И тем странней.
Гельшь весьма озабочен поиском подходящей партии. И даже одно время в свете упорно ходили слухи о помолвке с юной Высоцкой, но что-то да не заладилось, добавила Бекшеева, провожая бодрого юношу взглядом. Взгляд у нее тяжелый. А после и с Нихонтовыми не срослось. Возможно, возьми они кого попроще, но Она расправила руку.
Перчатки у дамы были тонкими, но вряд ли теплыми.
Самолюбие?
Полагаю, что так.
Вряд ли у нас тут найдется подходящая невеста, заметил Медведь, которому этот вот юный княжич с двойным именем явно не понравился.
Мне, к слову, тоже.
Настолько, что даже новое начальство раздражать перестало. Почти.
Дело не в невесте хотя, конечно, странно. Весьма странно. Она подняла воротник шубы. У вас сегодня ветрено.
Не сегодня, отозвался Медведь и встрепенулся. Тут всегда ветрено.
Чистая правда, к слову.
Экипаж! Нервный крик донесся сквозь грохот старого грузовика, что полз по пристани. Тут есть экипаж?
Боюсь, заметила я, его ждет разочарование.
Не то чтобы экипажей не было. Имелись и телеги, и грузовики. Много. И даже коляска у многоуважаемого Афанасия Евдокимовича, уездного доктора, с завидным упорством отказывавшегося признавать автомобили. И роскошное ландо супруги градоправителя, которое изредка покидало каретный сарай. Имелся старенький «Форд» Петлицкого, державшего этого монстру, чтобы было чем заняться. Да и в целом Но вот так, в аренду увы.
Прошу в экипаж. Александр Парфенович сказал, что вам дом готовят, я и отвезу. А завтра можно и в управление. Только еще с багажом Багаж есть?
А как же, произнесло начальство, как почудилось, с немалою печалью и на матушку поглядело.
Отлично. Тьма Зима Желановна то есть, препроводите, будьте любезны. Медведь занервничал, а когда он нервничал, то начинал говорить, много и без толку.
Препровожу, куда я денусь.
Машина стояла, где и оставили, а рядом переминался с ноги на ногу уже знакомый пухлый господин.
Я желаю арендовать ваше авто! сказал он, завидевши меня.
И подпрыгнул. Верно, желание переполняло.
Невозможно.
Я готов платить!
Милейший, мягко произнесла госпожа Бекшеева так, что стало очевидно, что милейшим она господина не полагает. Вот нисколько. Боюсь, это и вправду невозможно.
Он хотел было что-то сказать, но во взгляде его вдруг мелькнуло узнавание.
И человечек отступил.
П-прошу п-прощения, госпожа, произнес, слегка заикаясь. И попятился. Н-не п-признал вас сразу. Премного рад
Мне стало его жаль.
Перемерзла, наверное, или просто погода. Всего сразу навалилось, вот и
Айвар! окликнула я одного из рыбаков, что проходил мимо. Вон господам транспорт надобен. Телега свободна?
Рыбу разгрузим, и свободна. Айвар остановился.
Рыбу? Телега, вы
Или пешком, я махнула в сторону города, ежели напрямки, то пару верст всего. За час дойдете. Только вы там передайте этому вашему, чтоб застегнулся. Ветра у нас злые.
И люди недобрые.
Целитель и вовсе один на весь остров. И занят он обычно делами куда более серьезными, чем простуда заезжего щеголеватого молодца, которому застегиваться лень.
Боюсь, ваш совет пропадет втуне, заметил Бекшеев, а я открыла дверь. Вот машинка не сказать чтоб совсем тесная, если, конечно, не для Медведя, но нас четверо. И как? Матушка.
Сейчас печку включу, спохватилась я.
Может, вправду напрямки?
Сказать Медведю. Или соврать, что есть у меня ну очень важное дело к тому же Айвару. Ладно, не к нему, но к Святу, который давно обещался мне привезти свежих романчиков. И Софья табака желала, не того, который от императорской тытуневой, но нормального.
И вы присаживайтесь. Леди не заставила себя уговаривать. И шубку подвинула, место освобождая. Уж поверьте, если вы решите остаться, то он останется тоже.
Это она сказала тихо.
Зачем? столь же тихо поинтересовалась я.
Характер.
