Вдруг он посмотрел на меня с напряжённым выражением лица, будто внутри него произошёл не словесный запор, а самый настоящий. Фидель хотел что-то громко выкрикнуть, высказать в грубой форме, но никак не мог на это решиться. Он глотнул иван-чая, и напряжение его отпустило, тело расслабилось. Иуда откинулся на спинку стула и стал нежно рассказывать про туристку Клаву, про то, какая она красивая и добрая, просто лучшая.
Мы-мы мы должны были через неделю ехать с ней в Крым, Лисью бухту около Коктебеля. Ещё позавчера у нас с ней всё было серьёзно. А вчера она мне позвонила и сказала, что нам лучше расстаться.
Пауза.
Почему же она так решила? логично спросил я.
Просто, Фидель пожал плечами.
Просто так даже мухи не трахаются! возразил я и потребовал конкретного ответа. Почему? Говори. Чистосердечное признание облегчает душу.
Почему-почему, потому что она встретила другого! Какого-то альпиниста, ёбаного Лёшку! выкрикнул Иуда, и дальше его речь размазалась картофельным пюре по тарелке.
Фидель распустил нюни: рефлексировал и корил себя, утверждая, что он сам во всём виноват, погубил их отношения, а Клава оказалась во всём права. Святая, непорочная Клава!
Теперь мне только одна дорога на помойку, а лучше к дровам: чурбанам и прочим опилкам. Клава мне прямо так и сказала: что я туп и неотёсан, как дерево, что я для неё слишком лоховат и обычен.
Прямо так и выдала? удивился я, а про себя подумал: какие жестокие, бессердечные слова. Откуда в девушке столько желчи?
Конечно-конечно! Так и сказала, шёпот Фиделя стал напряжённым. Гадина она! Гадина поганая!
Что?
Мымра-мымра! Мымра! рявкал он. Мымра она и гадина!
Фидель будто принял слабительного: его словесный запор прорвался.
Шлюха клубная! Она никогда меня не понимала! Постоянно таскала по этим вонючим дискотекам. А мне они на хер не нужны! Я обычные места люблю! Парки, пляжи и бульвары. И людей я обычных люблю, а не всяких хитро сделанных! Поваров я люблю, слесарей и парикмахеров. С ними хоть разговоры понятные вести можно! А из тех, у кого высшее образование, так я только с тобой, Серёга, и общаюсь.
Серьёзно? не поверил я.
Конечно-конечно. У нас в похоронном бюро все или после техникума, или сразу после школы. Один я с вышкой.
Помолчали. Я сходил за вторым сидром, а Иуда подлил себе иван-чая. Выражение его лица стало трагическим. Он всем видом показывал, что не прочь поговорить ещё и ему обязательно нужно облегчить душу. Его желание мне было вполне понятно: я и сам чувствовал нечто подобное, когда меня бросали девушки. Выговориться в такой ситуации очень важно, возможно, даже жизненно необходимо.
Чего грустишь, товарищ? шутливо спросил я, чтобы подтолкнуть Фиделя к исповеди, и даже процитировал Пушкина: Чего тебе надобно, старче? Я твоя золотая рыбка. Говори!
Иуда печально посмотрел на меня с выражением «шутки тут неуместны».
Клава-Клава! Серёга, я очень любил Клаву. Больше всего на свете. И так ждал этого отпуска в Крыму.
Его лицо сжалось в комок боли, и он прошептал:
Нет-нет. Я не могу больше. Я сегодня непременно повешусь. Душа разрывается. Нет мочи терпеть. Нет!
Я глотнул сидра и громко стукнул бокалом о стол.
Запрещаю умирать! приказал я.
Ок-ок! Фидель неожиданно быстро согласился, но потребовал альтернативу смерти. Что же мне теперь делать? Мне не хочется жить!
Я завис секунд на двадцать: не мог придумать никакой альтернативы как вдруг вспомнил про Джанхот.
Есть одна идея, есть! одним глотком я допил сидр. И отличная! Едем с нами в отпуск? На хутор Джанхот, недалеко от Геленджика. Не Крым, конечно, но ведь тоже Чёрное море. Мы как раз искали пятого попутчика. Чтобы всё было как в советской комедии «Три плюс два». Мы все фанаты этого фильма! соврал я.
Это была ложь во спасение. Так я считал тогда.
