Темно-желтый край дивана мягкий и бесформенный, и все же я сажусь на него, мне надо подумать. Кристиан Валлин приходил ко мне вчера не случайно. Он в чем-то подозревает Дани и, конечно, посчитает беспорядок в коридоре доказательством своей правоты. То есть они повернут всю эту историю против моего брата, так что я знаю, что мне нужно сделать.
На стене возле кладовки в красивой рамке висит фотография, на ней мы с Дани. Я на год его старше, но он выше и стоит, склонив голову к моему плечу. «Псевдодвойняшки, так сказали маме в детской поликлинике, они будут держаться вместе всю свою жизнь». Я изучаю наши улыбающиеся лица, одинаковую одежду и вдруг понимаю, что это одна из последних фотографий, которую сделали до того, как мама заболела. И я открываю кладовку.
На удивление уборка не занимает много времени. Посуда вымыта, одежда висит на своем месте, шкафчик для обуви стоит правильно, осколки выброшены в мусорное ведро, никаких признаков того, что что-то не так, не осталось. Я чувствую удовлетворение и думаю о том, как обрадуется Дани, когда вернется домой и увидит, что я навела в коридоре порядок. Лишь наклонившись за закатившейся за плинтус монеткой, я замечаю их. На виниловых обоях персикового цвета я вижу десяток красных пятен и сразу же понимаю, что это кровь.
Я смотрю на эти темные пятна словно в трансе, чувствую, как в животе образуется тяжелый комок. Крови совсем немного, такое бывает, когда кто-то порежется или если идет кровь из носа, но я реагирую на высоту и форму. Постояльцы «Рённена» иногда случайно режутся, разбивают стакан или неосторожно обращаются с ножом, но в этом случае капли крови на полу похожи на круглые звезды, а эти пятна длинные и растянутые. И в голову мне приходит другая, запретная мысль что эта кровь может принадлежать кому-то другому. Что Дани сделал что-то такое, из-за чего ему пришлось бежать.
Убрать беспорядок в коридоре одно дело, но стирать со стены кровь совсем другое. Может быть, это улика, только я не знаю, что именно она доказывает, и я думаю о том, что случится, если я пятна сотру. Это вообще законно? Меня накажут? А если я скажу, что не понимала, что они имеют какое-то значение? Что я просто хотела, чтобы стало чисто?
На строительной площадке на другой стороне улицы включается бур. Звук проникает повсюду, мыслить ясно становится совершенно невозможно. Если это кровь Дани, она могла появиться здесь когда угодно, но если она не его, полиция наверняка ей заинтересуется.
Я смотрю на пятна крови, глубоко вздыхаю, а потом распыляю на стену чистящее средство. Оно пенится и льется на пол, я тщательно вытираю все тряпкой. Тру до тех пор, пока от пятен не остается никаких следов.
Закончив, я протираю и все другие поверхности, так всегда делают в кино. Провожу тряпкой по дверным ручкам и косякам, ставлю чистящее средство на место и собираю пакет с мусором, выброшу его, когда буду уходить.
Я выхожу на лестничную площадку, и в этот момент звонит телефон. Это Мила, она наконец решила мне перезвонить.
Привет! Зачем ты ищешь Дани?
Я пытаюсь дозвониться ему со вчерашнего дня, но телефон отключен.
Наверняка он его потерял или забыл где-нибудь, как обычно, вздыхает Мила. Чему ты удивляешься?
Я сглатываю, не знаю, стоит ли рассказывать ей все, и Мила замечает мои колебания.
Что-то случилось?
Нет. Хотя да, к нам с папой приходил полицейский. Он искал Дани.
Что? Почему?
Он не сказал.
Черт. Подожди-ка. Я слышу скрип двери, она выходит на улицу, я прямо вижу, как она прячется в тенистом саду с беседкой и ящиками с цветами. Ты думаешь, он придет и сюда тоже? наконец говорит она.
Полицейский? Вполне возможно.
Что он опять натворил? выдыхает она.
Еще неизвестно, он ли что-то натворил. Ты ведь знаешь, как работает полиция.
Лидия, говорит она строго. Мы ведь говорим о Дани.
Который прекрасно справлялся после того, как вышел из тюрьмы, который постоянно ходил в реабилитационные группы.
И который обещал прийти на выступление танцевальной студии Эллен на следующей неделе. О, как она расстроится.