Характерным начальство не выглядело. Скорее уж таким обыкновенным. Для аристо, само собой. Нос с горбинкой. Высокие скулы. Черты лица резковатые, но не настолько, чтобы это смотрелось неприятно. Подбородок вот слишком вперед выдается. И шрам на щеке есть, пусть даже едва заметный, наверняка разглаженный и зашлифованный, но есть.
Еще была какая-то неправильность лица, которую никак не получалось уловить взглядом.
Асимметричность? Легкая?
У вас любопытное имя.
Родители были из староверов.
Были?
Погибли в первую волну. Я давно уже не ощущала ничего, отвечая на этот вопрос, а вот Бекшеева ожидаемо смутилась.
Простите мое неуемное любопытство.
Ничего.
И вправду ничего. Это ведь не со мной было. Совсем не со мной.
Мотор урчал. Печка грела. В машине было тепло, хотя и не жарко. А ожидание затягивалось. И это нехорошо. Медведь куда-то запропал, а такого с ним не случалось, чтобы запропадал без причины.
Вы меня совсем не помните? не удержалась Бекшеева первой.
А должна? Я повернулась к ней, вглядываясь в такое правильное совершенное лицо. Нет. Извините.
Ну да мы были представлены. Бал Потоцких. После всего.
Она тоже не произносила это слово. Вслух. Будто бы в нем и вправду имелась какая-то запретная магия. Будто, сказав «война», мы могли ее накликать.
Вернуть.
Я посмотрела пристальней, потом закрыла глаза и вдохнула. Так и есть, запах. В нем дело. Дорогие духи. Меха. И магия. Духи и магия частое сочетание, но оттого в нем не меньше оттенков.
Ваши способности
Не вернулись полностью, спокойно ответила я. Но мы и вправду встречались. Это имеет значение?
Пожалуй нет.
Правильный ответ.
Я прикрыла глаза. Все-таки куда подевался Медведь?
Глава 3. Жрица
«В 6 часов вечера в экспортной конторе Дрейфус 4 вооруженными совершена экспроприация 2700 р. Вошли со двора в контору, где было более 20 служащих, заставили поднять руки, открыть кассу и, забрав 2700 р., скрылись».
«Петербургский вестник»
Он все-таки появился. За секунду до того, как я, потеряв остатки терпения никогда-то им не отличалась, решилась-таки выбраться из машины.
И как обычно, его появление я ощутила.
Как и раздражение. Растерянность.
Злость? Медведь злился? Этого с ним не случалось да никогда не случалось!
И я потянулась к ручке.
Сиди, рявкнул он так, что возражать желания не возникло.
Новое начальство, бросив на Медведя взгляд, молча заняло место рядом с водителем. И правильно. Может, он и в отставке, но штурмовики бывшими не бывают.
И сила в нем клекотала.
Она рвалась, грозя разломать оковы слабого тела. И сердце теперь колотилось слишком быстро. Слишком часто.
Медведь резко тронулся с места, но проехал недолго.
Остановитесь. Сухой голос госпожи Бекшеевой заставил меня вздрогнуть. А Медведь и вправду остановился. Руку.
Он повернулся к даме.
И медлил. Смотрел. Шрамы на его голове покраснели. Глаза налились кровью. И я подобралась. Срывов у Медведя давненько не было, но
С водителем в подобном состоянии ехать просто-напросто небезопасно, спокойно произнесла Бешкеева и сняла перчатку, затем и вторую.
Руки у нее оказались тонкими, изящными, вот только пальцы на левой срослись не слишком удачно.
И я отвернулась.
А она молча расправила меха и потянула за серебряную цепочку.
Сова.
В золотом окладе? Это если это так, то То что она здесь делает?
В нашем захолустье-то?
Прошу прощения, госпожа. Медведя отпустило как всегда резко.
Почему-то штурмовики целителями не просто восхищаются благоговеют. Может, потому, что чаще других оказываются в их руках.
И
И я старалась не смотреть. Честно. Но Мизинец выгнут, да и верхняя фаланга отсутствует. Указательный и средний пальцы жмутся друг к другу, скрывая тонкие ниточки шрамов. Ожоги?
Случается. Голос ее звучал на диво спокойно, равнодушно даже. Но все же руку.
И Медведь, который взглядом ставил на место что градоправителя, что главу местной купеческой гильдии, слегка смутившись, протянул свою руку.
А пальчики Бекшеевой перехватили запястье.
Вам лучше пересесть, сказала она и поглядела на меня. Зима, вы умеете водить?
