Возможно.
Галю это нервирует! Этот твой Иуда мешает ей отдыхать, создаёт напряжение в нашей компании! закончила Маша больше с завистью, чем с заботой. Думаю, она бы тоже не отказалась от дополнительного мужского внимания.
Перестань, пожалуйста, не выдержал я. Это только твои домыслы. Просто Иуда классный пацан и любит делать подарки. Уверен, Ванчоус на него не в обиде.
Ты слепец! выкрикнула Маша и укоризненно покачала головой: Протри глаза, ты все глаза залил!
Ладно, хорошо.
Что «ладно» и «хорошо»?
Маша распалилась ещё больше и продолжила меня пилить с двойным усердием. Теперь она взялась за свою любимую тему: алкоголь и творчество.
Ты талант, а не какой-то ржавый тарантас! Но ты слишком часто пьёшь так ты ничего не добьёшься! Так ты проржавеешь и станешь дырявым, вонючим тарантасом! Ты понимаешь это?
Понимаю, ответил я. Отличная, кстати, метафора про ржавый тарантас. Сама придумала?
Да, сама! Маша улыбнулась, сменив гнев на милость.
Молодец, похвалил я, так держать!
Спасибо.
Мы помолчали.
Серёж, я вот о чём подумала, выпалила вдруг Маша. Тебе нужен директор и грамотный продюсер.
Я не стал у неё уточнять, кого она видит в этой роли, потому что знал, кого: себя. Меня это крайне забавляло, но не раздражало, потому что Маша ничем не могла мне помочь и уж тем более ничему не могла меня научить: она была пустышкой.
Нужен, согласился я. Как вернёмся в Москву, поговорим.
Мы вышли к центральной площади Джанхота, даже не к площади, а к пятачку, вокруг которого концентрировалась основная инфраструктура: пляж, дом отдыха, продуктово-вещевой рынок, магазин и шашлычная.
Давай бутылку вина купим? предложил я. Выпить хочется.
Маша покривилась, но запрещать мне ничего не стала. Она была не настолько дура, чтобы не понимать: одна из возможных опций отпуска оскотинивание. Я имел на это полное право.
Ты какое вино хочешь: белое или красное? спросил я, когда мы зашли в магазин, единственный на весь хутор. Цены там были соответствующими, монопольно-конскими, я таких даже в Якутске не видел.
Белое сухое, ответила Маша.
Я поёжился от искусственного холода. Кондиционер работал на полную катушку, выжигая нещадно природное тепло.
Не хочу белое. Хочу красное полусладкое, я покосился на Машу. Придётся взять две бутылки, чтоб всем хорошо, м?
Делай, что хочешь. Я подожду на улице. Она развернулась и быстро вышла из магазина.
Я купил вино и двести граммов голландского сыра на закуску. Маша сидела на лавочке с недовольным видом. Лицо кислое, как заветренная долька лимона.
Не злись, крошка, я искренне улыбнулся. У нас впереди целый вечер, две бутылки вина и немного сыра. Будет романтично. Пошли к морю?
Хорошо, котик, ответила Маша. Она быстро оттаяла, потому что я редко проявлял нежность.
Мы пересекали центральную площадь, когда вдруг вспыхнули уличные фонари. Они были агрессивно-яркими. Лица людей просвечивались, как на рентгене: я видел каждую веснушку, морщинку, любой прыщик. Меня это напугало: а сам-то я как сейчас выгляжу, после недели пьянства? В пакете звякнули бутылки. Я покраснел. Мне почудилось, что все смотрят на меня и, что самое неприятное, видят насквозь, весь мой моральный облик. Я нервно провёл ладонью по щеке и почувствовал, что лицо горит, не столько от стыда, сколько от переизбытка июльского солнца. Сегодня я опять уснул на пляже. Этот факт совершенно меня успокоил, ведь я на юге, а тут всегда можно сослаться на то, что обгорел с непривычки.
На центральной площади фактически набережной шла примитивная светская жизнь. Отдыхающие неспешно прогуливались туда-сюда, попивая лимонады и разливное пиво из пластиковых стаканов. Облака рассеялись, и многие заворожённо смотрели на заходящее солнце, даже мужик в майке «Пивозавр». Он стоял около лотка с варёной кукурузой и придерживал своего друга, дедулю в гавайских шортах и тельняшке. Их только что не пустили в шашлычную, где и правда был биток, а также мясо, водка и Артур Пирожков: кто-то выбрал такой отдых. Я не осуждал этих людей, тем более что вокруг меня бегали счастливые дети: девочки лизали мороженое, а мальчишки дули в свистки и прыгали на батуте. В Джанхоте всем было плевать на чемпионат мира по футболу.