Не знаю даже, Иуда колебался. Идея ему понравилась, но ему было неудобно. Я ведь никого не знаю, кроме тебя. И ведь с вами двумя будут две девушки. Я буду пятым лишним. Неловко как-то.
Не стоит об этом беспокоиться! заверил я Фиделя. Ванчоус мировой парень. Он точно не будет против, чтобы ты с нами поехал. Хочешь, я позвоню ему прямо сейчас? Это вообще не вопрос.
Давай.
Я набрал номер Вани и объяснил ему ситуацию. В ответ он попросил поставить телефон на громкую связь и обратился к Иуде лично:
Уважаемый чувак! Я буду очень рад видеть тебя в Джанхоте, на территории счастья! Донт ворри! Ю а велкам![8]
Топ-топ, спасибо! Спасибо огромное! Фидель расплылся в улыбке.
Значит, решено! подвёл я черту и пошёл за третьим сидром.
Машу и Галю не стали беспокоить по пустякам: не поставили их в известность об изменении количества участников отпуска. И хорошо, и очень правильно. Если бы поставили, то поездка в Джанхот вряд ли бы состоялась. И я, и Ваня это понимали: Иуда, очевидно, был пятым лишним, но также очевидным было и то, что он нуждается в срочной дружеско-туристической помощи. Мы с Ванчоусом не могли поступить иначе. Это и есть так называемая мужская солидарность.
* * *
Ну что, пойдём? спросил Фидель. Завтра на работу.
Уже? Я допивал четвёртый сидр. Мне было хорошо и хотелось продолжения. Может, посидим ещё? Я бы ещё один сидо-рок оформил.
Нет-нет, извини. Мне пора. У меня завтра катафалк на девять утра заказан.
Ладно.
Я встал из-за стола и отнёс пустой стакан на барную стойку. Я аккуратный человек, даже когда пьян. Мы с Иудой вышли на улицу. Ни я, ни он не курили сигареты, но теперь нам обоим захотелось табачного дыма внутрь. Мне потому что я наклюкался, ему чтобы расшевелить нервы после иван-чая.
Do you have a cigarette? спросил я у пузатого бритиша около бара. Он ответил «оф кос» и протянул мне пачку красного Marlboro. Can I take two? One more for my friend. Thank you very much![9]
Мы закурили, у Иуды была зажигалка. Стояли и долго наблюдали, как толпа вокруг нас меняет очертания: одни болельщики уходили, другие возвращались после матчей. Все они орали до хрипоты и пили много крепкого пива. Иногда происходили мелкие стычки, но ни одна из них не переросла в мордобой. Всё всегда заканчивалось миром: болельщики братались, обнимались и жали друг другу руки. Некоторые даже плакали от нахлынувших чувств.
Типичные международные отношения, хохотнул я.
Вдруг загорелись фонари: Москва перешагнула черту, отделяющую день от ночи. Фидель прищурился от яркого света и выкинул бычок в мусорку. Потом вытащил из рюкзака банан и начал его быстро есть.
Оголодал, что ли? спросил я.
Голова у меня кружилась под воздействием алкоголя и табака.
Конечно-конечно, ответил на автомате Иуда.
В его руках уже раскачивалась пустая кожура. Она была равномерно усеяна коричневыми крапинками. Вдруг Фидель слегка присел и по высокой дуге бросил кожуру в мусорный бак, который стоял на углу здания.
Попал, пьяно ухмыльнулся я. Трёхочковый.
Топ-топ. Хоть где-то мне везёт, мрачно произнёс одноклассник.
Мы попрощались и разошлись в разные стороны: я на кольцевую линию метро, он на радиальную. На следующее утро у меня было две вещи: жёсткое похмелье и сообщение от Фиделя, что он уже купил билеты на поезд, туда и обратно.
Глава 3
Мажет, сказал я минут через сорок после того, как съел грибы.
Да, протянул Ванчоус, внимательно рассматривая воздух. Солёная тут атмосфера, как в море.
Да-да, как жёлтые Lays, добавил Иуда и глупо улыбнулся.
Всю неделю, что мы провели в Джанхоте, я уговаривал его с нами употребить. От кокаинчика он упорно отказывался (я, правда, и сам только раз понюхал), но на грибы Фидель всё-таки согласился.
Решающим аргументом стало то, что это такой же натуральный продукт, как иван-чай или петрушка. То же я говорил и девушкам, но они честно признались, что боятся галлюцинаций. Максимум, на что они согласилась, это проконтролировать нас.