Интересно, а если бы я отказалась? Хотя наверняка Бекшеев умеет. Но молчит.
Конечно.
С целителями в принципе спорить тяжело. В какой-то момент они уверяются в собственной правоте и исключительности. А самое поганое, что они как раз зачастую и правы, и исключительны.
Хрень, в общем.
И я поменялась местами с Медведем. Тот кое-как впихнулся на заднее сиденье, для чего пришлось вжать голову, да и в целом скукожиться, хотя не думала, что такое возможно.
Ваше сердце в отвратительном состоянии, проворчала Бекшеева. Я сделаю, что могу. Вечером жду вас. И завтра тоже. Когда вы собираетесь отбыть? Неважно. Пока не отбудете, чтобы являлись ежедневно. И лекарства есть кому проследить, чтобы вы их принимали?
Ее голос звучал мягко и спокойно.
И меня тоже отпускало. Знаю, что неспроста, что это все их штучки. Аура. Силовое поле. Опосредованное влияние. Только все одно знание не спасает.
Могу я узнать, что вас настолько взволновало?
Я прислушалась. Вряд ли Медведь ответит. Но нет все же они их и вправду боготворят. Целителей.
Этот поганец поуродовал Степашку.
Я прищурилась.
Сильно? В голосе Бекшеевой скользнули недобрые нотки.
Да не сказать чтобы но там в общем, он мальчишке голову задурил. Мол, в картишки перекинуться не с кем. И дело легкое, сперва на малый интерес играли. Потом и на деньгу. На желание. Он и загадал, мол, кусок шкуры и чтоб сам срезал. Вот урод. Степашка что? Повелся и проигрался. Наивный дурень. Ему бы кликнуть кого, так скрутили. Ну и срезали.
Алексей? голос Бекшеевой заледенел.
Я разберусь.
Боюсь, не выйдет, покачал головой Медведь, он мальчонке бумагу сунул. Что, мол, тот претензий не имеет. И денег еще. За развлечение. Так что молчать будет. И не только он.
Пальцы Бекшеева стиснули трость.
Можно ведь объяснить ребенку.
Степашке семнадцать, я старалась глядеть на дорогу, с точки зрения закона он далеко не ребенок. Но
Дурачок?
Не сказать, чтобы вовсе. Кое-что соображает. И читать умеет. И писать. Только доверчивый больно к людям. Добрый. И наши знали. Берегли. Макеич его на паром и взял, чтоб к себе поближе.
А еще у Степашки семья. Матушка вдовая и шестеро сестер, одна другой меньше. Нет, старшие уже при деле, конечно, но все одно за каждую копеечку бьются. Так что не станет он говорить.
И Макеич с благородными залупаться тоже не станет.
У него ведь своя семья имеется.
Дело.
Паром этот, который едва ли не чудом держится. А градоправитель то и дело грозится лицензию отнять. И отнимет, дай повод.
Ненавижу.
Таких вот. Хитровывернутых.
И жизнь эту, в которой они с живых людей безнаказанно шкуры снимать могут. И собственное бессилие тоже.
Что ж Целительница отпустила руку Медведя и перчаточки надела. Юноша сильно пострадал?
Раны заживут.
Те, которые на теле, да. А про душу про душу в уголовном кодексе ничего не сказано.
Хуже другое, Медведь прикрыл глаза, морячки молчать не станут.
А народ у нас такой, за своих держится. И чужаку этакой игры не простят, что бы он там о себе ни думал.
Княжич маг. И не из последних. Вряд ли кто рискнет связываться с одаренным, осторожно заметила Бекшеева.
И я не удержалась.
Маг? Одаренный?
Тут таких половина острова.
Прошу прощения? Бекшеев следил за мной внимательно. Мы неверно поняли ситуацию?
Ну Я опять сосредоточилась на дороге, благо была та пуста. У него, в конце концов, охрана есть. Вот пусть и охраняет. А так-то
Люди у нас суровые. А море глубокое. На моей памяти еще ни одна погань не выплыла.
Только вслух я ничего не скажу. Да и Медведь губы поджал. Взгляд мой поймал в зеркальце и чуть кивнул. Понятно. Шепнет слово Молчуну, а тот и остальным, чтобы аккуратней были.
И
Интересно другое. Леди Бекшеева поглядела в окно. Что ему могло здесь понадобиться?
Голова ныла.