Россиянство! Маша произнесла это слово так, будто оно означало нечто гадкое. Надо было в Геленджик ехать. Там хоть супермаркеты есть и отели хорошие. А тут даже аптеки нет!
Я промолчал. Маша любила комфорт, и с этим ничего нельзя было поделать. Вдруг в дальнем углу площади заиграл саксофон. Я сразу узнал песню Игоря Талькова «Летний дождь».
Хоть какая-то культура тут есть. Пойдём послушаем?
Маша снисходительно улыбнулась. Она считала себя утончённой и чуткой до любого искусства. Девушка и правда кое-что в нём понимала, но только как зубрила. Она могла пересказать сюжет, но не умела читать между строк и уж тем более не могла сформулировать суть. Пару раз мы разговаривали с ней о книгах, и всегда её анализ был поверхностным, а часто просто ошибочным. Зато Маша была богата. Не то чтобы это было для меня важно, но в перспективе могло решить кучу проблем: я мог бы писать книги, не волнуясь о тыле. Что было ещё немаловажно, она верила в меня. Вернее, в то, что я могу стать известным, сделав известной и её. Маша была тщеславна.
Какую прекрасную музыку он играет! сказал я, когда саксофонист закончил с Тальковым и начал Шаинского, «Облака».
Дешёвка! ответила Маша. Ей не понравился репертуар. Она утверждала, что саксофонисты должны играть только классику или джаз.
Боже, сочувственно протянул я.
Хватит слушать этот детский сад! Маша потянула меня за руку.
Мы пошли на пляж, но не на центральный, а на дикий. Хотелось уединиться и потрогать друг друга.
Осторожно! я держал Машу за руку и медленно вёл за собой. Берег был не просто каменистым, а буквально состоял из камней, местами весьма крупных.
Люди поначалу нам встречались часто, и только минут через десять появился реальный интим. Мы сели на плоский валун и начали пить вино из горла. Поодаль небольшая компания жгла костёр. Солнце уже село, поэтому мы были для них только силуэтами. Они для нас тоже: красное пламя и чёрные тени.
Я стал приставать к Маше. Она, захмелев, посмеивалась и была категорически «за», подрагивая, как довольная кошка. Шептала мне всякие пошлости и спрашивала, напишу ли я об этом в новом рассказе. Я отвечал, что напишу непременно, а сам гладил её прекрасные груди, мял их и теребил соски, отчего Маша громко ахала.
Он встал, сообщил я спокойным голосом и, будто предъявляя улику, положил Машину руку на свои шорты. Потрогай.
Маша не только потрогала, она расстегнула ширинку и сделала это. Её язык был прохладен и свеж, будто она только что пила ключевую воду. Я глотнул вина и посмотрел на Чёрное море, утопая в море удовольствия. Когда Маша закончила, я протянул ей бутылку. Мы молча потягивали «Лыхны» и считали звёзды.
Сорок первая, сказал я, тыча пальцем куда-то в небо, сорок вторая.
«Дзинь-дзинь-дзинь!» зазвонил мой телефон.
Это был Ванчоус. Он спросил, куда мы запропастились. Я, как мог, объяснил ему, что мы находимся около рая: у воды, в темноте, на камнях. Ребята нашли нас минут через двадцать. После грибов настроение у всех было какое-то упадническое, хотелось напиться. Вино пошло по кругу, но, понятно, быстро закончилось. Ваня сбегал в магазин и принёс пять бутылок «Массандры». Мы пили портвейн жадно, и вскоре нас окутал приятный алкогольный дурман, который я всегда любил гораздо больше наркотического.
Смотрите, что они делают! крикнула весело Галя.
Мы все обернулись в сторону костра. Тамошняя компания выстроилась вдоль воды: они соревновались в «блинчики». Это такая игра, когда плоский камень запускают по воде и считают, сколько раз он подпрыгнет, пока не утонет.
Вы видели это? воскликнул я. Луна светила ярко, и, клянусь, у одного мужика я насчитал восемь отскоков. Видели?
Да. Супер. Отлично. Топ-топ! заговорили все одновременно.
