подглядел.
Чуркин переглянулся с урядником, Ирина Ефимовна привстала со скамьи и сказала:
А что, может, и взаправду видел?! Когда мы были у хозяйки-то, под окнами кто-то ходил, шаги слышались.
Вот тебе и раз, значит, попались, проговорил приказчик.
Так что ж, подглядел, и ладно, пусть восчувствует, сказал Чуркин.
Подглядел, подглядел, бормотал урядник, сбрасывая с себя шинель, которую подложил себе под голову, улёгся на лавке и тут же захрапел.
Какие же мы не догадливые, оконца занавесить бы нужно было, протянула Ирина Ефимовна. Теперь вот поди, разговоры начнутся, нас во всем винить будут, прибавила она.
Ну, и пусть винят, много с нас возьмут, успокаивал её разбойник. А ты что нос-то повесил? обратился он к приказчику.
Нам ничего, а ей достанется на орехи, промолвил тот.
Ах, грехи какие вышли. Пёс этакий, как это он все пронюхал, ныла баба.
Кто пронюхал? спросил Чуркин.
Кузнецов сын-то, про него говорю.
Да, дураком выглядывает, а подглядывает за невестой, чучело этакое, выбранился разбойник.
Как же нам быть теперича, Наум Куприяныч? спросил приказчик.
Ничего, всё как по маслу обойдётся. Спать пора, утро вечера мудренее, завтра обсудим.
Ты где ляжешь-то? спросила у мужа Ирина Ефимовна.
В светёлке. Прощайте, покойной вам ночи, сказал Чуркин и вышел из избы.
Оставшись вдвоём, Ирина Ефимовна долго ещё беседовала с приказчиком о том, как подглядел сын кузнеца их свидание.
Осип, ты спишь? войдя в светёлку, окликнул Чуркин.
Нет, атаман, так лежу, тебя все поджидал; зажечь, что ли, свечу? сказал тот.
Не надо.
Ты меня сегодня обидел.
Чем такое, говори!
В избу не впустил, сказал, что мне там делать нечего.
Дурак ты, я нарочно тебя выпроводил, пусть думает приказчик-то, что мы с тобой того, как тебе сказать, не на одной ноге стоим.
Только из-за этого?
Из-за чего же больше? Вот что я хотел тебе сказать: как бы нам от этой свадьбы ослобониться? Надоела мне такая канитель, тянем мы её давно, надо же и концу быть.
Приказывай, всё сделаю!
Ты понял, к чему я говорю?
Смекаю я, атаман, порешить тебе кого хочется, что ли?
Ну да!
Кого же? Приказчика или Кузнецова сына?
Не угадал, а невесту: пусть она уж ни им, ни мне не достаётся.
Что ж, могу. Когда велишь.
Не сейчас, надо прежде у приказчика деньжонок повыбрать, сегодня он мне ещё две «катюхи» дал, а потом ещё обещался на праздниках.
Подождём, для меня все единственно. Неужели же ты к девке позыв имеешь?
Ну, об этом знать мне, а не тебе. Я что говорю, о том слушай, сердито сказал разбойник.
Слушаю; а о девке я так, к слову сказал, она для меня плевать. Когда гости-то от нас уберутся? Расходы, да беспокойство только с ними.