Не говори пока ничего детям! Мы ведь не знаем, что случилось.
Конечно не скажу, но, знаешь ли, врать я им тоже не буду. Они все равно заметят, что Дани исчез.
Мы молчим, но я знаю, о чем она думает. Она размышляет о том, как эта ситуация повлияет на нее, каким образом она сможет минимизировать последствия для своей жизни.
Я беспокоюсь о нем, говорю я после продолжительного молчания.
Понимаю, но тебе ни в коем случае нельзя ни во что вмешиваться. Подумай о себе, а!
Но ведь Дани, может быть, нужна наша помощь, протестую я.
Она снова вздыхает.
Не знаю, заслуживает ли он ее. Ты ведь знаешь, с какими личностями он общался. Если и в этот раз все будет так же, я хочу держаться от этого подальше.
Да ладно тебе, он ведь наш брат.
Мне все равно. Он сам во всем виноват.
Я чувствую, как набегают слезы, пытаюсь их сглотнуть.
Послушай меня, продолжает она, голос звучит очень твердо. Держись подальше от Дани и никому об этом не рассказывай. Если уж в дело вмешалась полиция, значит, все серьезно. Последнее, что тебе нужно, это вляпаться в его дерьмо.
Я смотрю на зеленый мешок для мусора в моей руке, чувствую, как мои пальцы касаются мягкого полиэтилена. Тряпки и осколки стекла почти ничего не весят. Потом я думаю о том, чего не понимает Мила. Я уже вмешалась. Проблема Дани моя проблема. Так было всегда.
Глава 3
Мне было одиннадцать, я стояла возле заброшенного дома неподалеку от старой железной дороги вместе с Джозефиной. Штукатурка отвалилась кусками, у окна торчали утыканные гвоздями доски, весь фасад покрывали граффити. Большие серо-черные буквы вздувались над красным кирпичом.
Я искала в сумке конфету, которую я обещала Джозефине, а она собирала волосы в хвост. Волосы были длинные, светлые, слегка вьющиеся. Джозефина воплощала в себе все, о чем я только мечтала. Она была очень милой, прекрасно рисовала, жила в отдельном доме в Кюльдалле и ездила на двухцветном велосипеде «Кресент» с корзинкой.
Мы ушли далековато от школы, но я хотела прийти именно сюда. Хотела побыть с ней наедине, подальше от других девочек. Лучшей подругой Джозефины была Тереза, а я, в общем-то, всегда держалась на периферии. Занимала место Терезы, когда она болела или уезжала куда-нибудь с семьей. В моем пенале всегда было полно жевательных мармеладок, которые так любила Джозефина. Тереза знала об этом и следила за Джозефиной, как волчица за своими волчатами. Как только я подходила к ним, она сразу же обнимала Джозефину и шептала ей в ухо какой-нибудь секрет так, чтобы было слышно только им двоим. Но я не сдавалась, ведь дружба с Джозефиной была единственным, чего я по-настоящему хотела. Я представляла себе, какой была бы моя жизнь, если бы Джозефина выбрала в лучшие подруги меня.
Сейчас в руках у меня был козырь. Джозефина влюбилась в кузена Терезы Бенжамина. Он был на год старше и самый симпатичный из всех шестиклассников школы Софиелюнде. По крайней мере, так считала Джозефина, поэтому они встречались. Но я видела Бенжамина с Ангелиной из параллельного класса. Я видела, как она взмахивала длинными волосами и улыбалась очаровательной улыбкой. Ставки были очень высоки, но я устала ждать и решила использовать свой шанс.
Что ты хотела мне рассказать? спросила Джозефина, доставая из пакетика, который я держала перед ней, кислую пастилку.
Я колебалась. То, что я собиралась рассказать, должно было расстроить ее.
Лидия?
Да, вздохнула я, пытаясь показать, что мне тяжело об этом говорить. В общем
Больше я не успела ничего сказать, потому что за угол завернула Тереза на своем велосипеде.
Вот они! закричала она и так близко подъехала к тротуару, что ее колесо врезалось в нас. Вы чего ушли?
Она обвиняла нас, и мне стало не по себе. Ну почему я не сказала все сразу? Ну и как теперь все это сказать?
Лидия хотела мне что-то рассказать, ответила Джозефина и взяла еще одну пастилку.