Может, рванём к ним? предложил Ванчоус. Познакомимся, портвешком их угостим и камни заодно покидаем.
Все были «за», и мы пошли к костру, даже не подозревая, как решительно это повлияет на наше будущее: каждого по отдельности и всех нас в общем.
Глава 4
Компания у костра отдыхала с размахом. У них был выстроен целый комплекс из камней: очаг, небольшой стол и царский трон со спинкой и подлокотниками.
Всем привет! крикнул Ванчоус. Можно к вам?
Ребята, играющие в блинчики, обернулись и внимательно посмотрели на пришельцев.
Здравствуйте! поприветствовал нас крупный мужчина, внушительный, как императорский пингвин, по всей видимости, неформальный лидер тусовки. Милости просим. Водку будете?
Пауза.
А может, хотите горячего чая? Им можно водку запить.
Мы переглянулись. Лица у всех слегка покривились: но не от водки, а от возможности запить её чаем. Этого никому не хотелось и казалось дикостью.
Может, с портвейна начнём? предложил я и выставил на каменный стол три оставшиеся «Массандры».
Дело хорошее! убедительно ответил мужик. Не откажусь, коль предлагаете. Давайте угощайте!
Ванчоус немедленно откупорил одну из бутылок и, с удовольствием глотнув, представился:
Иван!
Портвейн пошёл по кругу: Иуда, Маша, Галя и, наконец, я. Дальше чужие: голый преподаватель института Дежкин, субтильная личность Вадик из Подмосковья, города Солнечногорска, и предводитель компании со странной кличкой Шампуньзе.
А что это значит? спросил я.
Ничего. Всего лишь философская игра между словами «шампунь» и «шимпанзе», не более того, ответил он и передал бутылку следующему.
Я пас! отказался дюжий сибиряк Вова. У меня зелёный чай.
Итого у трона собралось девять человек: четверо их и пятеро нас. Десятым участником была природа, потому что шумело Чёрное море, ярко горел костёр, а на небе сверкали неподвижные звёзды. Идиллия. Покой. Дикая святость. Мы старались ей соответствовать: медленно попивали портвейн из горла и лениво общались.
Вы где остановились? спросил я у Шампуньзе. В доме отдыха или снимаете в частном секторе?
В частном секторе? переспросил он и добродушно рассмеялся. Мы остановились в общем секторе!
Оказалось, что ребята живут тут неподалёку, в палаточном лагере. За водой полчаса ходу, еда на костре, моются в море.
Тотальный кайф! подытожил сибиряк Вова. Он работал электриком на заводе и впервые попал на дикий отдых. Впечатления его переполняли.
Преподаватель Дежкин был сдержаннее, но не менее категоричен:
Я сюда каждый год приезжаю. Летний отпуск без Джанхота для меня всё равно что деньги на ветер!
Подмосквич Вадик пробубнил нечто туманное, из чего я понял, что ему скоро тридцать лет и он очень любит путешествовать. Но весомее остальных высказался, конечно, Шампуньзе.
Я вовсе не отдыхаю здесь! заявил он. Я живу в палатке из принципа. Мне так легче размышлять.
И о чём же ты сейчас размышляешь? ухмыльнулся Ванчоус.
Об агрессивной политике США по отношению к Кубе, ответил Шампуньзе с очень серьёзным лицом.
А почему тебя это волнует? удивился я.
Потому что я в Гаване родился! Шампуньзе вытянулся в струнку и с гордостью добавил: Мой отец был советским дипломатом и личным другом великого Фиделя Кастро!
Серьёзно? Иуда просиял. Его спина сгорбилась, голова же, напротив, выдалась вперёд. Получился знак вопроса.
Абсолютно!
Топ-топ! Мой отец служил на Кубе во время Карибского кризиса. Он поэтому и назвал меня Фиделем. Меня Фиделем зовут!
Серьёзно? теперь просиял Шампуньзе. Он всё так же был вытянут в струнку: классический знак восклицания. Чудесные дела!
Это было внезапное и очень красивое пересечение судеб русских людей. На всех это произвело большое впечатление, особенно на Шампуньзе. Он проникся к нам, пришельцам, глубокой симпатией.
Нужно оформить наше знакомство! предложил он и широко улыбнулся во всё своё широкое лицо. Оформить, так сказать, по-русски наши кубинские корни.