Бекшеев с трудом удерживался, чтобы не потереть виски. И не скривиться. Смотрят ведь. Не верят. Не рады. Не приняли и вряд ли примут. Тут и менталистом быть не нужно. Счастье, что он не менталист, иначе не выпустили бы. А среднего уровня дарник аналитик перегоревший. Да кому он там, в Петербурге, нужен.
Теперь.
Откинуться бы. И спину вон опять потянуло, напоминая, что спине не нравится, когда он долго сидит слишком уж прямо. А корсет, наоборот, очень даже нравится, но его Бекшеев надевать не стал.
Глупость.
Подростку бы простительно, но не взрослому офицеру. А он вдруг заупрямился. Все казалось, что этот корсет всенепременно заметят. Поймут. И уважать не станут.
Можно было не волноваться. Его и так не уважали.
Мутило.
Еще у парома, от одного вида сизо-серых волн, что накатывались на берег, расползаясь пеной по гальке. Вперед и назад. Вперед и тихо-тихо назад. Шелест этот отзывался в мозгу тихим хныканьем, вновь пробуждая голоса. И тогда Бекшееву показалось, что он все-таки не удержится на краю.
Уже не удержался.
С ума ведь сходят постепенно.
А потом был паром. Старый. Скрипучий. Провонявший моторным маслом и рыбой. Тесная каюта, стоившая едва ли не дороже, чем мягкий вагон от Петербурга. Узкая кровать.
Матушка, которую, казалось, ничего не брало. И она, склонившись над ним, качала головой. Ничего не говорила. Но и хорошо. Он сам себе все сказал, что нужно и что нет.
А теперь вот остров.
Дальний.
Дальше и вправду некуда. Протяженность двадцать верст. Порт. Старые шахты, в которых век тому добывали кристаллы. Жила была богатой, но потом как-то резко иссякла. И предприятие разорилось. А люди остались.
Городок.
Рыбацкие деревушки.
Война обошла их стороной, потому как далеко. Сюда и самолеты-то не долетали, не говоря уже о кораблях. Нет, море вроде бы вот оно, рядом, точит ледяные когти о берега. Да только и берега эти на диво неудобны. Узкие коридоры, клыки и рифы.
Тяжелый корабль не пройдет. Паром вот только, но что вывезешь на этом пароме? Особенно если везти нечего.
Нет, никому-то Дальний не нужен.
Как и сам Бекшеев. Он осторожно склонил голову влево. Вправо. И снова влево. Матушкин внимательный взгляд ожег шею.
Лучше бы и вправду что-то да сказала.
Пейзажи у вас тут своеобразные, выдавил Бекшеев, чувствуя себя полным дураком. Далеко до города?
Не особо. Да и город тут такой
Лучшая ищейка особого чуть прищурила глаза. Он ее другой представлял. Более свирепой, что ли? А тут обычная женщина. Не слишком молодая, но и старой назвать ее язык не повернется.
Изменилась.
Странно. Ему казалось, что он ее и не запомнил совершенно. Тогда ведь хватало других женщин, свободных, счастливых. Тогда и он сам, и все-то вокруг просто захлебывались этим вот счастьем.
Как же. Война закончилась. Победа.
И значит, все будет как раньше. Нет, много лучше, чем раньше, иначе зачем это все? Кто бы знал Может, и к лучшему, что не знал. Хоть немного побыл счастливым. И она. Тогда, на том балу у Потоцких, она сияла внутренним светом. И кажется, этот свет и привлек тогда внимание.
На мгновение.
Он вдруг вспомнил. Вальс. Поворот головы. Смех. Взгляд ее, направленный на мужа, полный даже не любви немого обожания. Изящную линию шеи. Тонкий локон, что касался этой шеи, лаская ее.
Сияние драгоценных камней.
Ей безумно шло то легкое платье. И сапфировый гарнитур.
Тем страннее, что старый военный плащ тоже вполне гармонично смотрелся. Бекшеев старательно прикрыл глаза. Неудобно получится, если она заметит.
А она заметит.
Не может не заметить.
Он ведь заметил морщинки в уголках глаз. И обветренную темную кожу. Губы, которые она зло покусывала. Взгляд этот, чересчур уж сосредоточенный. Не дорога занимала ее мысли.
Гельшь.
Вот ублюдок. И угораздило же его. Именно сейчас. Именно когда Бекшеев понадеялся, что нашел тихое, самое, быть может, унылое место во всей империи.