Наркоманы, хихикнула киргизочка.
Студентки, выполняя своё обещание, внимательно следили за нами. Маша с опаской, записывая что-то в блокнот. Галя с интересом, потягивая холодное пиво. Фоном играл хит беззубого Шуры «Ты не верь слезам». Обожаю эту песню.
У реки два берега. У реки два берега. У реки два берега, начал я подвывать вокалисту, раскачиваясь всем телом.
Вдруг моя голова отяжелела: превратилась в пачку оливкового майонеза. Меня будто выдавили на кусок хлеба, размазали ножом и накрыли куском жирной ветчины.
«Непокорные. Непокорные. Непокорные», продолжал гнусавить Шура.
Я ссутулился, потеряв контроль над мимикой, и стал ритмично всасывать в себя воздух, чтобы изо рта вдруг не капнула слюна или, не дай бог, не полилась целая струйка: всё-таки Маша рядом. Зачем позориться?
Вы как? спросила она, оторвавшись от блокнота.
Ванчоус слабо кивнул, Иуда глотнул иван-чая, и только я издал мягкие звуки, буквы «р», «в» и «м» пропали:
Пашио не.
Это с непривычки, успокоил меня Ваня. Он говорил монотонно, как робот. Через пять минут всё будет нормально.
Я не поверил ему. Невозможно было в это поверить: меня здорово таращило. Я встал и неуверенно прошёлся по кухне, пытаясь фокусироваться на предметах, вспоминая их названия. Мне казалось, что каждый правильный ответ делает меня трезвее. Я начал перечислять про себя всё, что вижу вокруг. Старая жёлтая кушетка. На ней Иуда и Ванчоус. Маша за кухонным столом. Галя на табуретке около газовой плиты. Обои лимонные, с тёмными кружочками, похожими на арбузы. Раковина с ржавыми подтёками, а вот кран блестящий и новый. На стене плакат «Тщательно пережёвывая пищу, ты помогаешь обществу». Холодильник небольшой, как сугроб, и, кажется, ещё советский, потому что тарахтит раз в двадцать минут.
«Довольно», решил я и остановился по центру кухни.
Мне стало легче. Голова опустела, а в горле появилась приятная сухость. Я глотнул холодного пива, отчего мне стало ещё лучше, но всё же не так хорошо, как хотелось бы. Где-то на грани подсознания роились беспокойные, коварные мысли. Тревога стучалась в мои двери, как вражеское контрнаступление. Я чувствовал низом живота, что паническая атака уже на подходе. Мне нужно было срочно уединиться, хотя бы на полчаса.
Я это того пройдусь по дому немного, сказал я ребятам. Мне так проще будет с головой.
Под общее молчание я вышел из кухни и попал в коридор. Он был колюче-жёлтым, будто лампочка светила через куст облепихи. Держась за стену, я продвинулся вперёд на пару шагов. Пол подо мной скрипел, а в глазах гуляли круги, как шаровые молнии. Сбоку располагалась входная дверь с большим зеркалом: я посмотрелся в него. Там отражался обгоревший человек. Кожа лица отслаивалась, глаза были мутными-мутными: не столько из-за грибов, сколько из-за алкоголя. Человек в зеркале пил каждый божий день отпуска. Девушки, Фидель и Ванчоус пили тоже, но они держались достойно, в отличие от меня. Пару раз я засыпал на пляже, а один раз даже на лавочке около магазина.
Мне стало стыдно, и я опустил глаза. На грязном половике стояли четыре пары шлёпок и одни рваные кроссовки мои. На тумбочке лежала туго свёрнутая пенка, рядом с ней связка ключей. Дверь в комнату, где жили Ванчоус и Галя, была приоткрыта. Просторный, светлый зал. Я прошёл дальше по коридору и оказался у совмещённого санузла: туалет плюс душевая. Смыв работал плохо, поэтому приходилось добавлять из ведра.
Я повернул налево и открыл дверь в спальню: там жили мы с Машей. Это была комната, похожая на больничную палату, где под наркозом пыли и темноты обитала громоздкая мебель. Я тоже в своём роде там обитал: спал всегда крепко, без секса и снов. Почему? Потому что всегда был упорот. Я даже не спал, а находился там под наркозом алкоголя и витамина D.