Предводитель выставил на трон девять стаканчиков и разлил по ним водку, как автомат, ровно по четвертинке.
Я пас! сибиряк Вова был непреклонен.
Остальные хлопнули. Одни запили горячим чаем, другие портвейном. Поморщились, впрочем, все.
Слышите? Шампуньзе вытянул вперёд голову и навострил уши, как охотничий пёс. Камушки с горы покатились. Посыпались, родимые!
Все замерли. Лично я ничего не услышал: только тишину берега и звуки моря. Волны шептали «ура, ура, ура», а камушки если и катились, то очень тихо, почти незаметно для обычного уха.
В горах нужно быть осторожным и обязательно соблюдать технику безопасности, изрёк наконец Шампуньзе. Иначе горы не пощадят. Они же насквозь мёртвые. Им плевать на живых. Насекомые, люди, животные горам всё одно, у них своя мораль. Запомните это.
Пауза, причём выразительная, театральная.
Кстати, у меня был случай в семнадцатом году, продолжил предводитель, очень показательный. Вот представьте: девушка красивая идёт вдоль берега, по тропинке, прямо под скалой. И вдруг камнепад начинается. А я как раз стирался у сероводородного источника. Вижу: беда может приключиться с ней. Я машу руками, кричу: «Эй! Спасайся! Прыгай в сторону!» А ей по фигу. Не обращает никакого внимания: музыку в плеере слушает. Идёт себе дальше и песенку напевает, как Винни-Пух: «Пум-пурум-карам-опилки» И вдруг «бах!», прямо в темечко камень ей попал. Камушек такой крепенький, с куриное яйцо щебёнка. Шампуньзе показал нам свой здоровенный кулак.
Насмерть её? спросила Галя.
В ту же секунду! Даже не мучилась! Шампуньзе посмотрел куда-то вверх и многозначительно добавил: А ведь человека погубить не так просто. Горы Кавказские горы.
Мы все невольно отошли ближе к Чёрному морю. А может, Шампуньзе попросил нас это сделать, точно не помню, но такое вполне могло быть. Шампуньзе в каком-то смысле манипулировал нами, он умел работать с толпой.
Удивительные тут места, конечно, энергетические, философски заметил предводитель. Он стоял по щиколотку в воде. Пожив здесь, насытившись местной энергией, я теперь многое стал чувствовать иначе. В этих местах у меня открылись как бы это лучше сказать паранормальные способности. Я теперь чувствую молнии.
Ничего себе. Иуда приоткрыл рот. Топ-топ.
Серьёзно? удивился я.
В это невозможно было поверить, но и не поверить нельзя, потому что нас окружали звёзды, море и камни, а внутри нас плескался розовый портвейн вперемешку с водкой.
В каком смысле: чувствуешь молнии? ухмыльнулся Ванчоус и обвёл всех взглядом, как бы спрашивая: «Что за чушь?».
В самом прямом смысле! Без второго дна. У молний запах характерный. Я сразу его чую. Ничего не могу с этим поделать. Чую, и всё тут. Чувства же не картошка, не выкопаешь. Шампуньзе ни на кого не обращал внимания, говорил и говорил. Это особенный запах. Он в носопырку бьёт иголками. Я называю его «резкая свежесть».
Резкая свежесть? насмешливо переспросил Ванчоус.
Шампуньзе только ухмыльнулся в ответ. Он ждал этого вопроса.
Именно, так точно! Как туалетный освежитель. Кстати, что интересно, со мной в шестнадцатом году случай произошёл показательный. Вернее, не со мной, а с моим участием. Сейчас расскажу. Шампуньзе ударил обеими руками по подлокотникам трона. Интересно?
В ответ молчание. Значит, согласие.
Ага. Ну так вот, сидел я здесь однажды, на этом самом троне, смотрел на море, семечки грыз. Вижу: девушка идёт симпатичная. А небо хмурилось тогда, громом бурчало, даже мини-молнии проскакивали. И вдруг чую носопыркой резкий запах, вроде освежителя воздуха с ароматом сирени. А я же терпеть его не могу, ещё по цивильной жизни. В общем, сразу я почуял, что опасность где-то рядом летает. Я вскочил с трона и бросился к девушке, чтоб оттолкнуть её. Как вдруг «бах!»: молния ей прямо в черепок ударила. Я насквозь его увидел! Волосы у неё дыбом встали, а из пальцев искры полетели. Дымиться начала она, как торфяник.