Да ладно? И что же?
Я дергала нитки из куртки, но сразу же перестала, как только заметила критический взгляд Терезы. При ней я все время чувствовала, что со мной что-то не так.
Это про Бенжамина, пробормотала я.
И что с ним? спросила Джозефина.
Я глубоко вздохнула.
Я видела его в субботу рядом с кафе на улице Амралсгатан, сказала я и посмотрела на Джозефину. Он был с Ангелиной, они выглядели как парочка.
Парочка? Что ты имеешь в виду?
Они целовались.
Тереза спрыгнула с велосипеда и отбросила его в сторону.
Ты врешь! сказала она, поворачиваясь к Джозефине. В четверг он был у нас. На семейном обеде.
Когда? спросила меня Джозефина.
Вечером.
Это неправда, взорвалась Тереза. Спроси мою маму, если хочешь!
Джозефина посмотрела на меня, в ее взгляде была неуверенность, она явно не знала, может ли верить моим словам.
Ты просто завидуешь, потому что у тебя нет парня, продолжала Тереза, обнимая Джозефину за плечи.
Я чувствовала, как счастье ускользало из моих рук. Это был мой шанс завоевать Джозефину, но вместо этого я ее теряла.
Я уверена, что видела его, запротестовала я, но мой голос сорвался на октаву выше, я сама услышала, как жалко он прозвучал.
Он любит тебя, убеждала Тереза Джозефину, прижимая ее к себе. Не слушай Лидию, она всегда врет.
Я хотела возразить, но всегда терялась в сложных ситуациях. Я не такая самоуверенная, как Тереза, и не умею кусаться в ответ. Вместо этого я замолчала и отвернулась. И тут я заметила его.
Дани выследил нас. Он спрятался за контейнером в паре метров от нас и подслушивал, мне стало очень стыдно. Я жестом приказала брату исчезнуть, я не хотела, чтобы он был здесь.
Бенжамин никогда бы так не поступил, утешала Тереза Джозефину, обнимая ее. Он любит тебя.
Тишина становилась все мучительнее. Я хотела уйти, но не могла, Джозефина высвободилась из объятий Терезы, и я решилась посмотреть на нее.
Ты врешь? с надеждой спросила она.
Я помотала головой, но ее это не убедило.
Да ну тебя! сказала Джозефина. И надо же было такое выдумать!
Тереза подняла свой велосипед, и как только они скрылись из вида, я почувствовала, словно вокруг меня сомкнулась жесткая скорлупа. Я не хотела, чтобы меня кто-нибудь видел, я просто хотела исчезнуть. Провалиться под асфальт и пропасть.
Дани не уходил. Он все еще стоял за контейнером, и я тихо молилась о том, чтобы он не слышал наш разговор.
Привет, осторожно сказал он.
Что ты здесь делаешь?
Ничего, ответил он, пожимая плечами, от чего один ремешок его переполненного рюкзака, который он всегда таскал с собой, свалился с плеча.
Мама рассердится, когда узнает, что ты не пошел домой сразу же после школы, сказала я, а он все смотрел на меня.
Почему ты ссорилась с Джозефиной? Я думал, что вы друзья.
Да пошел ты.
Они тебя обижали?
От его слов все внутри меня взорвалось. Я не хотела отвечать на его вопросы, я хотела, чтобы меня оставили в покое.
Отвали! закричала я и убежала.
Когда я пришла домой, в квартире было абсолютно тихо. Никого не было, но я все-таки хлопнула дверью изо всех сил. Очень даже приятный звук. Я рухнула на кровать. Спустя несколько минут пришел Дани. Я уткнулась лицом в подушку, пытаясь прогнать из тела неприятные ощущения. Стыд от того, что ему пришлось увидеть. Я все время говорила о Джозефине, так что вся семья считала, что мы лучшие подруги. Что после школы мы ходили в парк. Теперь он расскажет всем, что я врала, что все, о чем я рассказывала за ужином, неправда, что у меня вообще нет никаких друзей.
Я долго лежала в ожидании, что Дани постучится ко мне в комнату, но он не приходил, а я проголодалась. На обед была рыба под миндальной крошкой и вареная картошка, так что я съела только сухой хлебец. Наконец я больше не могла терпеть, я встала и пошла на кухню.