Я отодвинул штору и открыл окно настежь. В комнату хлынул свежий воздух. Я опёрся руками на подоконник и стал смотреть на бескрайнее море. Оно было спокойным беспокоилось небо. Кучево-дождевые облака нависали над гладью воды, как свежие батоны, готовые накормить Джанхот пресной водой. У меня начались звуковые галлюцинации. Я отчётливо услышал две песни «Иванушек Интернешнл»: «Тучи» и «Снегири». Я обожал обе, поэтому скрестил их внутри себя. У меня получилось, что снегири не гири, потому что тучи, как люди, а значит, дождь неминуем. Мысль устремилась дальше, выстраивая свою неумолимую, никому непонятную логику.
«Вода это жизнь, но ведь и сперма это жизнь! подумал я. То есть вода это сперма. Или сперма это вода? Сперма или вода? Вот в чём вопрос! А также в другом. Мы что же, получается, все спермоглоты?»
В голову лезла всякая чушь и несусветица. Я провёл сухим языком по сухим губам. Во рту остатки Аральского моря. Мне нестерпимо захотелось пить и на волю, вон из этого дома, из этой наркотической клетки.
Есть вода? я вбежал на кухню.
Маша вздрогнула и недовольно посмотрела на меня.
Чего пугаешь?
Душа поёт! ответил я, хотя душа моя не просто пела, она буянила. Настроение скакало, как цены на нефть в момент нестабильности.
Она открыла холодильник и протянула мне бутылку минералки. Я хищно присосался к ней. Вода была газированной, и моя благородная отрыжка растянулась не меньше чем на десять секунд.
Пойдёмте гулять, пока светло?! крикнул я. Мне захотелось немедленно выпить чего-нибудь крепкого и вкусного. До конца отпуска осталось три дня! Нужно успеть отдохнуть, оттопыриться по полной! Ну же!
Нет-нет. Я нет. Я пока тут, заговорили одновременно Фидель и Ванчоус. Они были ещё убитыми и никуда не спешили.
Галя тоже не проявила интереса, зато Маша, сделав строгое лицо, сказала, что составит мне компанию, к тому же нам нужно поговорить. Она быстро переоделась, и мы вышли из дома. Я прихватил из холодильника банку пива и теперь с удовольствием его пил, спускаясь с горы. Меня плавно мазало, и я улыбался всем рыбам Чёрного моря.
Куда пойдём? спросила Маша.
К воде, ответил я. Можно на центральный пляж.
Он был совсем рядом, но дорога до него занимала не меньше десяти минут, потому что асфальт по пути разбился и вспучился, как застывший поток лавы. Помпеи отдыхают.
Я упаду сейчас! Ай! Серёжа, помоги мне! Маша шагала осторожно, как по минному полю.
Я взял её под руку, но вместо благодарности услышал очередное оскорбление:
У тебя изо рта воняет, как из кабинета химии. Перестань постоянно пить это дешёвое пиво!
Я недовольно поморщился: вот уже пару дней Маша пилила меня. Ей хотелось контроля надо мной, но я был сепаратистом в отношениях и не поддавался, терпеливо выслушивал все претензии, но пропускал их мимо ушей, ничего не оседало в моей голове.
Хорошо, не буду, ответил я и глотнул пива, отнюдь, кстати, не дешёвого: в Джанхоте не было пива дешевле ста рублей.
Что «хорошо»? не успокаивалась Маша. Ты вообще слышишь меня?
Пока мы спускались к морю, она припомнила мне все мои косяки: и обман с биатлонной Меккой, и отсутствие секса, и унылый, однообразный досуг.
Ты весь отпуск валялся на пляже и алкашничал, как не в себя! возмущалась Маша. Ав дом-музей Короленко мы так и не сходили. Ты же сам первый на этом настаивал! Настаивал?
Настаивал, подтвердил я и глотнул пива.
Высказалась Маша и про Фиделя, который, по её мнению, был совершенно лишним на нашем празднике жизни.
Он мешает нам отдыхать, всё портит! Зачем ты его привёз? Ты видел, как он волочится за Галей?
Разве? удивился я, хотя и сам это прекрасно видел.
Но меня это совершенно не удивляло, вообще нисколечко не смущало. Я не осуждал Иуду, даже вполне понимал, почему он так поступает. Киргизочка красивая и самодостаточная девушка, единица, а не нуль, не то что богатенькая избалованная Маша.
Он оказывает ей знаки внимания постоянно: то цветок подарит, то чурчхелу банановую, то какой-то камень с пляжа. Ты что, совсем ослеп? Кроме своего пива, ничего не видишь больше?