Частички пыли сверкали в воздухе в лучах солнца, пробивающихся сквозь окно. Дани сидел за столом и намазывал масло на хлеб. Я ничего не сказала ему, просто подошла к кухонному шкафчику и открыла хлебницу. Там было пусто. Я заглянула в холодильник, но и там почти ничего не было. Только несколько полупустых банок с консервированными овощами, горчица, парочка засохших картофелин и желтый лук.
Ты взял последний хлеб, сказала я, не глядя на него. Я ждала, что он скажет мне, что я сама виновата, но вместо этого он подвинул ко мне тарелку.
Возьми, если хочешь.
От его заботы мне стало еще тяжелее, мне хотелось отказаться, но я слишком проголодалась.
Спасибо, пробормотала я. Могу поделиться.
Я села напротив него и разрезала бутерброд на две одинаковые части, взяла одну из них и начала есть. И вот все было съедено, а живот все так же бурчал от голода. Я посмотрела на часы. До возвращения мамы оставалось не меньше двух часов.
Лидия? сказал Дани, но я отвернулась, чтобы показать ему, что не хочу разговаривать. У меня не было сил объяснять ему, что именно произошло возле заброшенного дома, я хотела все забыть, никогда больше не ходить в школу и не встречаться с Терезой и Джозефиной.
Когда я наконец решилась взглянуть на него, то увидела, что он подошел к кухонному шкафу, открыл дверь, достал какао, сахар и овсянку и насыпал все в тарелку. Потом он взял кусочек масла, перемешал ложкой желтую массу и добавил туда масло.
Вкусно, сказал он, протягивая мне ложку. На ней остались следы липкой коричневой массы, поблескивающей в свете лампы. Я взяла ложку и кончиком языка облизала ее, чувствуя сладкий вкус какао.
Пошли играть в «Зельду», Дани улыбнулся.
Мы сидели на полу перед пузатым телевизором, пытаясь спасти принцессу Зельду. Дани разрешил мне съесть всю шоколадную смесь. Когда мы смеялись, мне становилось легче, я чувствовала, как теплеет на душе. Постепенно тело расслаблялось, и я думала о том, как хорошо, что Дани есть на свете. Хотя меня дико бесило то, что он разбрасывал повсюду свои вещи грязную одежду, карандаши и пластиковые игрушки, а еще я ненавидела, когда он слушал своего Эминема, а мне надо было делать уроки, я все-таки знала, что никогда не буду одинока. По выходным мы играли в «Секрет Маны» и выпивали несколько литров кока-колы. Иногда Дани ходил к своему лучшему другу Йокке, но тот вечно пропадал на тренировках по хоккею.
Пришли папа и Мила. Они громко спорили о чем-то, я увидела, как Мила бросила свою сумку на пол.
Ну, как ты не понимаешь, мне ведь обидно! У всех остальных в классе такие есть!
Мы не можем тратить несколько сотен крон на куртку, это неправильно.
Почему?
Потому что у нас нет на это денег. Если ты хочешь купить себе дорогую куртку, накопи на нее. Найди работу. Когда мне было четырнадцать лет, я мыл посуду в ресторане дедушки.
Ты что, издеваешься? У меня горы уроков, когда мне работать?
Он не ответил, она издала утробный стон, громко топая, ушла в свою комнату и захлопнула за собой дверь. До прошлого года я жила в одной комнате с Дани, но, когда мне исполнилось десять, мама решила, что мне лучше жить с Милой. Она терпеть не могла, когда я там находилась, не разрешала мне вешать вещи в шкаф, а то, что я положила на письменный стол, скидывала на мою кровать.
Ты что, издеваешься? передразнила я Милу, Дани фыркнул.
Сразу же за ними пришла мама. Она опустила на пол четыре пакета, такие тяжелые, что их пластиковые ручки растянулись и стали прозрачными. Мы закончили игру и пошли на кухню. Папа включил радио и помогал маме убрать в холодильник продукты. Каждый раз, проходя мимо мамы, папа брал ее за руки и вращал словно в танце, а ее волосы развевались от ветра. Я любила смотреть на маму, не могла оторвать от нее взгляд. От ее улыбки любой человек становился счастливым, даже хмурые парни, которые продавали овощи в Мёллане, расцветали, когда она к ним подходила. Они с Милой очень похожи, у них обеих высокие скулы и шелковистая кожа. А вот я выгляжу иначе.